Я не хочу играть роль психиатра-любителя.
– Согласна.
– Но если только ваш желудок опять начнет бастовать, сразу же известите меня.
– Зачем?
– Чтобы мы могли раскусить самую суть этого явления.
– Думаете, это поможет?
– Обязательно.
Его светлые глаза выражали такую искреннюю озабоченность, что у нее стало тепло на душе.
– Что же теперь делать дальше? – спросила она. – Я имею в виду практически. Думаю, на уплату за квартиру у меня денег достаточно. Но одного сотрудничества в «Либерте» на жизнь не хватит.
– Хотите написать книгу? Скажем, «Творческое рукоделие»?
– Теперь? – спросила она почти испуганно.
– Почему бы и нет? Теперь у вас есть на это время. Я вам выдам аванс за публикацию в моем журнале, а как только выйдут в свет три первые главы, мы заинтересуем работой какое-нибудь издательство. Тогда вы еще заработаете.
– Звучит чертовски соблазнительно.
– А кроме того, я ожидаю от вас нормальной работы в «Либерте», причем, поскольку вы теперь всегда под рукой, в расширенном объеме. Справитесь?
Она протянула руку через стол и коснулась его пальцев.
– Ах, Эрнст, я вам так признательна!
– Докажите мне, Катрин, что я в вас не ошибся. Я с самого начала чувствовал, что в вас заложено куда больше, чем вы имели возможность проявить. – Он поднялся. – Однако время не терпит. Нам ведь еще надо перенести наверх комод и шкаф. Одной вам это не под силу.
Эрнст завернул остатки еды и положил пакет за окно.
– Вам как можно быстрее нужен холодильник, – констатировал он.
Катрин убрала тарелки и чашки в мойку и вместе с ним снова принялась за работу. Втащить наверх кресло, комод и вынутые из комода ящики было не так уж трудно, но на сборку шкафа ушло больше часа. Зато он отлично смотрелся в той комнате, которую Катрин собиралась отвести под спальню.
– Без вас, господин Клаазен, – заверила она, – я бы с этим не справилась никогда и ни за что.
– Разве мы еще не приземлились на том поле, где зовут друг друга по имени? – улыбнулся он.
– Да, конечно, – признала она. – Да, Эрнст.
– Ну, дорогая моя Катрин, – заспешил он, – я сейчас вымою руки, а потом должен исчезнуть.
Это оказалось для нее неожиданным. Она и сама не знала, чего ожидала, но, во всяком случае, не столь скорого прощания. Ей стоило труда не выдать свое разочарование.
– Или хотите поехать в город со мной? – спросил он.
– Нет, спасибо, я еще останусь здесь. Позднее поеду на электричке.
– Да, это удобно.
Катрин спустилась вслед за ним по лестнице, посмотрела, как он моет руки. Его всегда гладко причесанные волосы растрепались, лицо раскраснелось от физической работы, а на белом пуловере появились пятна. Впервые за все время их знакомства Клаазен не выглядел вылощенным и одетым с иголочки.
Оторвав кусок бумаги от рулона, он вытер руки.
– Увидимся в понедельник утром в редакции, – произнес он, – часов в десять.
«Значит, никакого совместно проведенного вечера сегодня не будет», – подумала она, но и глазом не моргнула, заверив его:
– Явлюсь вовремя.
Позже, оставшись одна в маленьком старом доме, которому теперь предстояло стать ей родным, она мысленно отругала себя за самонадеянность. «Ох, и глупая же ты индюшка, Катрин! Он помог тебе с уборкой, таская мебель, пожертвовал тебе много часов – это ведь куда больше, чем то, на что могла бы рассчитывать! Ты что же, воображаешь, что он посвятит тебе всю свою жизнь?»
Ведь у нее были все основания радоваться, что он не потребовал ее тела в уплату за помощь. Конечно, она признавалась себе, что он уже многое для нее значит. После совершенно безосновательного приступа ревности Жан-Поля, требовавшего отказаться от встречи с главным редактором, она стала смотреть на Эрнста Клаазена другими глазами, увидела в нем мужчину, а не только руководителя журнала.
Но допустимо ли просто так менять одного любовника на другого? Боль от разрыва с Жан-Полем еще не прошла. Она не отдалилась от той любви настолько, чтобы не проводить постоянных сравнений между обоими мужчинами.
Нет, все же лучше, что все идет так, как идет. Ей следует быть благодарной Эрнсту за его сдержанность, чем бы она ни объяснялась. Наверное, думала она, это – страх связать себя по рукам.
Катрин вымыла тарелки и чашки, обтерла влажной тряпкой шкаф и ящики комода. В картонной коробке, в которой Эрнст Клаазен притащил принадлежности для уборки, она обнаружила баночку политуры, благодарно улыбнулась этому знаку заботы и принялась обрабатывать мебель найденным составом.
Только после того, как не осталось никаких, решительно никаких дел, она поехала к центру города.
Уже в тот же вечер она позвонила из пансионата матери и дочери. Обе они не проявили готовности радоваться вместе с ней по поводу милого домика, который ей достался. Обе выказывали себя обиженными и не склонными к общению. Они давали Катрин почувствовать, что не готовы простить ей бегства на свободу.
– Некоторое время вестей от меня не будет, – заявила она, – я в ближайшие дни переезжаю в Бланкенэзе. Телефон там вообще есть, но его еще надо подключить. Как только это будет сделано, сообщу вам номер.
– Существуют еще и телефонные будки, – язвительно заметила Хельга.
– Да, существуют, – согласилась Катрин. – И не только здесь, но и у вас в Гильдене. Подумайте об этом, если одна из вас захочет поговорить со мною так, чтобы не слышала другая.
– У нас нет секретов друг от друга.
– Да, к сожалению. Не действует у вас и правило, предписывающее не читать чужих писем.
– Зачем нам такие правила?
– Дай мне еще раз Даниэлу.
– Да, мамуля? – отозвалась девочка; голос ее звучал как у совсем маленького ребенка.
– Ты слышала через отводную трубку, что я сейчас сказала?
– Да.
– Ты меня поняла?
– Да.
– Значит, если захочешь поговорить со мною без бабушки…
– Этого я вовсе не хочу.
– Но знай, что, если захочешь, то сможешь.
Даниэла глубоко вздохнула.
– Приезжай обратно, мамуля!
В разговор ворвался голос Хельги:
– Не говори с ней так, дорогая! А то она вообразит о себе Бог знает что!
– Почему ты не даешь Даниэле сказать то, что она хочет? – повысила голос Катрин.
– Потому что она еще слишком мала и глупа, чтобы понять, какой бес в тебя вселился.
– Уверена, что ты ей это разъяснишь.
– Не сомневайся.
– Даниэла, ты меня слушаешь? Я говорю с тобой! В любом случае у тебя будет в моем домике собственная комната. Как только я здесь справлюсь с самыми неотложными делами, я ее для тебя обустрою.
– А какие дела самые неотложные?
– Я здесь начинаю все с нуля, понимаешь? Пока я даже не могу позволить себе купить кровать, сплю на матраце.
– Ты сама виновата. Зачем удрала?
– Чтобы стать наконец самостоятельной. Но нам пора заканчивать. У вас там ведь все в порядке, да? У меня тоже. Это главное.
Положив трубку, Катрин ощутила неудовлетворенность и грусть. Цена за свободу была очень высока. Катрин решила во что бы то ни стало доказать и себе, и миру, что свобода того стоит.
На заседании редакции Катрин познакомилась с преемницей госпожи Пёль, Зереной Кипп, женщиной лет тридцати, очень стройной, очень красивой, очень энергичной, и к тому же еще натуральной блондинкой. Никто ничего не знал ни о ее образовании, ни о прежней работе. Несомненно было лишь то, что последние годы, выйдя замуж, она была занята семьей и потому нигде не служила. Если верить замглавного, то Зерена Кипп была когда-то близка с Клаазеном.
Соответствовало это истине или нет? Кто знает? Во всяком случае, Зерена и Клаазен были на «ты». Катрин ощутила легкую ревность, которую, однако, легко в себе подавила. Ведь чувства в данном случае отходили на второй план, главное было в том, чтобы утвердить свое положение свободной сотрудницы, получить одобрение своим идеям и возможно больше строк в очередном номере.
Катрин чувствовала, что против «новенькой» плетутся интриги. Эллен Ригер ощущала себя отодвинутой в сторону, а Ильза Мёбиус обойденной при распределении должностей. Катрин все это понимала, но посчитала для себя более правильным установить с Зереной Кипп хорошие отношения, чем затевать склоки, хотя бы уже потому, что к ней благоволил шеф, а идти против него она никак не собиралась. Катрин только опасалась, что напряженная атмосфера нарушит согласованную работу редакции.
Все прочие моменты работы редакции были для Катрин не так уж важны. Являться в отдел она должна была лишь раз в неделю. И гораздо больше была теперь заинтересована в том, чтобы начать работу над своей книгой. Как только ей принесли матрац, она переехала в Бланкенэзе. Еще не распаковав полностью чемоданы, она уже сделала на кухонном столе свои первые эскизы.
Рукопись росла в таком же темпе, в каком обустраивался дом. Ящики, присланные отцом, были распакованы и перенесены в подвал. Катрин приобрела маленький холодильник, чтобы не ходить за продуктами ежедневно. У одного продавца старой мебели она нашла громадный письменный стол, отвечавший ее потребностям. Стол втащили на чердак, она соскребла с него потрескавшийся и вздувшийся лак и протравила кислотой крышку. Здесь, наверху, Катрин чувствовала себя свободнее, чем в маленькой кухне. Правда, она поставила стул спинкой к окну, чтобы свет падал на стол. Но часто, отдыхая от работы, вставала со стула и выглядывала в окно на широкую гладь реки и скользящие по ней суда.
Она наслаждалась непринужденностью жизни, которую теперь вела. Когда работала в «Вязальне», ей приходилось ежедневно быть хорошо одетой, да и в выходные дни мать не терпела никакой расхлябанности. А здесь, в своем домике, она бегала в джинсах или, когда потеплело, в шортах и тенниске, обходясь без бюстгальтера и колготок. Вставала с постели, хорошо выспавшись, обычно сразу же садилась за рукопись, и только выполнив определенную, заранее назначенную себе норму, убирала постель и комнаты. Затем – и для отдыха, и для разнообразия – она выполняла образцы рукоделия, фото которых предстояло поместить в журнале и в ее книге. Катрин пришло в голову, что она могла бы сама их фотографировать, и после нескольких первых неудач снимки стали получаться вполне подходящими.
Одинокой она не чувствовала себя никогда.
Временами, обычно после редакционных совещаний, она заходила в кафетерий с Эрнстом Клаазеном, Эллен Ригер или даже с Зереной Кипп. «Новенькая» была ей благодарна и стремилась полностью перетянуть на свою сторону. Катрин невольно выпала роль сочувствующей приятельницы, готовой оказать моральную поддержку. Ригер использовала совместные посещения кафетерия, чтобы нападать на других сотрудников редакции и особенно на «новенькую». Но она делала это с таким юмором, что Катрин искренне смеялась. А добрые беседы на личные темы удавались всегда только с Эрнстом Клаазеном.
В Гильден она звонила очень редко, так как и мать, и дочь реагировали на звонки, как и прежде, резко отрицательно. Но каждое воскресенье Катрин отводила время на то, чтобы написать дочери длинное письмо, заполненное наблюдениями о ее теперешней жизни и воспоминаниями о прежних годах. Она стремилась с помощью этих писем как-то сблизиться с девочкой.
К концу мая первые главы рукописи были закончены. К тексту работы «Творческое рукоделие» Катрин приложила очень красивые цветные фотографии и рисунки. Трудом своим она была довольна.
Отдавая работу в редакцию, она приложила к ней краткое письмо:
«Дорогой Эрнст, вот плоды моего труда, и мне они кажутся хорошими. Тем не менее я бы предпочла, чтобы вы всё просмотрели без меня. Прошу вас показать их также госпоже Кипп. Тогда мы смогли бы обсудить все в понедельник».
Письмо и рукопись она заложила в большой пакет, сама отнесла его в редакцию, но, сдав на входе, поспешила уйти и была рада, что не встретила никого, кроме госпожи Фельберт. При этом она чувствовала в своем поведении какую-то неловкость, отчего ей самой стало смешно.
В воскресенье утром Катрин долго спала, а вскочив, сразу же села писать письмо Даниэле. Ей удалось это сделать легче, чем обычно, поскольку она была в очень хорошем настроении.
Светило солнце, под лучами которого широкая, чаще всего мрачно-серая гладь великой реки преобразилась в сияющую серебряную ленту. С прогулочных катеров доносились обрывки веселой музыки. Катрин решила в этот день совершить длительную прогулку.
Когда раздался звонок в дверь, она пришла в полное недоумение. Никаких посетителей она не ждала. Соседи вели себя, правда, вежливо, но очень сдержанно, никому из них никак не могло прийти в голову забежать к ней. Может быть, телеграмма? Но ведь обычно текст просто прочитывают по телефону. Она взглянула на свои часы. Было двадцать минут двенадцатого.
Звонок раздался вторично. Катрин вскочила, побежала, шлепая сандалиями, вниз по лестнице и открыла дверь.
Перед ней стоял Эрнст Клаазен. На нем был очень корректный костюм, а под ним серая рубашка, гармонировавшая с цветом его глаз.
– Ой-ой-ой! – вскричала ошеломленная Катрин, сознавая, что в своих подрезанных до колена джинсах и с растрепанными волосами производит впечатление человека, достаточно одичавшего.
– Видимо, это следует понимать, как приветствие? – произнес он, и в его голосе звучала скрытая усмешка.
– Ты должен был хотя бы позвонить, что приедешь! – «Ты» вырвалось у нее невольно, она и сама не заметила, как это случилось.
– Катрин, ты неотразима! – Он обнял ее и нежно поцеловал.
Когда он отпустил ее, она растерялась еще больше.
– Ты не хочешь меня впустить? – спросил он.
– Что ты! Входи! Но у меня тут полнейший хаос Я еще не убирала квартиру.
– Это не имеет никакого значения!
– Для тебя, может быть, но не для меня. – Она наконец отступила от двери. – Поднимись наверх, чтобы я хоть оделась!
– Но ты же одета!
– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.
Она чувствовала себя беззащитной и захваченной врасплох и была благодарна ему, что он не попытался вновь ее обнять. Потому что была бы не в силах защищаться. Но Эрнст бодро зашагал впереди нее вверх по лестнице.
Катрин проскользнула в спальню. Сердце билось так, словно готово выскочить из груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30