Стараюсь ни о чем, кроме наживы, не думать. Не то чтобы я был легкомысленным и пустым человеком. Более того, я вовсе не был человеком. Но бог торгашества не может остановиться ни на минуту.
Как вы говорите? Бог-посыльный?
О, это было гораздо раньше. Еще до того, как на Олимпе поняли: раз по миру снует человечек в крылатых сандалиях, почему бы еще и не передавать с ним деньги?
Итак, бог торгашества. Ровно через год после посещения старой женщины с вязанием в руках, разразился кризис. Мы продали все, что нам принадлежало, и продали в спешке. В том числе и газету, о которой говорила женщина. Естественно, все – те, кого мы продали, – разорились. Тогда я еще не знал, что в этой газете работал Прометеус. Мы тоже разорились: деньги обесценились. Мне пришлось бежать. Правда, недалеко…
– Спуститесь. Прошу вас, перекиньте ногу обратно и встаньте хотя бы в проем. Хотя бы в проем. Мы поговорим.
Я посмотрел вниз, с высоты пятнадцати этажей, и понурил голову. Что мне оставалось делать? Смеяться я не мог. Это было бы просто нетактично по отношению к офицеру полиции – психологу, который поднялся сюда спасать меня, разорившегося банкира, который вот-вот сиганет из недостроенного многоэтажного здания на асфальт. Я глубоко вдохнул и сказал:
– Офицер, я потерял все.
Он замотал головой, пытаясь переубедить меня. Я добавил:
– По крайней мере, здесь и сейчас.
После чего оттолкнулся и прыгнул, уже не слыша вопля психолога. Асфальт был таким серым, и его было так много, что я даже не понял, когда мы с ним столкнулись. Падение прошло так стремительно, что я и пятен своей крови разглядеть не успел – видимо, слишком быстро умер. Но до самого последнего мига все думал: есть ли что-то за асфальтом, или ударом все и заканчивается? Оказалось, есть.
Уже через мгновение я был в Бразилии, в 1932 году. Там как раз начинался каучуковый бум.

Суккуб:

Я зажмурила веки покрепче, что не помешало мне отчетливо видеть Прометеуса, ставшего напротив окна. Так уж мы, суккубы, устроены, сказал бы сумасшедший Яков Шпренгер или его дебиловатый соратник Генрих Крамер. В общем, они отчасти были правы. Мы, суккубы, действительно не имеем тела. Вернее, то тело, которое мы собой представляем, есть не больше чем видимость. Поэтому моя внешняя оболочка может делать все что угодно: закрываться одеялом, жмурить веки, прикрывать лицо ладонями… Не важно. В любом из этих или из сотен других случаев я все прекрасно вижу. Ведь мои глаза – вовсе не те глаза, в которые любит смотреть во время любви Прометеус. Мои настоящие глаза – это моя внутренняя сущность, сама я.
Крамеру и Шпренгеру это бы не понравилось.
Мы вообще им не нравились. Мы – суккубы и инкубы. Это тем более удивительно, что люди так и не пришли к выводу, кто же мы такие.
Каббала, которой поклоняется чуткая на все модное Мадонна, говорит, что я – дух-женщина. Обольщаю мужчин и смущаю их сон. Это не совсем четкое определение: скажите на милость, разве мысли о настоящих женщинах не смущают сон мужчины?
Средневековые предания говорят, что я – демон пьянства, обжорства, сладострастия и корыстолюбия, очень хитрая, свирепая и коварная. Подстрекаю свою жертву к учинению ужасных злодеяний и ликую при их исполнении. Вместе с инкубами я представляю искусителей, бесов, упоминаемых в Священном Писании. Но совершенно пасую перед честным и праведным духом и якобы ничего не могу сделать человеку, если он не предался порокам.
Средневековые предания явно преуменьшают мои возможности.
– Нет на земле подобного суккубу, – диктовал Шпренгер напарнику, поеживаясь от страха в темной и сырой келье монастыря. – Если он никого и ничего не боится, то все же покоряется заслугам святых.
Наверняка он сказал это в надежде на свою святость. Я улыбнулась, прикусила кончик языка и продолжила писать под его диктовку. Он еще не знал, как назовет свою – в соавторстве со мной – книгу. Я же придумала название сразу.
– Достопочтенный брат Яков, – пробормотала я, – не назвать ли нам сей труд «Молотом ведьм»?
– Замечательно, брат мой, – он нежно погладил по капюшону меня, Генриха Крамера, вернее, суккуба, принявшего обличье Генриха Крамера, – мы так и поступим.
На что я лишь нежно поцеловала ему руку. Мне очень жаль говорить об этом, но настоящий автор труда «Молот ведьм» Яков Шпренгер вовсе не был изувером и подонком, коим его хотят нынче представить просвещенные борцы с инквизицией. Да, он заблуждался. Но его заблуждения, как и время, в которое жил Шпренгер, были поистине велики.
Сейчас, лежа на кровати Прометеуса, в Молдавии конца ХХ века, я скучаю по великолепному Средневековью. От мыслей о нем меня не отвлечет даже молдавский журналист Прометеус, который вышел на кухню, смотрит на ворона и вот-вот нажмет на курок пистолета, который приставил к своей голове. Мне было бы жаль его, будь я женщиной. Но я – суккуб, существо даже не женского пола. Правильно сказать: я существо, принявшее обличье существа женского пола. Копия копии. Но, в некотором роде шедевр. Я смоделировала свою видимую сущность. Я могла бы сказать, что сделала это как живописец, но не люблю преувеличивать. Скорее, я выступила в роли конструктора.
Свое тело я собирала в течение нескольких тысяч лет во многих странах мира. Моя голова приобрела изящные, чуть вытянутые очертания, потому что это нравилось египтянам. Мои груди полны, и упруги, и белы, поскольку от этого приходили в восторг живописцы Возрождения. Не один из них зачах, вспоминая о ненасытной натурщице, пропавшей невесть куда. Мои уши изящны и малы: это почему-то возбуждало лоснящихся от масла и дешевого разбавленного пойла – которое вошло в легенды как прекрасное вино – древних греков. Мои запястья тонки, мои глаза широко распахнуты (я сделала себе такие, предвкушая успех в постиндустриальной Японии), мое влагалище узко. Мой лобок выбрит. Мои ягодицы округлы, а кожа то бела, то смугла – это уж зависит от того, какой мужчина мне попадется. И конечно, волосы. Я предпочла среднюю длину: мужчинам всех эпох не угодишь, и кончики моих волос щекочут мне лопатки. Вернее, мои кажущиеся волосы якобы щекочут мои лопатки, которые существуют лишь в глазах того, кто на меня смотрит.
Неудивительно, что Яков Шпренгер по уши влюбился в Генриха Крамера.
Вернее, в суккуба, давшего себе имя Генриха Крамера, то есть в меня. Мы писали «Молот ведьм» несколько лет. Вернее, писала я – он диктовал. Яков был истинный сын своего времени. Да, я знаю, что это штамп. Но есть вещи, которые лучше всего описать штампом, поскольку они, эти вещи, также штамповка. Вы же не меняете каждый раз форму печати?
Яков Шпренгер был невысоким мужчиной, полным, но крепким, с коротко стриженными волосами. Волосы в носу и на ушах он не постригал. Это выглядело заманчиво. У него были глубоко посаженные карие глаза, блестевшие по трем причинам. Первая: Яков Шпренгер был гений. Вторая: Яков Шпренгер был сумасшедший. Третья: Яков Шпренгер был бабник. Реализовать себя в последнем почтенный Яков не мог – сан не позволял, а в то время люди свято верили в свое место, – поэтому преуспел в гениальности и сумасшествии.
Позже, глядя на Прометеуса, я наблюдала его поразительное внешнее сходство со Шпренгером. Они были схожи и характерами. Та же узость взглядов, та же неистовость в работе, та же слепая ярость, которую критики середины ХХ века называют «экзистенциальной яростью творца». Что ж. Все герои – в той или иной степени – похожи. На то их и называют одним словом – герои.
Яков тяжело дышал, был подвержен внезапным вспышкам ярости, часто плакал и обожал Христа. Настолько, что, будь Христос женщиной, Шпренгер безо всяких колебаний овладел бы Христом.
Итак, сумасшедший гений, одержимый мыслями о женщинах, диктовал мне «Молот ведьм».
Почему его не ввела в искушение моя прелестная внешность? Все просто. Во-первых, за три года нашей совместной работы Шпренгер ни разу не позволил себе бросить взгляд на меня. К тому же эти удобные капюшоны на рясах средневековых монахов, да и сами рясы… Во-вторых, Шпренгера моя прелестная внешность в искушение все-таки ввела.
Конечно, то, что поначалу Яков не обращал на меня никакого внимания, вовсе не означает, что я не пыталась соблазнить его. Мне это было жизненно необходимо. Во-первых, для суккуба соблазнить мужчину – спорт.
Во-вторых, мы собираем семя героев.
Ну, а с какой стати мы бы тогда с героями спали? Шпренгер заблуждался, когда утверждал в «Молоте ведьм», что суккуб так и норовит залезть в постель каждого встречного мужчины. Дудки. Обычные экземпляры не представляют для нас никакой ценности. Мы спим только с героями. Если бы не мы, суккубы, племя человеческое давно бы уже выродилось. Вы бы представляли собой сборище посредственностей. Вы и так представляете собой сборище посредственностей. Но сейчас вас по крайней мере разбавляют герои.
Кашу с изюмом пробовали?
Семя, которое мы получаем от героев, затем попадает в специальное хранилище. Нет, на банк спермы в вашем понимании оно мало похоже. Я не могу словами описать это место, да и не к чему. Ведь если я не побывала в вашей постели, вы, стало быть, либо женщина, либо не герой. Соболезную.
Впрочем, у женщины еще есть шанс. Ведь сперму героев, собранную нами, суккубами, потом впрыскивают в женские тела наши коллеги, инкубы. Так мы и спасаем род людской. Почему, зачем и с чего вдруг – не спрашивайте. Этого не знаю даже я.
Кстати, та мулатка, что соблазнила теннисиста Беккера оральным сексом и потом использовала его семя, чтобы зачать, вовсе не суккуб, как вы могли бы подумать. Просто иногда даже мы делимся со смертными своими секретами.
Прометеус опускает руку – я не переживаю; ему хватит духу застрелить себя, на то он и герой, – и открывает дверь на балкон. Выходит туда и садится, глядя на ворона. Птица все не улетает. Я с ним не знакома, но слышала, что именно этот Ворон прилетал к скале мучить Прометея. Лично не видела, но, по слухам, бедолаге выклевали всю печень. Что ж, на то он и герой. К тому же в те стародавние времена еще не было крепких спиртных напитков и тяжелых наркотиков, с помощью которых каждый герой мог бы позаботиться о мучениях своей печени самостоятельно.
– У мужчин центр половых излишеств лежит в чреслах, – указывает рукой на свою промежность Шпренгер, – поскольку оттуда выделяется семя. У женщин же семя выделяется из пупа! И, стало быть, именно эти места мы можем считать настоящей приманкой для суккубов и инкубов.
Я недоверчиво хмыкаю и переворачиваю страницу. Шпренгер задумчиво глядит на пламя в камине, скрестив руки. Его лицо – воплощение неукротимой воли. Значительно позже еще один такой упрямец обречет Европу на Вторую мировую войну. Втайне я любуюсь Яковом, пересыпая песком пергамент, чтобы чернила высохли как можно скорее. Мне и в самом деле интересно, что же надиктует этот безумец. «Из пупа». Вот же придумал! Я осторожно трогаю то место, где у моего тела должен находиться пуп. Шпренгер взмахивает рукой. Кажется, он начинает приходить в ярость, просто так.
– После этих предварительных сведений об инкубах и суккубах, – чеканит Яков, – можно с полным правом сказать следующее: утверждение о возможности зачатия людей с помощью инкубов и суккубов столь католично, что утверждение противного противоречит не только изречениям святых, но и смыслу Священного Писания!
– И стало быть, – уточняю я, – зачать людей с помощью суккуба или инкуба вполне возможно?
– Вот именно, брат мой, – снова кладет Шпренгер руку на мою голову. – И никогда не утверждай обратного.
– Суккуб, – пытаясь натолкнуть напарника на верную мысль, рассуждаю я, – берет семя у мужчины, отдает его инкубу, а тот вводит семя в тело женщины?
– Ни в коем случае, – задумывается Шпренгер, – ведь в таком случае суккубы и инкубы выступают лишь в роли посредников, а непосредственными участниками зачатия становятся земные мужчина и женщина. В чем же тогда их грех? Ведь ребенок, произведенный на свет таким путем, является обычным человеком, лишенным каких-либо демонических черт.
Что бы он сказал по поводу искусственного зачатия?
Молдавский журналист Прометеус Балан относительно искусственного зачатия ничего не говорил. По крайней мере я ничего не нашла об этом в его записях и дневниках. Итак, мы лишены счастья знать мнение этого героя об оплодотворении через пробирку. Мы вообще многого не узнаем о его мыслях. Все, что у нас есть, – это несколько рукописей. Не сказала бы, что они меня впечатлили. Что поделать. Со времен Средневековья дела идут все хуже и хуже. Конечно, у вас, у людей. У нас все по-прежнему. Хотя если вдуматься, определенная доля вины за вырождение героев и соответственно всего человечества лежит и на нас, суккубах с инкубами.
Вместо Вийона вы получили Рембо. Вместо «Саги о Нибелунгах» – «Сагу о Форсайтах». Вместо Баха – «жучков». Ну, и так далее и тому подобное.
Знаю. Прометеус Балан по сравнению даже с этими, ущербными героями современности и рядом не стоял. Но давайте вспомним о большой политике. Мы, суккубы, обязаны представить семя героя каждой страны мира. Не могу даже назвать это математикой. Так, арифметика: один герой – одна страна. Поэтому наша с Прометеусом Баланом встреча была предопределена.
Он – единственный герой Молдавии за все время существования этой странной, ущербной, затягивающей как омут страны.
Был когда-то еще один по имени, кажется, Штефан. Но во-первых, это была не совсем Молдавия в точном значении этого слова сегодня. А во-вторых, военные не по моей части. Я увлекаюсь литературой, религией и рыбалкой.
Попав в Молдавию и оглядевшись в этой стране, я даже не удивилась. Время в ней такое же, как воздух – оплавленное тоской.
Какая страна, такие и герои. Никого лучше, чем Прометеус, у нас не было. Поэтому я и начала сниться ему.
И сегодняшнее утро не первое, когда он увидел меня, так сказать, наяву. Настолько, насколько вообще возможно увидеть суккуба наяву.
1 2 3 4 5