Бернард пришел к выводу, что западная литература по траволечению содержит крайне мало сведений, касающихся контрацепции. На удивление мало. Дятел даже решил, что здесь не обошлось без вмешательства церкви, но он вообще много чего вешал на этот общественный институт.
В трудах по антропологии, которые Бернард натаскал из публичных библиотек по обе стороны Скалистых гор, упоминалось о положительном влиянии на способность к зачатию древесных духов и речных нимф, и хотя Бернард в этом нисколько не сомневался (здесь, в девственном лесу, изобилующем древесными духами, женщины из банды Дятла демонстрировали явную плодовитость), его занимал другой вопрос: где обитают божества, предохраняющие от «залета»? Эскимосы Берингова пролива, мексиканские индейцы уйчоль, нишинамы из Калифорнии, кафры из Южной Африки, басуто, маори и анно изготовляли кукол, олицетворявших желанного младенца, и сей акт гомеопатической магии способствовал поголовной беременности всех женщин в племени. Но какую куклу надо вылепить, чтобы создать преграду для нахальных зародышей? Невест племени лкунген заставляли пить отвар из осиных гнезд, чтобы девушки были такими же плодовитыми, как осы. Сколько носорожьего мяса должна съесть невеста, чтобы ее потомство появлялось на свет так же редко, как у этого животного?
В древности, когда успех человеческого рода – вернее, его шансы на выживание – определялся простым умножением популяции, на поддержку способности к воспроизведению была брошена вся доступная магия. Желание ограничить деторождаемость (характерное скорее для целых культур, чем для отдельных невезучих парочек) постепенно возникло только после промышленной революции, а к последней четверти двадцатого века, когда перенаселение стало серьезной угрозой для планеты, вся магия уже сошла на нет. Или не вся? Разве что где-то в Азии осталось чуть-чуть волшебства…
Как-то в одном из баров Боулдера в телепередаче «Спрашивали – отвечаем» Дятел увидел занятный сюжет. В окрестностях некоей индийской деревушки, среди скал, обитала огромная кобра-альбинос. Долгие годы эта змея играла ключевую роль в уникальном обряде борьбы с бесплодием. Жительницам деревни, не способным зачать, предписывалось совершить паломничество к логову белой кобры и поцеловать ее в макушку. Но для гарантированного зачатия одного поцелуя было недостаточно – змею требовалось поцеловать дважды. Большая часть бесплодных женщин так и не вернулась в деревню.
Эта яркая сцена произвела на Бернарда неизгладимое впечатление. Он подумал, что из этого получится великолепная реклама эликсира, освежающего дыхание, ну знаете, в таком роде: «Захочет ли она поцеловать тебя снова?» Бернард изложил свои предложения в письменном виде и отправил их в адрес компании «Цертс», но оттуда ему ответили, что идея эта весьма сомнительная и попросту пошлая. Монтана Джуди сказала то же самое.
К этому моменту, однако, он узнал об особом индийском чае из мирриса и мяты болотной, который препятствует зачатию, если принять его в течение семи дней после полового акта. Бернард тут же направился в ближайшую травяную лавку в Мизуле, откуда стянул все необходимые ингредиенты. Информационные источники в Восточной Индии также сообщали о том, что регулярное употребление морковного семени – это надежный метод контрацепции, проверенный бесчисленными поколениями индианок. Ссылка на «бесчисленные поколения» Бернарда особо не убедила, но он добыл семена моркови, забравшись в магазин по продаже сельскохозяйственных товаров под Биллингсом, где его чуть было не застукали.
Приобретение вяжущих веществ, входящих в состав ши-линк, традиционного китайского контрацептива на травяной основе, также бросило вызов смекалке Бернарда, поскольку для приготовления ши-линк требовались финики чи-же, цветок ши-линк, корень линг-шук и листья гомсомчу – четыре компонента бессмертия, прости Господи. Разумеется, Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов не одобряло внедрения формулы ши-линк в США, поэтому в поисках корня линг-шук Бернарду пришлось взять в свои веснушчатые лапы короткий ломик и вскрывать лавчонки китайских лекарей аж до самого Сан-Франциско.
Но даже после всех этих мытарств он забросил ши-линк вместе с морковным семенем и мятой, едва узнал о лунацепции. Лунацепция (естественный метод вычисления момента овуляции путем сопоставления менструальных циклов с лунными) словно астронавт совершила мягкую посадку на благодатную почву воображения Бернарда. В этом методе ему нравилось абсолютно все, а больше прочего – взаимосвязь с луной. Бунтари, подобно влюбленным, поэтам и больным чахоткой композиторам, харкающим кровью на клавиши рояля, все лучшее создают в обманчивом лунном свете. С точки зрения мифологии, дятлы ассоциируются с Марсом, красной планетой, но наш Дятел имел прямую связь с Луной, причем гораздо более сильную, чем любой делегат несостоявшегося слета уфологов.
По зрелом размышлении Бернард понял, что в лунацепции ему нравится не всё. Лунацепция, как и ши-линк, болотная мята и морковное семя, возлагала бремя ответственности за предохранение от беременности на хрупкие женские плечи. Таким образом, несмотря на всю свою потенциальную эффективность, этот метод не мог в полной мере компенсировать утрату рецепта мужских пилюль. Но если Бернарда тревожила только эта мысль, то Монтана Джуди беспокоилась совсем о другом. Бернард, понятное дело, не имел возможности набрать достаточное количество добровольцев для испытания своих контрацептивов – ну кто захочет довериться гинекологу-дилетанту? Да еще такому, чье имя вписано не в диплом, а в список десяти самых опасных преступников?
Монтане Джуди надоела роль подопытного кролика в экспериментах Бернарда. Не стало ей легче и от того, что Дятел распространил свои опыты и на ее младших сестер-близняшек, Монтану Молли и Монтану Полли. Видите ли, Бернард самолично вводил всем своим пациенткам белесый и липкий «технологический раствор», то бишь активирующий агент. Монтана Джуди решила, что Бернард должен искупить вину перед обществом более традиционным способом, и сдала его властям.
Книга, которой, как говорится, судьи запускают в преступников, вкатывая им полный срок (наверное, толстенный свод законов или русский роман, но уж точно не изящный томик стихов), с треском опустилась прямо на рыжую макушку Бернарда Мики Рэнгла. Ему дали тридцать лет. Пусть даже последней четверти двадцатого века и суждено уйти в историю, волоча ногу, но по крайней мере она будет избавлена от всяких там Дятлов, которые так и норовят продолбить дырки в ее костылях.
Памятуя о том, что Дятел – известный мастер побегов, администрация федеральной тюрьмы на острове Мак-Нил, штат Вашингтон, поставила в его камере самые толстые решетки. Сбежать Бернарду удалось только через год с лишним.
В его отсутствие мир переменился, и это было вполне естественно. Бернард и сам изменился. К примеру, понаблюдав за собратьями по заключению, он пришел к выводу, что воровство из низменных побуждений – неподобающее занятие для бунтарей. Оставим обман и грабеж бизнесменам и отбросам общества, сказал себе Дятел и поклялся больше не красть, разве что в случае крайней необходимости. Он также дал клятву более чутко относиться к женщинам и в первую очередь к Монтане Джуди, если сумеет ее разыскать. Не сумел. Монтана Джуди вступила в банду феминисток, которые по вечерам терроризировали мужчин, причем всех подряд – и тех, кто покушался на святые принципы равноправия полов, и совершенно безвинных. Эти дамочки воспринимали мужчин только как грязных рабов, и хотя Бернард знал, что именно так большинство мужчин относилось к большинству женщин на протяжении многих веков, он не считал, что простая смена ролей приблизит эру равноправия и вообще принесет хоть какую-то пользу. Более того, Бернард никогда никому не подчинялся. Даже луне. Монтана Полли присоединилась к той же шайке. Монтана Молли записалась в Споканский колледж, где учили на секретарш. Банда Дятла распалась. Четверо ее членов сидели в тюрьме, одного забили до смерти складными стульями ветераны из местного филиала Американского Легиона в Джексон-Хоул. Трое решили жить как все и работали на систему ради изменения системы. Еще один торговал недвижимостью и заключил контракт с Иисусом Христом, подрядив его своим личным спасителем. Вилли Мокрая Спина поступил на подготовительное отделение юридического факультета в Стэнфорде. Теперь он состоял в студенческом братстве и терзал свой нос, лишив его кокаина, хотя иногда по привычке покуривал травку. Со временем Вилли надеялся получить работу у Ральфа Надера. Мир переменился.
Бернард недоумевал. Ему не хватало острых ощущений. Неужели всем пришлось прекратить веселье только потому, что война закончилась?
Из-за Монтаны Джуди пещеру за водопадом стерегли копы, и Бернард залег на дно в Сиэтле. Он устроился барменом в заведении, куда в свободное время частенько заглядывали полицейские. Иногда в бар набивалось по нескольку дюжин копов, и соседство с ними вносило некоторое разнообразие в пресную жизнь Бернарда, так сказать, приятно щекотало нервы. Он наливал дешевый бурбон и ждал удобного случая.
Тогда-то в одной из ведущих газет либерального толка и появилось открытое обращение к Бернарду. Некий журналист просил его об интервью и обещал соблюсти строгую конфиденциальность. Все было по-честному. Журналист оказался мужественным и неподкупным человеком. Он добивался амнистии для диссидентов вроде Бернарда. Он говорил, что Бернард уже достаточно настрадался. Он говорил, что жизнь на нелегальном положении – такая же суровая кара, как тюремный срок. «Тот, кто вынужден скрываться от закона, живет в состоянии загнанной внутрь шизофрении, – писал он. – Страх никогда не ослабляет тисков». Журналист считал Бернарда жертвой войны во Вьетнаме. Тот факт, что Бернард действовал отнюдь не в интересах американского правительства, а против них, по мнению журналиста, не имел никакого значения. Социополитические причины, по которым Бернард, рискуя жизнью, взрывал призывные пункты, по большому счету ничем не отличались от мотивов, заставивших других молодых людей искушать судьбу, выпуская автоматные очереди по рисовым полям. Бернард – беглец, живущий под чужим именем и в вечном страхе разоблачения, – так же пострадал от войны, как и те несчастные солдаты, чьи лучшие части тела остались гнить в Дананге и Хюэ.
«Ха-ха».
Так бесцеремонно начал свой ответ Бернард.
«Ха-ха. Жертва? Разница между преступником и бунтарем заключается в том, что преступники на самом деле часто оказываются жертвами, а бунтари – никогда. Отказ становиться жертвой – первый шаг к превращению в бунтаря. Те, кто нарушает закон из алчности, отчаяния или желания отомстить, – жертвы. Те, кто отвергает законы общества из желания заменить их своими собственными, – жертвы. (Я имею в виду революционеров.) Мы, бунтари, всегда стоим над законом. Мы не просто преступаем букву закона – это делают многие бизнесмены, большинство политиков и практически все копы, – мы попираем дух закона. В каком-то смысле мы живем вне общества. Если у нас и есть общая цель, эта цель – поменяться ролями с самой природой общества. Добиваясь успеха, мы увеличиваем процент радости во Вселенной. Мы поднимаем его даже когда проигрываем.
Жертва? Мне больно, когда я думаю об отвратительной войне во Вьетнаме, но эту же боль многие испытывали и до меня. Когда война превращает целые народы в сомнамбул, бунтари не объединяют усилий с будильниками. Бунтари, как и поэты, перекраивают кошмары. Эта работа окрыляет. Годы войны были самыми замечательными в моей жизни. Я рисковал шкурой не для того, чтобы выразить протест против войны, я делал это ради забавы. Ради красоты!
Я обожаю магию ТНТ. Как красноречив его язык! Его гулкий рокот и громовые раскаты звучат почти так же сочно, как чувственные вздохи самой Земли. Серия взрывов в удачно выбранный момент подобна густому басу землетрясений. Впрочем, при всей звучности речи бомба произносит лишь одно слово: «Сюрприз!» – и тут же сама себе аплодирует. Я люблю жаркие ладони взрыва. Я люблю ветерок, впитавший дьявольский запах пороха (он так похож на ангельский аромат любви). Мне нравится смотреть, как высокие сооружения медленно оседают от взрыва, плавно рассыпаются, роняют кирпичи, будто перья; стены тают в воздухе, угрюмые фасады начинают широко ухмыляться, опоры содрогаются и устало говорят: «На сегодня хватит», и вихрь огромного воздушного цунами уносит прочь тонны тоталитарного хлама. Я обожаю эту драгоценную долю секунды, когда оконные стекла вдруг приобретают упругость и надуваются пузырями, как жевательная резинка перед хлопком. Я люблю, когда общественные здания наконец-то становятся общественными и распахивают свои двери людям, всем живым существам, всей вселенной. Эй, детка, заходи! И еще мне нравится последняя струйка дыма.
Мне по вкусу незатейливые мифы о бунтарях. Я в восторге от сознательного романтизма бунтарей, их черных одежд и безумной улыбки. Мне нравится, что бунтари пьют текилу и едят бобы. Мне нравится, что приличные люди произносят слово «бунтарь» с кривой усмешкой, а молоденькие барышни – с трепетом. Лодка бунтаря плывет против течения, и мне это по душе. Бунтари справляют нужду в тех же местах, что и барсуки, и это здорово. Бунтари очень фотогеничны, и мне это нравится. «Когда закон наступает на горло свободе, свободны лишь бунтари». Эту надпись я видел на стене в Анакортесе и готов под ней подписаться. Карты, нарисованные бунтарями, открывают путь к сокровищам бунтарей, и я просто без ума от этих карт. Бунтарь не хочет ждать, пока человечество станет лучше, он живет так, словно этот день уже наступил, и больше всего мне нравится именно это.
Жертва? Ваше письмо напомнило Дятлу, что он – Дятел Благословенный. Вы посочувствовали моему одиночеству, беспокойству и периодическим сомнениям в том, кто я есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34