Пожилая дама, кутаясь в меховую шубу, с улыбкой взглянула на часы.— Прошло ровно двадцать минут. Вы весьма пунктуальны, молодой человек.— Стараемся. — Я вывалил привезенную с собой груду одежды на кресло, туда же высыпали содержимое своего мешка Джекстроу и Джосс. Кивнув на груду, я произнес:— Распределите между собой эти вещи, только поживее. Хочу, чтобы вы обе отправились с двумя моими друзьями. Возможно, одна из вас будет настолько любезна, что останется. — Посмотрев на кресло, в котором сидела, поддерживая правой рукой левое предплечье, молоденькая девушка, я прибавил:— Мне понадобится ассистент, чтобы оказать помощь этой юной леди.— Помощь? — впервые за все время открыла рот роскошная молодая особа в мехах. Услышав ее не менее роскошный голос, я тотчас захотел причесаться, чтобы выглядеть поприличнее. — А в чем дело? Что с ней, скажите ради Бога?— Сломана ключица, — ответил я лаконично.— Сломана ключица? — вскочила на ноги пожилая дама с выражением озабоченности и возмущения на лице. — И все это время она сидела одна.Почему вы ничего не сказали нам, глупый вы человек?— Забыл, — честно ответил я. — Кроме того, что бы это изменило? — Я посмотрел на молодую женщину в норковой шубке. — По правде сказать, мне не очень хотелось бы обращаться с какой-то просьбой к вам, но девушка показалась мне болезненно застенчивой. Она наверняка предпочла бы, чтобы рядом с ней находилась представительница слабого пола. Не смогли бы вы мне помочь?Особа в норковом манто уставилась на меня с таким видом, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Однако, прежде чем она успела ответить, вмешалась пожилая дама.— Я останусь. Мне хотелось бы оказать вам эту услугу.— Видите ли, — начал я нерешительно, но дама тотчас же оборвала меня:— Я-то вижу. В чем проблема? Думаете, я слишком стара, верно?— Ну что вы, — запротестовал я тут же.— Лжец, но джентльмен, — улыбнулась она. — Давайте не будем терять напрасно столь драгоценное для вас время.Мы посадили девушку на первое из задних кресел, где было посвободнее.Но едва мы сняли с нее пальто, как ко мне обратился Джосс:— Отправляемся, шеф. Через двадцать минут вернемся.Как только дверь за ним закрылась, я разорвал индивидуальный пакет, и дама с .любопытством посмотрела на меня.— Вы хоть сами-то знаете, что надо делать?— Более или менее. Я же врач.— Да неужели? — Она разглядывала меня с нескрываемым недоверием. Ничего удивительного: в громоздкой, испачканной, провонявшей керосином меховой одежде, с небритым лицом я действительно мог вызвать подозрение. — Вы в этом уверены?— Конечно, уверен, — грубовато ответил я. — Хотите, чтобы я достал из-за пазухи диплом или повесил на шею бронзовую табличку, на которой указаны часы приема?— Мы с вами найдем общий язык, — фыркнула пожилая дама. — Как вас зовут, милочка?— Елена, — едва слышно произнесла вконец смутившаяся девушка.— Елена? Какое славное имя. — И действительно, у нее это славно получилось. — Ведь вы не англичанка? И не американка?— Я из Германии, госпожа.— Не называйте меня госпожой. А знаете, вы прекрасно говорите по-английски. Вот как, из Германии? Уж не из Баварии ли?— Да. — Улыбка преобразила довольно некрасивое лицо немки, и я мысленно поздравил пожилую даму. Ей ничего не стоило заставить раненую забыть о боли.— Из Мюнхена. Может, знаете этот город?— Как свои пять пальцев, — с благодушным видом ответила ее собеседница.— И не только Хофбраухауз. Вы ведь еще совсем молоденькая?— Мне семнадцать.— Семнадцать, — грустно вздохнула дама. — Вспоминаю свои семнадцать лет, моя милая. То был совсем другой мир. Трансатлантических авиалайнеров в то время не было и в помине.— По правде говоря, — пробурчал я, — и братья Райт не успели тогда еще как следует взлететь. — Лицо пожилой дамы показалось мне очень знакомым, и я досадовал, что не могу вспомнить кто она. Наверняка оттого, что привычное ее окружение ничуть не походило на мрачную стылую пустыню.— Хотите меня обидеть, молодой человек? — полюбопытствовала она, но на лице ее я не обнаружил следов возмущения.— Разве кто-нибудь посмеет вас обидеть? Весь мир лежал у ваших ног еще при короле Эдуарде, мисс Легард.— Так вы узнали меня, — обрадовалась дама.— Кто не знает имени Марии Легард. — Кивнув в сторону молодой немки, я добавил:— Вот и Елена вас узнала. — По благоговейному выражению лица девушки было понятно, что для нее это имя значит столько же, сколько и для меня. В течение двадцати лет Мария Легард была звездой мюзик-холла и тридцать лет королевой оперетты. Она прославилась не столько своим талантом, сколько природной добротой и щедростью, которые, кстати, сама ядовито высмеивала, а также тем, что основала с полдюжины сиротских приютов в Великобритании и Европе.. Имя Марии Легард было одним из немногих имен в мире эстрады, пользовавшихся поистине международной известностью.— Да, да. Вижу, вам знакомо мое имя, — улыбнулась мне Мария Легард. Но как вы меня узнали?— Естественно, по фотографии. На прошлой неделе я видел ее в журнале «Лайф», мисс Легард.— Друзья зовут меня Марией.— Но мы с вами не знакомы, — возразил я.— Я потратила целое состояние на то, чтобы фотографию отретушировали и сделали более-менее приличной, — ответила дама, задумавшись о своем. Фотография получилась превосходная. Самое ценное в ней то, что она имеет сходство с моим нынешним обликом. Всякий, кто узнает меня по ней, становится моим другом на всю жизнь. Кроме того, — добавила она с улыбкой, — к людям, спасающим мне жизнь, я не испытываю иных чувств, кроме дружеских.Я ничего не ответил: надо было как можно скорее закончить перевязку руки и плеч Елены. Та уже посинела от холода и не могла сдержать дрожи.Мария Легард одобрительно посмотрела на мою работу.— Вижу; вы действительно кое-чего поднахватались, доктор... э...— Мейсон. Питер Мейсон. Друзья зовут меня Питером. — Питер так Питер. А ну, Елена, живо облачайтесь. Пятнадцать минут спустя мы были уже в лагере. Джекстроу пошел распрягать и привязывать собак.Мы с Джессом помогли обеим женщинам спуститься по крутой лестнице в нашу берлогу. Но, оказавшись внизу, я тотчас же позабыл и о Марии Легард, и о Елене, пораженный представшей мне картиной. Гнев и тревога на лице Джосса, стоявшего рядом, сменились выражением ужаса. То, что он увидел, касалось каждого из нас, но Джосса в особенности.Раненый летчик лежал там же, где мы его оставили. Остальные стояли полукругом у камелька. У их ног валялся большой металлический ящик. Это была рация, наше единственное средство связи с внешним миром. Я плохо разбираюсь в радиоаппаратуре, но даже я, как и остальные, понял — и мысль эта обожгла меня кипятком, — рация безнадежно испорчена. Глава 3ПонедельникС двух до трех ночи Воцарилась гробовая тишина. Лишь полминуты спустя я сумел заговорить. А когда заговорил, голос мой звучал неестественно тихо в неестественной тишине, нарушаемой лишь стуком анемометра.— Великолепно. Действительно великолепно. — Медленно обведя взглядом присутствующих, я ткнул пальцем в изувеченную рацию. — Что за идиот сделал это? Кому пришла в голову такая гениальная мысль?— Да как вы смеете, сэр! — Побагровев от гнева, седовласый «полковник» шагнул ко мне. — Попридержите свой язык. Мы не дети, чтобы с нами...— Заткнись! — произнес я спокойно, но, по-видимому, в моем голосе было нечто такое, от чего он, стиснув кулаки, умолк. — Ну, так кто мне ответит?— Пожалуй... пожалуй, виновата я, — выдавила стюардесса. Ее лицо, на котором неестественно ярко выделялись широкие брови, было таким же бледным и напряженным, как и. тогда, когда я впервые увидел ее. — Я во всем виновата!— Вы? Единственный человек, который должен знать, как важна для нас рация? Ни за что не поверю!— Боюсь, вам придется поверить, — уверенным негромким голосом сказал мужчина с рассеченной бровью. — Возле передатчика никого кроме нее не было.— Что с вами случилось? — поинтересовался я, увидев, что рука у него в крови и ссадинах.— Заметив, что рация падает, я попытался подхватить ее. — Криво усмехнувшись, мужчина добавил:— Зря старался. Увесистая штуковина, черт бы ее побрал.— Вот именно. Но все равно спасибо. Руку перевяжу вам попозже. — Я снова повернулся к стюардессе. Но даже ее бледное исхудалое лицо и виноватое выражение глаз не смогли утишить моего гнева и, по правде говоря, страха. По-видимому, рация рассыпалась у вас прямо в руках?— Я уже сказала, я виновата. Только я опустилась на колени рядом с Джимми...— Каким еще Джимми?— Джимми Уотерман — помощник командира самолета. Я...— Помощник командира? — прервал я ее. — Выходит, радиооператор помощник командира?— Да нет же. Джимми пилот. У нас три пилота. Бортрадиста в экипаже нет.— Нет? — начал было я, но задал другой вопрос:— А кто же тот человек, который остался в помещении для отдыха? Штурман?— В составе экипажа нет и штурмана. Гарри Уильямсон бортинженер.Вернее, был бортинженером.Ни бортрадиста, ни штурмана... Многое изменилось за эти несколько лет, после того как я совершил трансатлантический перелет на борту «Стрейтокрузера». Не интересуясь больше составом экипажа, я кивнул в сторону разбитой рации:— Как это произошло?— Вставая, я задела стол, ну и... рация и упала, — неуверенно закончила она.— Ах вот как, упала, — недоверчиво повторил я. — Передатчик весит полтораста фунтов, а вы его запросто смахнули со стола?— Я его не роняла. Ножки у стола подвернулись.— У него нет никаких ножек, — оборвал я ее. — Только кронштейны.— Значит, кронштейны сорвались. Я взглянул на Джосса, который прикреплял стол и устанавливал рацию.— Могло такое случиться?— Нет, — категорически возразил он.Снова в жилом блоке воцарилась тишина. Напряжение, от которого все чувствовали лишь неловкость, стало почти невыносимым. Но я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, а только повредят. Рация разбита. Это конец.Ни слова не говоря, я отвернулся, повесил на гвозди меховую одежду, снял защитные очки и рукавицы.— Давайте взглянем на вашу голову и руку, — обратился я к мужчине с рассеченной бровью. — На лбу у вас довольно неприятный порез. Оставь пока рацию в покое, Джосс. Свари сперва кофе, да побольше. — В эту минуту я увидел только что спустившегося по трапу Джекстроу, который тоже с изумлением воззрился на разбитый передатчик. — Знаю, Джекстроу, знаю. Потом тебе объясню, хотя и сам толком не понимаю, как это случилось, Будь добр, принеси несколько пустых ящиков из склада продуктов, чтобы было на чем сидеть. И бутылку бренди прихвати. Нам всем он окажется как нельзя кстати.Едва я начал обрабатывать рану, как к нам подошел тот самый любезный молодой человек, который помогал мне спустить вниз раненого помощника командира. Посмотрев на него, я понял, что, возможно, он не настолько уж и приветлив, каким показался мне вначале. Я бы не сказал, что у него было враждебное выражение лица, но холодный оценивающий взгляд глаз выдавал в нем человека, знающего по опыту, что сумеет справиться с любой ситуацией — как благоприятной, так и нет.— Послушайте, — начал он без лишних слов, — не знаю, кто вы и как вас зовут, но мы благодарны вам за все, что вы для нас сделали. Весьма вероятно, мы вам обязаны жизнью. И признаем это. Нам также известно, что вы исследователь и приборы вам чрезвычайно необходимы. Так ведь?— Так. — С этими словами я плеснул на рану йоду. Но пострадавший обладал выдержкой и даже глазом не моргнул. Затем посмотрел на говорившего.Такого не следует сбрасывать со счета. За этим умным лицом скрывались жесткость и упорство. Подобные качества не прививаются в привилегированном колледже, который наверняка окончил этот молодой человек. — Хотите еще что-нибудь прибавить?— Да. Мы полагаем... Виноват, я полагаю, что вы слишком грубы с нашей стюардессой. Вы же видите, в каком состоянии бедная девушка. Согласен, вашей рации каюк, и вы вне себя от злости. Но к чему срывать на ней свою злость? Все это время мой собеседник говорил спокойно, не повышая голоса. Радиопередатчик — вещь заменимая. И этот будет заменен, обещаю вам. Через неделю, самое большее через десять дней, получите новую рацию.— Вы очень любезны, — сухо заметил я. Закончив перевязку, я выпрямился.— Мы благодарны за ваше предложение. Однако вы не учли одного. За эти десять дней все мы можем погибнуть. Погибнуть все до единого.— Можем погибнуть... — Оборвав себя на полуслове, молодой человек сурово взглянул на меня. — Что вы хотите этим сказать?— А то, что без рации, о которой вы говорите, как о чем-то пустяковом, ваши шансы... наши шансы уцелеть не так уже велики. По правде говоря, их вовсе нет. Саму по себе рацию мне совсем не жаль. — Я с любопытством посмотрел на говорившего, и в голову мне пришла абсурдная мысль. Вернее, поначалу она показалась таковой, но затем печальная истина открылась мне. Кто-нибудь из вас имеет хоть малейшее представление, где вы сейчас находитесь?— Разумеется, — слегка пожал плечами молодой человек. — Не скажу точно, далеко ли до ближайшей аптеки или кабака...— Я им сообщила, — вмешалась стюардесса. — Перед тем как вы появились, мне уже задавали этот вопрос. Я решила, что Джонсон, командир самолета, из-за пурги пролетел мимо аэропорта Рейкьявика. Это Лангьекуль, правда ведь?— Увидев выражение моего лица, стюардесса торопливо продолжала:— А может, Хофсьекуль? Дело в том, что из Гандера мы летели примерно на северо-восток, а это два единственных пригодных для посадки ледовых поля, или как они тут у вас в Исландии называются...— В Исландии? — произнес я с удивлением. — Вы сказали «в Исландии»?Девушка растерянно кивнула. Все посмотрели на нее, но, видя, что она молчит, словно по мановению жезла, направили взгляды на меня.— Исландия, — повторил я. — Милая моя, в данный момент вы находитесь на высоте 8500 футов над уровнем моря посередине ледяного щита Гренландии.Слова мои подействовали на присутствующих, как разорвавшаяся бомба.Сомневаюсь, что даже Мария Легард когда-либо волновала так свою аудиторию.Мало сказать, что слушатели были ошеломлены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32