Это отсутствие огня и духа! Вы — маленькая тень того, кто давно покинул вас, оставив из жалости или в память, как должно быть, впечатляющий отросток. Лучше бы вы потеряли его в сражении при Аустерлице. Вы суете хуй в пизду, жопу, рот, с удовольствием возите им в ложбинке между сиськами и в сгибе колена, прижимаете к соскам и щупаете в брюках — вы упрямы, вы настойчиво тревожите мою детскую мечту о героях, крестовых походах, страсти и кровоточащих ранах, желании жить и умереть во имя любви. Вы называете хуй фаллосом. Кретины! Фаллос — это звенящая до предела Тишина, пронзительная боль приятия Безумия, бездна в мрачном куполе Неба, это — Ночь без Дня, трансцендентная тоска о Преодолении! Ваш хуек до смешного тривиален, и точные копии по сходным ценам валяются на прилавках магазинов. Думаете, сможете написать вашим хуем хоть одну бессмертную строчку? Не обольщайтесь! Самое страшное в этой поистине трагической ситуации: вы даже не сознаете, что утратила женщина, живущая рядом с вами. По инерции она еще оценивает хуй: "И это все? Все, что осталось? А где ваше честное слово познать истину? Где восхождение? Что вы топчетесь здесь, внизу? На хуй мне хуй, коли он слезоточив, как старая баба?" Вы забыли о вашем назначении? Так я напомню вам о нем! Я одна из немногих женщин, во мне еще жива память о былом величии мужчин. Я люблю играть с Духом, люблю отдыхать в его тени, сношаться, как кошка и выть в голос, бродить за Рембо в поисках вечности, на забытом острове Бодлера выкурить сигарету…. И не надо мне о знамении времени и вине женщин…
Ни подписи, ни даты. Зойкин почерк. Перечитал еще раз. Отшвырнул листок: в этой грязной, но ослепительной женщине, Паша нашел то, что искал. Зойка принесла с собой смерть.
Все, что осталось от Зойки, перенес в погреб и закопал, заложил доски на место, оттер землю, посветил: все в полном порядке. Сгниет, никто опомниться не успеет.
Вернулась Анюта, терлась рядышком, щупала, торопила.
Морозное утро крепко схватило городок.
— Ненадолго, — улыбнулся Паша, — весна!
XIV
Весна и вправду, осатанев в изгнании, дышала новым солнцем, занимала небо, не давала продыху луне. Луна мелькала едва-едва. Подземные родниковые бурные совокупления сводили с ума.
— С ума сойти, — сказала Лиза Коле, — если Пашка и через неделю не объявится, занимай его комнату. Шутка ли ютиться втроем.
— Нас пока двое.
— Пока, дорогой, пока.
Лиза собиралась в женскую консультацию. Надела широкое трапецией платье в крупную клетку, прилизала руками волосы.
— Весна отвратительно действует на ребенка, всю дорогу юлит, ночью чуть отдохнул и снова, надо пораспросить врача.
— Ему требуется активность, — Коля разминал запятники Лизиных туфель.
Ангелина Васильевна высунулась, постояла рядом с внуками и опять ушла к себе.
— С бабкой что-то не то, побаиваюсь, как бы ребенку не навредила, — нахмурила лоб Лиза.
— Глупости, разве можно?
— Эта все может, разбирайся потом кто прав, кто виноват, а ребеночка уже нет.
— Глупости, — Коля на карачках вдевал Лизину ногу в туфель.
— Нет, не глупости, — повысила голос сестра, — позавчера в консультации одна рассказала, оставила с бабкой, сама по магазинам, то се купить, возвращается, сердцем почуяла: ребеночек под балконом. Точно, закатился в закуток, изо рта струйка крови. Был ребеночек да сплыл. Так расстроилась, даже хоронить не пошла, бабка с мужем заправляли. А там кто знает, что случилось, когда уходила, ребенок в коляске на балконе спал, и бабка спала в комнате; может, не спала, дождалась, пока дочь за дверь, ребенка спихнула и в кровать, для отвода глаз…
— Да, правды не узнать.
— Вот и я о том же! А наша волком смотрит. Видел, у ней коряга в комнате, совсем спятила. Таскает по ночам из холодильника, не напасешься.
У подъезда теплый ветерок. Лиза погладила живот.
— Правда умненьким родится?
В последнее время она взяла моду говорить громко на улице, все оборачивались.
— Знаешь, селедка полезна, но только ломтиками, чуть-чуть, значит и воды немного, соль ребенку необходима, а воду ограничивать велели.
— Я порезал, как велела, маслом залил.
— Хорошо, пусть настоится. Провези около заправки бензин нюхнуть. Очень хочется. На заправку заезжали каждый день, примелькались. Встали около рожков подышать.
— Смотри, смотри! — Лиза широко улыбнулась: под платьем егозил ребенок, — нравится, значит. Купишь ему машину?
— Еще не скоро.
— Оглянуться не успеешь, лучше заранее сообразить.
Возле консультации Коля помог Лизе вылезти из каталки. Переваливаясь, придерживая обеими руками живот, сестра скрылась в желтом одноэтажном здании. Коля остался ждать на улице. Он жутко ревновал Лизу к этому зданию, куда мужчинам неудобно и в окна не подглядишь — до верху замазаны белой краской. Что творится там добрых два часа? Каждый раз Лиза выходила распаренная и красная, как из бани…
Рядом остановилась дорогая блестящая машина. Сутулый водитель, кряхтя, вытащил жирную тетку и проводил до дверей.
— Пробки везде, занятия начались?
— Сколько стоит такая машина? — Коля подошел, потрогал.
— Дорого, — скривился сутулый, — в этой жизни, поди, не успею рассчитаться.
— Хм, — Коля обошел машину, пробуя шины, — надо успеть, надо успеть…
Водитель закурил и присел на ступеньки. Ветер. Черемуха.
— Нынче рано распустилась, к холодам.
— В машине тепло, — Коля заглянул в салон.
— Боишься родов?
— Еще как, лучше бы самому.
— Часто умирают, не слышал?
Коля промолчал.
Водитель встал, — А я идиот! Частенько снится: умерла, и ребенка нет, — втоптал окурок, — бегу машину за долги отдавать, дальше не помню; в общем, этот сон больше самой жизни полюбил.
Молоденькие листочки приклеились к подошвам; Коля, сковыривая листочки, опустил лицо, только бы глазами не встретиться, — Ничего себе, признаньице!
Вокруг маленький густой яблоневый сад, готовый вот-вот рвануть, расцветиться белизной. Коля молча отошел от машины и скрылся за деревьями. Лишь застенчивость помешала взорваться. По его мнению, только женская дальновидность Лизы, да живой здоровый ребенок придавали жизни хоть какой-то смысл.
— Это… это… так хорошо, это… это так прекрасно! Возможно ли иначе? — Коля, как мог, отвлекался от дурных мыслей, бродил зигзагами по саду…
Появилась очень красная Лиза и к водителю.
— Не жди. Твою прямо отсюда в больницу.
Коля, узнав голос сестры, кинулся наперерез. Не успеет, и Лиза сядет на свободное место в дорогой машине, шоркнут колеса по гальке; конец всему. От каких только мелочей зависит счастье!
Водитель курил, рассматривая небо, и черт знает о чем думал. Лиза на ступеньках в окружении других баб. Сильно поддатый мужик чуть не упал и протянул жухлую сирень. Бабы замахали.
— Иди отсюда.
Мужик налился злостью и оледенел.
— А ну, проваливай, — заорала за всех Лиза, — с ума посходили, хоть бы к детям какое уважение!
— Психопатка! — цыкнул мужик, — Ты то о чем заботишься? По роже видать, урода родишь!
— Не от тебя, паскуда, пошел вон!
Водитель дорогой машины продолжал разглядывать небо: высоко, высоко птицы чиркают, редеет перистый самолетный след. Нечаянная улыбка осветила лицо, завел машину и плавно покатил по аллее.
Коля успокоился и медленно подошел к бабам.
— Где шляешься?! — Лиза сморщила опухшую физиономию.
— Смотрел по кустам, мало ли чего.
— А этот откуда? — кивнула на мужика.
Мужик, хоть и пьяный, не сдавался.
— Че за пацана прячешься? Самой слабо?!
— Я тебе покажу слабо!
— Ну давай, давай, — мужик обмел туфли сиренью.
— Папаша, — вступился Коля, но не успел…
Лиза пошла животом вперед.
— Мразь паршивая!
И бабы пошли. Будто весь мир зашатался. Мужик с лица спал, попятился… Беспощадная женская ярость. Беги! — спохватился Коля, да тот и сам сообразил, рванул за деревья.
— Ну и денек! — Лиза уселась в каталку, одернула платье и деловито сообщила, — сегодня мне задачку подкинули: грудь медленно наливается, не как у всех, — пощупала в разрезе платья, — если и дальше так пойдет, молока не хватит, черт, черт, что же делать, а?!
— Купим, что недостанет, — Коля радовался, что обошлось с водителем.
— Дурак! Нашел с чем сравнивать, купленное и свое! Тело должно работать, как молочный комбинат, без перебоев; на своем молоке и творожок другой и масло и простокваша и жидкость, отделенная от молока, все без примесей, а в магазине всякое говно подмешают, лишь бы толкнуть. Давай на заправку!
В этот раз задержались дольше обычного: пока перед глазами не поплыли оранжевые круги. Лиза чуточку успокоилась; дома набросилась на селедку и съела все. До темноты перебирала детское: пеленки, подгузники, распашонки, чепчики, раскладывая по кучкам, в одну сторону теплое, в другую — на лето, потом схватилась за одеялки, байковое, шерстяное, ватное, перетрясая и обнюхивая.
— Завтра заскочи к Солонихе, пинеточки, небось, уж готовы!
— Хорошо.
Лиза вытащила из-под кровати коробку с игрушками, смеясь и пощелкивая пластмассовым кольцом перед Колей, требовала.
— Расскажи, с чего начнешь. Без меня с ребеночком не заговаривай, ничего лишнего, только то, что отрепетируем. Важно, очень важно первое слово. Ну!
Коля знал наизусть, но все равно запинался каждый вечер.
— Вот что скажу: Ли-за, Ли-за.
— Может не так, я еще подумаю…
Постучала бабка.
— От Пашки ничего нет?
Лиза, прервавшись на самом интересном, встала и закрылась на ключ. Что-то новенькое! На ночь двери и окна давно держали настежь — Лиза задыхалась без свежего воздуха.
— На, потрогай! — быстро скинула платье и улеглась на кровати. Под кожей крутился ребенок. Коля вспотел (Лиза давно не носила трусов, чтоб резинка не натирала) и, обняв живот, приложился ухом. Чуть ниже, согнав нежную девичью розоватость, развалилось мрачное и неопрятное урло.
— Ну, же! — Лиза подпрыгнула, — изнутри трогай!
Коля втиснул два пальца.
— Чувствуешь? Это головка! Она вот-вот опустится, так что снизу, если раздвинуть, не надо никуда лазить…, - Лиза пощупала повисший сливой отросток.
Колины пальцы ерзали по склизкому и тугому шару.
— Лобик прощупывается? Возьми чуть выше. Что там? — нервничала Лиза, из-за живота ничего не видать.
Неистовый член рвался наружу, Коля согнулся скрыть, не обидеть Лизу, не рассердить.
— Отвечай, чего молчишь?! Нащупал?
Коля задохнулся и свился в судороге.
— Там, там…
— Что там?! — дурным голосом заорала Лиза, выдернув Колины пальцы, — говори!
Коля впился в черноту между ног, зачмокал, слегка прихватил зубами.
— Там ты Лизонька, там Лизонька я, там мы, и много лобиков и носиков…
— Чего мелешь?!
Коля кинулся на сестру: давил живот, боролся с массивными ляжками…
— Э-э-э! Куда тебя понесло! — Лиза поняла и сильно пихнулась коленями.
Не разговаривали два дня. Коля сходил за пинетками, обернул блестящей бумагой и повязал ленточкой; Лиза взяла подарок и сунула в шкаф. Коля часами репетировал извинения в ванной перед зеркалом; однажды в зеркале мелькнула бабка, рассеянно и далёко удивилась Колиному отражению…
Вечером второго дня Лиза сжалилась.
— Ладно, черт с тобой.
Далеко за городом сверкнула молния.
— Первая гроза, ух ты! А ребеночек, знаешь, что сказал? я ведь с ним часто разговариваю, если папка такой, гони его на хуй! Ты научил ругаться? Не отпирайся!
Коля прыгал счастливо вокруг Лизы и дулся на ребенка; ночью, обнимая неугомонный Лизин живот, желал ребеночку подохнуть, как можно скорее. Наутро, правда, злость прошла, и все потекло по обыкновению.
— Смотри, как кстати, — Лиза нечаянно обнаружила подсунутый продавщицей синий рулон с золотыми листочками, — с него и начнем. Вот сюда в уголок. Остальное — белым. Понимаешь, такой контраст сразу в глаза бросится, и полетят детские вопросы.
Похолодание не коснулось столицы. Погода устаканилась.
Коля задумался. Что-то ужасное мучило и терзало: если не получится, если роды провалятся, и Лиза останется без ребенка? Пока ждать второго, жизнь превратится в сущий ад; но и со вторым немногое изменится, отвратительный след потянется до самой старости.
— Писклявая сволочь, — едва сдерживался Коля, — пусть, пусть, родись!
Отношения с ребенком становились хуже и хуже. Чувствуя Колины прикосновения, ребенок каждый раз притворялся мертвым, Лизины глаза останавливались, и Коля психовал.
— Не трожь его! — орала Лиза, — живо переезжай к Пашке!
Наконец, собрались поклеить обои в Лизиной комнате с тем уж, чтоб Коля только в гости заходил.
— Коридор тоже захватим, светлее в ванную ездить.
— Чего канитель развели? Могли бы меня спросить! — ругнулась, походя, Ангелина Васильевна.
— Вот еще!
— А ты дворцы строишь, для кого, позволь узнать?
— Иди к черту!
Коля сварил клей и начал мазать стены. Лиза мучалась, в каком углу пристроить синюю полосу. Ложилась на пол, крутила головой.
— Чтоб только шейку не свернул… Нет, нет, так не пойдет, нужна кроватка, от нее и будем думать.
Бросили все и поехали в магазин. Как всегда постояли на заправке: погода теплая, но ветреная. Лиза нервничала, вдруг не достанется.
— И о чем ты, болван, раньше думал?!
Кроваток видимо-невидимо. Лиза недовольно проехалась туда сюда, пощупала матрацы.
— Вспори с краю посмотреть, чем набиты. Надо бы самой прилечь!
Коля проковырял дырочку, полезло мочало.
— Так и знала! Продавец!
Через минуту подошел толстомордый мужик.
— Дыру видишь? И внутри мочало?
— А тебе чего! Ты че тут свои порядки разводишь?!
— Дай целый, пусть мочало, но целый, — нехотя сдалась Лиза.
Дорогой искрутилась в каталке, поглаживая закрепленную кроватку, — Сверху свой матрасик смастерим и шерстяную шаль в два слоя. Выгрузились, и Лиза уехала в соседний подъезд, к племяннику Солонихи.
— Вроде неплохо рисует, пусть трафаретки на белое сделает.
Допоздна Коля двигал мебель и клеил обои. Лиза вернулась без трафареток, чуть поддатая и веселая.
— Что, папаня, как жизнь? Мне такого рассказали…
Коля переодел Лизу в ночную сорочку и уложил в постель.
— Сегодня по большому не ходила, давит сзади, — пожаловалась, засыпая, — если что, постучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19