.. к нам обоим. У нас ведь все было так хорошо. Просто прекрасно. Нельзя было так поступать. Увы, я только потом это поняла. Слишком поздно.
— При помощи диаграмм?
Она наклонилась вперед:
— Мы с тобой оба сильные люди, Геван. По-своему, может, даже слишком сильные. Желаем всегда быть только хозяевами положения и, как ты бы сказал, все решать самостоятельно. Кен был намного слабее. Ему нужна была я, нужна была опора в жизни, наверное, даже кто-то вроде матери. Тебе я такой никогда не была нужна. Вообще! А ему — да. У него это было написано на лице.
— А у меня, значит, нет.
— Не совсем так. Все началось так странно, как бы застало нас врасплох. Мы ведь совсем не ожидали, что так случится. А потом все дальше и дальше. Обратного пути, казалось, уже не было, и у нас не оставалось иного выхода, кроме как найти время и место, чтобы сказать тебе об этом. Мы собирались сделать это как раз в тот вечер, когда ты неожиданно пришел и... все увидел. Я никогда не забуду ни тот вечер, ни твоего взгляда, Геван.
— Вообще-то моя память тоже хранит эти воспоминания, Ники. Четко и, думаю, навечно.
— Знаешь, я слишком долго тебе врала, Геван, и сейчас хочу быть с тобой честной. До конца честной. Хочу сказать тебе все как есть. Мне его не хватает, очень не хватает. С ним было хорошо, иногда даже очень хорошо, но я его не любила, поэтому без него мне совсем не так, как без тебя, Геван. Мне трудно, поверь, очень трудно глядеть на тебя, говоря эти слова, но... но даже если бы не этот дурацкий, нелепый несчастный случай, мы с Кеном рано или поздно, но все равно разошлись бы, и тогда... тогда, дорогой, я в любом случае прибежала бы к тебе и на коленях умоляла бы о прощении. На любых условиях, лишь бы ты принял меня назад. Сейчас я говорю честно, Геван. Еще раз прошу, поверь. — Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. — Я приползла бы к тебе, Геван.
Я тоже посмотрел ей в глаза. Они, казалось, заметно потемнели.
— Думаешь, это поможет?
— Хочешь сказать, уже поздно, да? — спросила она. Ее голос звучал мягко и как бы издалека, отстраненно. Не вопрос, а скорее констатация печального факта, принятие трагической ошибки, навсегда изменившей наш личный, некогда особый мир. — Слишком поздно, — обреченно покачивая головой, повторила она, отворачиваясь от меня.
Ники, моя Ники, прямо напротив меня, совсем рядом, стоит только протянуть руку... такая близкая и такая доступная. Импульс внезапного и столь хорошо знакомого желания заставил меня вскочить на ноги до того, как я успел бы взять себя в руки. Мой уже пустой бокал опрокинулся и с мягким стуком упал на ковер. Она сидела, по-прежнему отвернувшись от меня. Так длилось, казалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд. Затем, неторопливо поставив свой бокал на стол, она со свойственной ей природной грациозностью и непринужденностью тоже встала, подошла ко мне, остановилась всего в нескольких дюймах, затем медленно начала поднимать на меня глаза с беспощадностью, как у нас в свое время было принято говорить, «взрыва без предупреждения».
После этого осознания происходящего ее взор вдруг затуманился, рот чуть затрепетал, губы стали мягкими, влажными и даже слегка набухли, когда она их раскрыла. Голова чуть склонилась набок, колени, будто от необъяснимой слабости, слегка согнулись, тело, казалось, стало мягким и податливым, а мышцы бедер и живота слегка, но заметно запульсировали.
Для нас это всегда означало впадение в состояние некоего магического транса, которое неизбежно кончалось бешеной и ненасытной любовной игрой на ближайшей кушетке, кровати, ковре или даже на травянистой лужайке. Где угодно, но только немедленно, не откладывая ни на секунду! Мы этого никогда заранее не планировали — оно как хищный зверь вдруг накидывалось на нас, и мы уже ничего не могли с собой поделать... Я крепко обхватил ее плечи, сильно сжал руки, ощутил горячее дыхание на своей шее, услышал громкий призывный зов боли и страстного желания, почувствовал, как напряглись ее упругие мышцы, якобы пытаясь освободиться от моих объятий. Наша обычная игра, подсознательное продление предстоящего наслаждения. Я знал, с какой страстью она снова бросится в мои объятия, как только я ее отпущу, какими поразительно сильными окажутся ее руки, каким счастливым будет ее громкий вскрик страстного желания, какими необычайно вкусными покажутся мне ее жаркие, влажные губы, которые с силой вопьются в мои...
Неожиданно снаружи послышался отчетливый шорох автомобильных шин. Затем он прекратился, громко хлопнула дверца. Я держал ее в объятиях, пока не почувствовал, как ослабла сила ее рук, затем отпустил в реальный мир — рот вдруг закрылся, взгляд стал отчетливо осознанным, тело напряглось и выпрямилось... После нескольких секунд почти животной ярости от того, что столь желанная жертва ускользнула, я почувствовал огромное облегчение. Если бы не эта случайность, я вряд ли смог бы остановиться — впрочем, равно как и она, — после чего мне всю жизнь пришлось бы стыдиться и горько жалеть о том, что случилось. Без каких-либо оправданий!
Она одним уверенным движением поправила прическу, бросила взгляд на часы:
— Это приехал Стэнли Мотлинг. Я совсем забыла, что попросила его заехать. — Ники высоко подняла голову и вызывающе посмотрела на меня. — Ничего страшного, еще совсем не поздно, дорогой.
— Ах да, извини, я совсем забыл, дорогая. Что ж, иди встречай такого милого, такого чудесного человека. Что он предпочитает пить? Поскольку мне, полагаю, следует немедленно начать готовить его любимый напиток...
Стэнли Мотлинг вошел, когда я размешивал сахар в чайной ложечке. Так как никто мне никогда не рассказывал, как он выглядит, я почему-то ожидал увидеть одного из тех крутых типов с квадратной, как у терьера, челюстью, осторожным и свирепым взглядом, однако он оказался просто поджарым, скромным и в принципе довольно затрапезного вида человечком с сонным взглядом совиных глаз... Не больше сорока, на вид даже несколько застенчивый, мятый костюм из твида, будто он в нем спал две ночи подряд, рост около метра восьмидесяти пяти и, как ни странно, очень твердое рукопожатие.
— Рад наконец-то познакомиться с вами, мистер Дин. Чертовски жаль, что вас привела сюда такая беда. Очень жаль. Искренне надеюсь, мы сможем поладить с вами, так же как и с вашим братом Кеном.
В ответ я произнес несколько обычных, банальных фраз, одновременно пытаясь как можно скорее «определить», что он, собственно, собой представляет. Вообще-то вполне приятный, легкий в общении, даже какой-то естественный... Но при этом, хотя и появился он в гостиной всего несколько минут тому назад, вел себя так, будто был здесь не случайным гостем, а скорее хозяином.
Я принес напитки и сел рядом с Ники. Обе кушетки стояли практически под идеальным прямым углом к камину, а между ними — низенький продолговатый журнальный столик под стеклом.
Мы некоторое время поговорили о разных, совершенно ничего не значащих вещах, так сказать, вели светскую беседу, а затем я решил сделать шаг, который помог бы мне поскорее понять, для чего Мотлинг вдруг сюда заявился.
— Мистер Мотлинг, признаться, меня почему-то несколько встревожило известие о довольно неожиданном уходе Тома Гэрроуэя.
Он кивнул:
— Да, это действительно было довольно неожиданно и, можно сказать, неприятно. Прекрасный работник, прекрасный человек. Один из тех, за которых в принципе надо держаться обеими руками. Если бы не обстоятельства того времени, я бы, поверьте, сделал все возможное, чтобы попытаться его хоть как-нибудь, так сказать, перевоспитать. Но он оказался на редкость избалованным и упрямым человеком.
— Избалованным? В каком, интересно, смысле?
Мотлинг изобразил улыбку на добродушном лице:
— Мистер Дин, вы сами, хотите того или нет, приглашаете себя на одну из коротких лекций на мою любимую тему о теории управления. На мой взгляд, промышленные технологии давно уже перешли ту грань, когда какой-то один, пусть даже самый гениальный человек, но один сможет контролировать производство сам по себе, как ему того хочется. Увы, такое уже давно невозможно. Я искренне полагаю, что сейчас работать можно только в команде. Причем в команде единомышленников. Ну, предположим, например, передо мной поставили задачу создания какого-то высокоточного инструмента для произведения определенной высокоскоростной технологической операции, и мне, естественно, требуется срочно образовать группу специалистов, состоящую, скажем, из инженера, металлурга и опытного практика, производственника, который будет быстро и эффективно сводить все это вместе. Быстро и эффективно, заметьте! Причем без каких-либо дурацких навязчивых идей, связанных с собственной гениальностью, амбициями, ну и тому подобной белибердой. Если вопрос количества тоже имеет значение, то тогда мне в этой команде конечно же понадобится кто-то вроде грамотного дилера или, как у нас принято говорить, распространителя. Но Том Гэрроуэй, к сожалению, так работать не мог и, главное, не желал. Это полностью противоречило его понятиям. А у меня, кстати к не меньшему сожалению, тогда совершенно не было времени его переубедить. Хотя я и старался, честное слово, очень старался.
Да, такие вещи обычно звучат вполне правдоподобно, особенно если их произносить достаточно быстро. Прекрасная теория, и она мне совсем не понравилась.
— Интересно, и что, та же самая проблема возникла с Фитцем и Поулсоном? — как бы невзначай поинтересовался я.
Его глаза чуть сузились, и на какой-то момент со мной заговорил настоящий Мотлинг:
— Вообще-то я всегда предпочитаю иметь дело с теми, кто работает со мной, а не против меня, мистер Дин.
Настоящий Мотлинг, следует признаться, производил должное впечатление: холодный, прямой, жесткий и, скорее всего, даже безжалостный. Божество, которое не потерпит ни малейших проявлений атеизма. Но затем он тут же надел свою любимую маску и снова стал большим, чуть неуклюжим и милым, полным внешнего дружелюбия парнем, который любит курить трубку, обожает птиц, собак, ну и вообще всех остальных домашних животных.
— Говорят, у вас, судя по всему, великолепный послужной список, мистер Мотлинг, — с подчеркнутой вежливостью заметил я.
Он только пожал плечами:
— Просто везение, и ничего другого. Мне приходилось работать в компаниях, которым грозили определенные весьма очевидные проблемы. Причем слишком близкие к ним, чтобы они могли объективно их оценить. Но указывать очевидное отнюдь не является показателем гениальности.
— Значит, нам тоже грозила какая-то очевидная проблема?
— Безусловно. Ваш дедушка решал организационные вопросы в полном соответствии со своими собственными понятиями об управлении. Ваш отец не только не стал ничего в них менять, но и добавил к ним часть своих. А затем вы с братом сделали то же самое, в результате чего почти полностью размылись, пропали четкие грани личной ответственности и полномочий. Компания управлялась практически на ощупь или, если вам так приятнее, по старинке.
Эти слова фактически перечеркивали все, что сделал мой отец, грубо и безжалостно выбрасывали даже то, как он сумел не дать компании утонуть, удержал ее на плаву в те черные дни, когда конкуренты готовы были вот-вот ее сожрать! Всю без остатка... Во мне начинало закипать сильное раздражение. Бросив взгляд на Ники, я увидел на ее лице, как мне показалось, тоже выражение явного недовольства столь грубым, бестактным подходом и в первый момент почувствовал нечто вроде искренней радости, но затем невольно подумал: а может, ее неодобрение было вызвано только тем, что ей совсем не хотелось, чтобы Мотлинг производил на меня плохое впечатление? Интересно, что же ей от него надо на самом деле?
— Возможно, компания и управлялась, как вы изволили выразиться, на ощупь, по старинке, но при этом оставалась весьма эффективной и приносила немалый доход, — отрезал я. — И вам это прекрасно известно.
Он снисходительно усмехнулся:
— Конечно известно, но все это уже в прошлом. Далеком и, увы, безвозвратном прошлом. Продолжать в том же духе сейчас было бы, мягко говоря, просто неразумным. Моя главная задача состояла в том, чтобы, так сказать, расчистить структуру, отрубить и выбросить засохшие, мертвые ветки, перераспределить сферы личной ответственности и полномочий, сделав их более четкими и рациональными, стандартизировать методы производственного контроля, создать по-настоящему действенную систему поощрений и наказаний. Все, разумеется, с полного согласия и одобрения вашего брата. Продолжать ли мне эту программу или вернуться к старому — теперь зависит только от вас. Из того, с чем мне уже удалось ознакомиться, видно, что в свое время и в тех условиях ваша деятельность была вполне адекватной. Конечно, в рамках серьезных ограничений, в которых вам приходилось управлять вашей компанией. Надеюсь, вам интересно было бы узнать, что мне уже удалось сделать. Тогда в вашем распоряжении будут факты. Факты, которые вам будут очень и очень важны, какое бы решение вы ни захотели принять.
Что ж, похоже, он сумел загладить свою первую ошибку. Ники с явным облегчением откинулась чуть-чуть назад, на ее лице появилось выражение благожелательности и интереса. Собственнического интереса! Казалось, в нее вселился вирус, крайне редко поражающий красивых женщин, — заниматься скучнейшими делами чисто промышленной компании. Конечно, она не могла вот так взять и возглавить ее, но если бы у нее появилось что-то вроде "второго "я", которое можно было бы держать полностью под своим контролем, — скажем, человек вроде Мотлинга, — то тогда... тогда это означало бы, что все ее отговорки насчет плохого знания дел компании, полного отсутствия какого-либо юридического образования и так далее и тому подобное являлись не более чем дымовой завесой, скрывавшей от меня ее истинные намерения. Если она сможет удерживать Мотлинга под контролем силой своих женских чар, в то время как Кен, похоже, стал к ним относительно равнодушным, то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41