Для демонстрации благих намерений мистера Санто нам придется затребовать через суд сведения о ваших сделках, показав, что вы заняли позицию по акциям «Флетчера», потом пришли к мистеру Санто, возбудили его интерес, и после исследования текущего положения компании мистер Санто активно принялся совершать сделки.Я покачал головой:— Вы, мистер Спартен, чего-то не поняли. Я никогда не покупал ни одной акции «Флетчера». У меня нет вообще ни одной акции. И никогда не было.— Брось, приятель, — грубо рявкнул Санто. — Советую сознаться, что ты хорошенько попользовался «Флетчером». Лучше покажи, как нагрел на нем руки.— Никогда в жизни не держал ни одной акции! Спартен омрачился, полез в кейс, вытащил пачку ксероксных копий фальшивых отчетов о маржинальных сделках через Шаттса, Гейлора, Стиса и остальную компанию.— Вот, мистер Макги. Вам, безусловно, известно, что суд может затребовать ваши бухгалтерские счета из брокерской конторы.Я взглянул и протянул обратно:— Я бы сказал, довольно сумбурный набор брокеров, друзья. Если позволите высказать предположение, я бы сказал, это копии какой-то липы, или попросту у меня есть тезка. Даже не знаю, о чем это вы тут толкуете.— Но мисс Смит готова засвидетельствовать вашу с ней беседу и получение от вас оригиналов, с которых изготовлены копии. Вы действительно будете отрицать, что приходили в офис мистера Санто и разговаривали на эту тему с мисс Смит?— Приходил, конечно. Встреча не была назначена, и я с большим трудом добился беседы хоть с кем-нибудь, даже с этой симпатичной крошкой-охранницей. Думаю, наш разговор был записан, просто на случай, знаете, для справки. Но не думаю, чтобы вы предъявили подобную запись. Даже если решитесь, ее придется предъявлять целиком, а не отдельными кусками.— Запись действительно есть, — сказал Спартен. — И мы можем доказать, что беседа предшествовала проявлению мистером Санто заинтересованности в акциях «Флетчер».— Спартен, — перебил Гэри Санто, — по-моему, этот сукин сын чересчур умный. По-моему, он на кого-то работает. По-моему, он меня подставил.— Иногда я работаю на людей, — подтвердил я, — только не слишком долго. Мэри, помнишь наш длинный разговор про участок Гэри в округе Шавана, которым он владеет под прикрытием «Саутвей лэндс инкорпорейтед»?— Что? — опешила она. — Не было ничего подобного.— Ты ведь, милочка, подтвердила слух, будто «Саутвей» собирается продать его «Кэлитрону» за хорошие деньги, если парень по имени Ла Франс сможет собрать остальные участки.— Что вы пытаетесь мне приписать?— Боже! Может, я ненароком проговорился и навлек на тебя неприятности?.. Наверно, мы говорили об этом не в офисе, а в другом месте, попозже, моя дорогая.— Мы об этом никогда не говорили! Я покачал головой:— Но ведь ты мне рассказала, как до тебя добрался Бэннон, ты выпивала с ним в аэропорту, он тебе сообщил, что его прижали, и ему нужна помощь Санто, а ты решила не беспокоить подобными мелочами мистера Санто, которому нечего тратить время на незначительного субъекта, случайно оказавшегося на дороге.Она закусила зубками губу точно так, как при разговоре с Ташем.— Помнишь, милочка? — продолжал я. — Ты сказала, что, кажется, мистер Санто обмолвился, как в пентхаусе отеля в Атланте Ла Франс старался уговорить его купить собственность Бэннона, а он ответил, мол, это проблема Ла Франса, и он ее решать не собирается. Это было в тот вечер, когда ты дала мне карт-бланш от Санто.Я успел вовремя. Санто вскочил, ринулся, замахнулся, чтобы влепить пощечину, которая выбила бы ей зубы. Я перехватил его руку, заломил за спину, дернул вниз. Санто рухнул на желтый диван с такой силой, что голова запрокинулась, а потом очутился на ковре на четвереньках.— Минуточку, джентльмены! Минутку! — взмолился Спартен.Санто встряхнул закружившейся головой. Я вздернул его за шиворот, посадил на диван, встал перед ним и сказал:— Время забав кончилось, Гэри, малыш. Крошка не проронила ни слова, будь я проклят. Она верная и энергичная, но ей так и не удалось подобраться ко мне поближе. Я об этом позаботился. Таш Бэннон был чертовски хорошим другом. Ты нажал на него чужими руками и придавил к земле. Потом вышло несколько осечек, они перестарались и убили его.Он смотрел на меня во все глаза, слушал очень внимательно.— Я раздавил Ла Франса. Раздавил бы тебя, если бы придумал способ. Но ты слишком крупный и слишком размашистый. Могу только немножко ужалить.— Немножко? — с удивлением переспросил он. — Немножко? Ты начисто лишил меня спекулятивного капитала, приятель. Выставил меня в таком свете, что стоит мне взяться за любой новый выпуск акций, и он никогда с места не стронется. Немножко ужалить! Черт возьми, я ведь мог не соглашаться на твою аферу! И все это из-за какого-то… твоего мелкого гнусного друга?Я наклонился, хлестнул его по щеке, другим ударом вернул голову в прежнее положение, предупредил:— Не забывай о хороших манерах, — и отодвинулся, позволяя ему встать с дивана.Он не стал подниматься. Вытащил белоснежный носовой платок, промокнул краешек рта, разглядел капельку крови.Я повернулся к Спартену:— Объясните ему, в каком он окажется положении, если выяснится, что у меня никогда не было ни одной акции «Флетчера».— Ну… в таком случае будет исключен единственно возможный способ облегчить сложившуюся ситуацию.Я опять посмотрел на Санто, разглядев под напомаженной лощеной внешностью серый налет. Совсем легкий. Не такой, как у Ла Франса. Но он был заметен, наряду с явственным признаком признания своего поражения. Он еще раз промокнул рот и встал.— Пойдемте, Спартен. — Остановился перед креслом Мэри Смит, мешая ей встать. — Ты уволена, глупая сука!— Но вы же слышали, он сказал, я не сделала…— Ты не сделала то, за что получила надбавку. Должна была подобраться поближе, выуживать любую мелочь. Могла спасти меня от ловушки, где я потерял столько, что хватило бы купить пять тысяч таких, как ты, до конца жизни. И поэтому стала слишком дорогой. Я велю собрать в офисе барахло и забросить к тебе на квартиру. Чек пришлю по почте. Меня стошнит, если еще раз тебя увижу.— Гэри, вы даже не представляете, как это чувство взаимно. Он опять замахнулся.— Кхм, — кашлянул я.Опустив руку, Санто быстро ушел. Спартен поспешил за ним, бросив на меня единственный отчаянный взгляд. Она сгорбилась в кресле и устало выдохнула:— У-ух! Мне рассказывали, что выпадают подобные дни. — Глянула на меня через изумрудные линзы. — Большое спасибо, Макги.— Я не хотел, чтобы все вышло именно так, Мэри Смит.— Но похоже, все вышло именно так. Во многих отношениях это была очень-очень милая работа, приятель. Иногда весьма гнусная. Знаешь, я даже не представляла, с какой радостью посмотрю, как великого Гэри Санто валяют в грязи. Забавно. За три года он трижды давал мне по морде. Тогда я сказала себе: еще разок, братец, и все. И что же, ушла бы? Не знаю. Но начинаю думать, что да.— Пришлет он какого-нибудь накачанного лоботряса, который отучит меня от нехороших поступков?Она, чуть нахмурясь, взглянула на меня, наклонив голову.— Я бы сказала, нет. То есть если бы ты, по его мнению, абсолютно один это провернул, по-моему, мог бы прислать. Но, подумав как следует, он не поверит, будто такой тип, как ты, мог настолько беспросветно его одурачить. Сочтет тебя крайним и, думаю, вполне может оставить в покое. Вдобавок ему о многом надо поразмыслить.— Ты тоже считаешь меня крайним?— Склонна несколько усомниться. Не угостишь ли безработную девушку выпивкой, а потом и обедом? Знаешь, я особенной печали не испытываю. А у тебя тут неплохо, Макги. В прошлый раз, глядя со стороны, я бы этого не сказала.— Чистый бурбон с водой без льда?— Точно.Когда я готовил напитки, раздался сигнал почтальона, который сунул почту под уголок мата на палубе. Я вручил Мэри бокал, принес почту, перебрал обычную белиберду и увидел авиаконверт из Чикаго, надписанный крупным круглым почерком Пусс.— Извинишь ненадолго, пока я прочту?— Конечно. Посижу тут, подумаю о своем будущем. "Милый, дорогой старичок, я как-то сказала, что все тебе напишу, так и делаю, даже питаю призрачную надежду на твою способность читать между слов. Фамилия правильная, я на этот счет соврала. А город — нет, и Чикаго тоже. И развода не было. Я очень нежно любила Пола и до сих пор люблю. Тебя тоже, но чуточку по-другому. Ох, этот поганый Мейер с его поганым законом! Найди симпатичную девочку, пусть поцелует старого урода и сообщит, что он был совершенно прав. Видишь ли, мой дорогой, примерно за полгода до нашей встречи на пляже, когда мне в ступню воткнулась живая подушечка для иголок, из моей головы вырезали маленькое чудище размером, наверно, почти с английский каштан, с тремя толстыми лапками, как у паука, — у половинки паука. Люди в белых халатах копались в этой голове, стараясь найти каждый кусочек чудища, ибо оно оказалось весьма ядовитым. И вот… волосы отросли, я избавилась от сумятицы в мыслях, четко все вспомнила, приперла одного старого друга к стенке его кабинета, и он сдался, ибо достаточно долго меня знает и соображает, что я весьма плотно набита опилками. Вероятность его догадки — один к пятидесяти. Лечения не существует. Просто гуляй, почаще проверяйся, пускай в глаза яркий свет, стой, дотрагиваясь кончиком пальца до кончика носа с закрытыми глазами. Вот какая чепуха. А перья рисуют на маленьком мониторе электронные графики. Я могу с этим смириться, милый, жизнь ведь такая неопределенная, а я годами находила себе неплохое занятие. Но не могу примириться с жизнью в ожидании. Милый Пол сентиментален, как немец, и мы ежеминутно помнили о дьявольской бомбе с часовым механизмом. Жизнь стала похожа на похороны, слишком много друзей разузнали об этом, и каждый старался быть дьявольски милым и понимающим на долгой прощальной вечеринке. Я пришла к мысли всех их одурачить, раз уж мне не повезло. И в конце концов объявила Полу, что, если это и есть конец моей жизни, он становится жутко мрачным, с чрезмерным количеством скрипичной музыки, тогда как я веселая и не желаю, чтоб люди на меня смотрели полными слез глазами. Поэтому получила деньги под облигации, предназначенные для учебы детей, которых у меня никогда не было, и отправилась на охоту, и нашла тебя. Не слишком ли я настырно лезла в койку? Не слишком ли жадно старалась прожить каждый день? Милый, я из породы кузнечиков, и ты тоже. Благослови тебя Бог, каждый день я десятки раз забывала прислушиваться к происходящему в рыжей голове. Радуйся, что веселил и ублажал рыжеволосую леди в то время… Ей это нравилось. И ты нравился. Нам хорошо было вместе, и это не означало измены Полу! Он очень упорный и стойкий. Можешь представить себя, дорогой, женатым на чудесной Джанин, которая знает о твоей смертельной болезни? Она до сумасшествия нянчилась бы с тобой, пока ты не сбежал бы, как я сбежала. Но все время присутствовало поганое ощущение, что уж слишком мне хорошо. Я постоянно твердила себе: черт возьми, девочка, ты это заслужила. А потом волосатый Мейер процитировал свой проклятый закон о том, что трудней всего сделать именно то, что следует. Догадываюсь, ты, наверно, недоумевал на мой счет, а может быть, и ненавидел меня немножко. Я должна была убежать от тебя именно в тот момент и именно таким образом, иначе вообще не ушла бы. Знаешь, милый, у умирающих тоже есть особая обязанность — не проявлять чрезмерного эгоизма. Я лишила Пола возможности быть со мной, потому что ему только это и нужно… только этого он от меня ждал, и я забывала, что надо уйти, надолго, дав ему побольше времени, чтобы он хоть прошел через самое худшее. Он совсем не стал дознаваться. Не знаю, думает он или нет о присутствии на сцене другого мужчины. Вы понравились бы друг другу. В любом случае, представительницы женского пола — вечные свахи, и я написала длиннейшее в своей жизни письмо Джанин, полное девичьей болтовни, рассуждений о жизни и смерти. Надеюсь, ввела ее в заблуждение, сплетя целый короб вранья насчет Странных Каникул Пусс Киллиан, сообщив имя и адрес Пола с разрешением рассказать, какой я была и что происходило между неизвестными ему людьми. Интрига хитрая. Он химик-экспериментатор и, может быть, самый добрый из всех живущих на свете людей. Так или иначе, на прошлой неделе зрачок левого глаза вдруг увеличился вдвое, меня проверили и обследовали, улыбаясь стеклянными улыбками. Пишу по дороге в то место, где должны снова открыть дверцу и еще разок заглянуть. Могут снова закрыть и плюнуть: черт с ним. Могут влезть и, сами того не желая, ускорить мое путешествие. Могут превратить меня в овощ, могут вернуть к жизни еще на какое-то время, долгое или короткое. Только, судя по разговорам вокруг… Понимаешь теперь? Я боюсь. Я, конечно, боюсь. Отсюда начинается настоящая чернота, и надолго. Но не чувствую ни сожаления, ни раскаяния, потому что сбежала тогда, когда следовало сбежать, а Мейер вернул меня в нужный момент. Не грусти — если мне удалось повзрослеть, то и ты тоже должен попробовать. Сделай так, дорогой мой Трев. Найди себе девчонку-кузнечика, погрузи на борт «плимут», провизию и иди, веселись, загорай, плавай по красивым заливам. У нее должен быть хороший аппетит, не должно быть намерения навсегда остаться, кувыркайся с ней нежно, от всей души, но почаще — когда она спит, а ты нет, когда ты обнимаешь ее, когда вы засыпаете, лежа друг с другом, как чайные ложечки, когда она утыкается головой под твой жуткий подбородок, — считай, будто это… любившая тебя Пусс».
— Что-то случилось? — раздался голос. Я поднял глаза на Мэри Смит, понял, что она спрашивает не в первый раз.— Нет. Просто письмо от старого друга.— У тебя странный вид.— Должно быть… потому, что старый друг решил простить старый долг.Я встал, взял бутылку, наполнил ее бокал. Она подняла его и произнесла тост:— За неоплаченный отпуск. Боже, какая была замечательная работа! Какая сладкая и роскошная жизнь, милый. Но знаешь, порой сигналит инстинкт. По-моему, у Санто начинаются и другие проблемы. По-моему, он собирается покрепче натянуть вожжи, чтобы удержаться, и задохнется, утратит стиль, а через пару лет про него, как про многих других, скажут:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33