Вина он покупать не стал - Женька еще подумает черт-те что... Они перешли на другую сторону Садовой, спустились по Делегатской к Екатерининскому саду, от которого было уже рукой подать до бывшего странноприемного дома, где жил Ушаков в одной из комнаток в конце длиннющего, во весь дом коридора. Непрезентабельный был домишко, особенно по сравнению с Женькиным.
Она довольно смело шагала по темному коридору и только у двери комнаты, когда Ушаков вынул ключ, сказала:
- Пушечку-то отдайте, а то не пойду.
- Ты что, совсем в людях не разбираешься? - спросил он, доставая из кармана Женькин пистолетик.- Держи.
- Вот и ладненько,- приняла она пистолет, который как-то сразу исчез из ее рук.- Вообще-то разбираюсь, но черт вас, мужиков, поймет...
Ушаков открыл дверь, и они вошли в темную маленькую комнату, в которой был безукоризненный порядок. Видно, что хозяин перед отъездом неспешно и как следует прибрал ее. И сейчас только пыль на столе и на книжных полках свидетельствовала о том, что в комнате давно никто не жил. Ушаков взял чайник и пошел на кухню, показав Женьке на ходу, где она может умыться.
Через полчаса он пригласил ее за стол.
- Неужто у вас никакой бабской тряпки нет, чтоб мне голову повязать? спросила она, все еще не снявшая свою ушанку.
- Мое довоенное кашне подойдет? - Он подошел к комоду, открыл ящик и сразу же вытащил серое шерстяное кашне - он точно знал, где и что у него лежит.
Женька подошла к зеркалу и навертела на голову кашне в виде чалмы. Нельзя сказать, что из золушки она превратилась в принцессу, но все же ее мальчишеское лицо стало хоть немного походить на женское, или, точнее, на девчоночье. Но сама она была, видимо, довольна своим видом и, усевшись за стол, заявила:
- Ну вот вроде на человека стала походить.
Ушаков лишь улыбнулся, он не умел делать комплименты, тем более неискренние, а Женька, возможно, ждала каких-то приятных слов и, не дождавшись, слегка нахмурилась и молча принялась за еду. Он же наслаждался чаем, настоящим, крепко заваренным, которого так не хватало ему на фронте. Чуть ли не полпачки пустил на заварку и пил один стакан за другим, изредка поглядывая на Женьку, сосредоточенно уписывающую бутерброды с сыром. Насытившись, она попросила закурить. Ушаков купил в коммерческом пачку "Беломора", и им не надо было уже крутить самокрутки. Женька курила по-настоящему, глубоко затягиваясь, и видно было, что куренье ей в охотку, что получает она от него удовольствие. Но курила она некрасиво, короткими затяжками, как курят солдаты в окопах одну цигарку на троих, стараясь поскорей глотнуть как можно больше дыма перед тем, как передать другому. Потом она поднялась, прошлась по комнате, оглядывая ее, правда, без особого интереса, пробежала глазами по корешкам книг на полке, наткнулась на томики еще дореволюционного Майн Рида, схватила один, полистала...
- Знаете, что я из Майн Рида любила больше всего? "Белый вождь"! Во роман! У вас нет его?
- Нет.
- Жаль. Перечитать бы. Леша тоже этот роман очень любил.
- Сколько тебе лет, Женя?
- Много уже... Девятнадцать скоро.
- Да, для Майн Рида многовато,- усмехнулся он.- Скажи, ты и вправду в разведвзводе воевала?
- Вправду. Леша был командиром, а я рядовым. Поначалу он в поиск меня не брал, но со мной такое творилось, когда уходили они, что стал брать, в группу прикрытия. До немцев он меня не допускал, говорил, не девчачье это дело.
- Разумеется, не девчачье...
- А знаете, как я к нему убежала?
- Конечно, не знаю.
- Ладно, когда-нибудь расскажу... Сейчас мне разузнать надо, в каком госпитале он? Пять дней они в тылу у немцев пропадали, все уж надежду потеряли, только я одна надеялась и надеялась... И вышли они к своим чуть ли не в сорока километрах от нашей части. Леша раненный сильно, его на себе ребята тащили, ну и сразу в санбат... Да они все почти были ранены, только один в часть вернулся, ну и рассказал все. Я туда пешком. Пришла, а Лешу уже в госпиталь эвакуировали, в полевой, а в какой - неизвестно. Пришла обратно в часть, жду писем от него, жду, а потом этот тиф проклятый. Наверно, подцепила, когда в одной деревне ночевала на обратном пути. Ну и меня в госпиталь. Завтра к его тетке пойду, может, знает она что? Леша - не москвич, мы с ним в тридцать девятом познакомились, когда он в институт приехал поступать...- Она немного помолчала.- Поступил он, а через месяц в армию призвали...- Она вздохнула.- Леша умный очень. И развитой...
Ушаков усмехнулся, вспомнив про "Белого вождя", и Женька сразу же поняла причину его усмешки, бросилась в атаку.
- Не ухмыляйтесь! Он меня за маленькую считал, вот и дал Майн Рида, а сам он очень много читал серьезного. А "Белый вождь" был его любимым романом, когда ему тринадцать лет было. Пока он в Москве был, я здорово поумнела от одних разговоров с ним. Поняли? А потом мы переписывались до войны, у меня знаете сколько писем от него? Тысяча, наверно! И все такие умные, прямо жуть! Только начинал он всегда как-то не так...
- Как же?
- "Милая сестренка"... А какая я ему сестренка, десятая вода на киселе, какие-то дальние мы родственники, то ли троюродный он мне брат, то ли еще дальше...- Она опять вздохнула.- Завтра мне рано-рано надо, чтоб его тетку до работы застать. Разбудите? А то я сейчас сутки могу спать без просыпа.
- Разбужу, конечно.
Женька поднялась, снова прошлась по комнате, огляделась.
- Маленькая у вас комната, стесню я вас... Вы мне на полу постелите.
- Нет уж, на полу я сам устроюсь,- сказал Ушаков, а потом заметил:Что-то особой стеснительности я в тебе не приметил.
- Да? - вроде бы удивилась она.
Ушаков стал разбирать постель и стелить себе. Потом вышел в коридор покурить, чтоб дать ей возможность раздеться и лечь. Вернувшись, увидел ее мордашку, выглядывающую из-под натянутого до подбородка одеяла.
- Пистолетик под подушку положила? - улыбнулся он.
- Ага, а как же... Покурить бы, товарищ старший лейтенант...
Ушаков дал ей папиросу, спички и, потушив свет, начал раздеваться. Улегшись на полу - после госпитальной кровати было не очень-то удобно,- он подумал, что почему-то у него к этой девчушке появились какие-то вроде бы отцовские чувства, ответственность за этого заморыша.
- Пока курим, хотите, расскажу, как на фронт второй раз убежала? перебила его мысли Женька.
- Расскажи, если спать не хочешь.
- Я не говорила, как от Белоконя убежала?
- Нет.
- Так вот, я на фронт летом сорок второго попала. Поначалу в ближних тылах болталась, при штабах связисткой, ну там и начали в меня все влюбляться, проходу не было, а я ведь воевать поехала, с Лешей где-нибудь на передовой повстречаться, а тут какая-то тыловая жизнь, скучная... Ну и выпросилась я в стрелковый батальон, там и хватила лиха, и смертей навидалась, и ранений, и контузило меня там здорово, три недели в санбате отлеживалась. В общем, хлебнула... Выписываюсь, а меня направляют в минометный полк, которым этот самый Белоконь и командует, к нему телефонисткой. А я с ним в санбате познакомилась, приходил он на перевязки, ну и разговорились, он москвич тоже... Я брыкаюсь, конечно, хочу, дескать, к своим ребятам, в свой батальон, а он мне: "Дурочка, я же спасти тебя хочу, насмотрелась уже на войну, не хватит ли? А меня не бойся, не из таких я". И верно, по-хорошему он ко мне относился, хоть в одном блиндаже и жили, но потом... потом чую, начинает он мне нравиться, а я же Лешу люблю! Ну и что делать? Мотать надо, да поскорей, а куда? С фронта не убежишь! Но тут Белоконь меня в Москву в командировку посылает за всякими там канцтоварами для штаба... Конечно, он это мне приятное захотел сделать, чтоб я дома побывала. Поехала я, все достала, вернулась, а полк куда-то перебросили. Я туда-сюда, никто ничего не знает...
- Это бывает,- заметил Ушаков, вспомнив, как сам искал свою часть несколько дней.
- Ну, думаю, наверное, судьба, и обратно в Москву с просроченной командировкой. Но повезло, не проверяли нигде.
Вернулась тут моя тетка, начала действовать, был у нее знакомый полковник из ПВО, зачислили меня туда. Служу в Москве, а тетка упрашивает этого полковника вообще демобилизовать меня. Как-то это вышло у них, через полгода демобилизовали меня для продолжения учебы, я же на третий курс уже перешла...- Она прижгла потухшую папиросу и продолжила: - Начала я заниматься, живу одна, тетка с мужем на стройку уехала, холодно, голодно, ну и тоска зеленая, ребят на курсе нет, одни девчонки. Только и радость Лешины письма, но и беспокойство, не так уж часто он писал... Вам не скучно? - спросила она после паузы.
- Нет, рассказывай.
- И вот в начале сорок третьего совершенно неожиданно приезжает Леша в Москву вместе с ПНШ их полка. Ну, радость необыкновенная, три дня, как в тумане. Остановились они у меня, конечно, у Лешиной тетки комнатка маленькая, а у меня две. Пролетели эти дни, как во сне, а за день до их отъезда я к Леше - забери меня с собой, не могу я здесь одна... А он? Знаете, что он? Я и не думала, что он так ругаться умеет! "Только тебя, дурочку, сумели спасти, а ты опять, как мотылек на огонь! И думать об этом забудь!" Ладно, забыла, а сама соображаю, думаю, наверняка у ПНШ в планшетке какие-нибудь бланки из части имеются...- Она помолчала немного, собираясь с духом, а потом ляпнула:- Ну и стибрила я у него бланк! И штамп и печать на нем, как полагается.
- Нехорошо, Женя, воровать,- сказал Ушаков и тоже закурил.
- А в Москве сидеть хорошо, когда все воюют? Когда Леша почти каждую ночь в поиск ходит! И мучиться непрестанно. Это хорошо?
Это было, конечно, тоже нехорошо, и он промолчал.
- Уехали они, проводила я их на вокзал, а на другой день в военкомат с бланком этим, на котором написала, что просят направить такую-то, то есть меня, в распоряжение командира такого-то полка.
- А ты авантюристка, Женя.
- Есть немного,- сразу же согласилась она и прыснула.
- В военкомате дядька покладистый нашелся, выдал мне направление, а паспорт взять либо забыл, либо решил, что я вольнонаемной еду... Короче говоря, через три дня заявилась я в часть, как снег на Лешину голову! И что тут было! Кричать он на меня не стал, он вообще сдержанный, а просто дал мне в сопровождение разведчика своего с приказом посадить меня в первую же попутную машину. Вот и потопала я обратно, будто под конвоем. Разведчик пожилой, хмурый, со мной ни слова. Только, когда в машину посадил, сказал: "Поезжай домой, девонька, и дожидайся своего Лешу, а тут тебе не место, страшная у нас работа. Поняла?" Ничего я, конечно, не поняла, через три километра выпрыгнула из попутки и - обратно. Пришла в расположение полка и прямо к начштаба, вот направление у меня к вам, зачисляйте. Он, конечно, не в курсе, не знает, что я к Леше приехала, спросил только, чертить умею ли, а я в ответ - два курса техникума, черчу как бог. Ну и зачислили... Лишь через неделю на того разведчика наткнулась, он головой покачал и, разумеется, Леше доложил. Такая вот история. Леша мог, конечно, начштаба уговорить и отправить меня опять обратно, но я - хоть убивай, обратно не поеду! Ну и примирился...
Она замолчала, и Ушаков видел, как то вспыхивает, то потухает огонек ее папиросы. После довольно долгой паузы он спросил:
- Так кто же тебе Леша, я так и не понял?
- Непонятливый вы какой. Леша есть Леша, он мой. Вот и все.
- Теперь все ясно,- насмешливо сказал Ушаков.- Только одна деталь муж он тебе или нет?
- Какой муж! Он же чудной! Все твердил мне, что не имеем мы права, когда война идет, и что нечего вдов плодить, ну и вообще...
- Что вообще?
- Вообще он меня за сестренку считает, ну и...- Она замолчала.
- Выходит, платоническая у вас любовь?
- Выходит, так,- грустно подтвердила она. Потом зевнула и пожелала доброй ночи.
Ушаков понял, что Женьке было необходимо рассказать ему все это, чтоб не подумал он - не какая-то она ППЖ, прошедшая огни и воды, а обыкновенная девчонка, любящая своего Лешу, с которым у нее к тому же платоническая любовь. Он улыбнулся.
Разбудил он ее в семь утра, а до этого согрел чайник, нарезал хлеб и сыр. Женька ела с аппетитом, но торопясь, а когда собралась уже идти, натянув свой ватник и нахлобучив ушанку, Ушаков сказал:
- Оставь, Женя, пистолетик, а то нарвешься на патруль - отнимут. Надеюсь, проститься зайдешь?
- Зайду, конечно.- Она вынула пистолет, кинжальчик, которые он положил в ящик письменного стола.- А вечером вы будете дома?
- Наверное. Думаю, что пока в резерве, разрешат жить на квартире.
- Тогда - привет, до вечера,- махнула Женька рукой.
Ушакову надо было явиться в управление резерва к десяти ноль-ноль, и после ухода Женьки он принялся за уборку комнаты. Пришлось оправить постель, где спала она - сама сделать не догадалась. Видать, не приучена была дома убирать за собой, Ушаков усмехнулся, подумав, какой подарочек достанется командиру взвода разведки Леше, если окончится для него война благополучно и женится он на этой пигалице.
Сам Ушаков почему-то не очень надеялся остаться живым, хотя непосредственно в боях и не участвовал. Но когда ползешь по проселкам на нагруженном снарядами ЗИСе, зная, что любая бомбежка грозит взрывом груза и не только при прямом попадании, когда уже все равно, но и от детонации, а этих бомбежек на его путях-дорогах было предостаточно, то поневоле приходилось как-то смиряться с мыслью о возможной гибели, иначе просто трудно было бы делать дело, для которого предназначен. Последнее его ранение было осколочное, от мины, когда разгружались около передовой и попали под обстрел. Водителя убило, он-то и принял на себя всю массу осколков разорвавшейся слева от машины мины и, по существу, спас жизнь сидевшему справа Ушакову.
В управлении ему разрешили жить на своей квартире, так как мест в общежитии не хватало, но он должен был каждый день приходить и справляться насчет назначения. Из центра города он пошел пешком. Было приятно, но как-то странно бродить по московским улицам, оживленным и многолюдным, как будто и войны никакой нет. По дороге позвонил он из телефона-автомата в Гушосдор, где работала его однокурсница, жена, а теперь, может, и вдова его друга - Димы Иноземцева, который пропал без вести в первые месяцы войны.
1 2 3 4