с экзамена или на экзамен. Платье, если смотреть вблизи, было как бы из одного огромного подсол-нуха. Удивительный этот подсолнух был немножко похож на солн-це и еще на море был похож. И молодой деревенский парень на противоположном конце троллейбуса так глядел на девушку, словно плавал в этом море, словно плескался в лучах этого-солнца, он весь светился, этот парень. Джанали-муаллим не видел лица девушки, но экзаменационный лист она держала так, что фотогра-фия была сверху, у него перед глазами; на фотографии девушка была недурна, очень недурна, но по тому, как смотрел на нее парень, ясно было, что она гораздо красивее, чем на фотографии. Итак, почему же представители народа никогда не оказывают-ся побежденными? Почему они всегда умны, сильны, осмотритель-ны? Мысленно Джанали-муаллим уже экзаменовал стоявшую ря-дом девушку, лица которой не видел. Ответь, только не спеши, подумай, припомни все сказки, которые когда-нибудь слышала или читала. Не бойся, я тебе помогу... Не знаешь? Сказок не зна-ешь? Ни одной сказки? Не может этого быть! Бабушка у тебя есть? Бабушка, бабушка! Мать отца или матери. Или няня. Была няня и не пассказала тебе ни единой сказки? Такого не бывает! Джанали-муаллим разнервничался, будто и впрямь принимал экзамен. Ну хорошо, этого ты не знаешь - оценка будет ниже. Но, может ты скажешь мне, что такое вообще сказка? Да, сказка. Одна из самых распространенных форм устного народного творчества. А? Не знаешь... И этого не знаешь. Не знаешь, что такое сказка, и хочешь поступать на филологический. Ладно, отвечай по билету. Но...
Но это действительно была красивая девушка. Теперь она стояла перед задней дверцей троллейбуса в двух шагах от Джанали-муаллима. Девушка собиралась выходить, и свет в слегка обал-девших глазах парня, стоявшего на другом конце троллейбуса, постепенно мерк.
"Дочь Портного..." Да, земляк, она ушла. Ушла. Ну а раз ушла, что толку глядеть ей вслед? Садись, милый, и не горюй. Ответь-ка ты на мой вопрос. Скажи, почему в сказках представители простого народа никогда не проявляют слабости? Они - нет, а ты про-являешь. Очень даже. Иначе бы ты не пожирал ее глазами, не было бы у тебя этого обалдевшего взгляда. И девушка поняла бы, что ты настоящий парень, мужчина, что другого такого не найти. А теперь что она о тебе думает? Только одно: деревня. Она тебя, можно сказать, и за человека-то не считает. Ты же знаешь: сейчас деревенские девушки и то не хотят иметь дела с деревенскими - лучше меня это знаешь. А насчет ответа на мой вопрос, извини, земляк, это тебе еще рано знать. Узнаешь, непременно узнаешь, если, конечно, не дурак. И поймешь, почему в сказках истинные представители народа никогда не терпят поражения... Если ты не дурак, ты когда-нибудь поймешь, что в той девице нет ни солнца, ни моря, ни подсолнуха - это всего лишь платье. Есть мышцы, кости - плоть, но сказки нет. Нету. И тогда ты поймешь, что ты действительно деревня. Самая что ни на есть. И тебе станет за сегодняшнее стыдно. Но сейчас еще рано. Сейчас ты - одна сплошная сказка. Сейчас ты вполне мог бы побежать за такой даже на четвереньках. Но если, случись, тебе повезет, и ты попадешь экзаменоваться ко мне, я за одно твое сердце, где еще живут сказки, поставлю тебе роскошную пятерку. Чтобы ты хоть раз в жизни почувствовал, что "деревня" - это не так уж плохо... Что? Разве ты не выходишь? Ну, привет, земляк, я пошел...
3
. Первый вопрос в первом билете был: "Изображение в азер-байджанской советской литературе классовой борьбы в деревне в период коллективизации". Джанали-муаллим от нечего делать заглянул в другой билет. Потом положил его на место и стал ук-радкой следить за девушкой в цветастом платье, притаившейся на последней парте. Дело в том, что платье на ней было точь-в-точь из такой же материи, как у его соседки. Он приметил это платье еще в коридоре, до экзамена. И уже там, в коридоре, его снова стали мучить эти чертовы цветы, во время экзамена этот вопрос no-прежнему не давал ему покоя. Арбуз так цветет? Или горох? Может, земляника? Постой,, постой, а просо? Бывают у проса цве-ты? Нет, у проса цветов не бывает. Просто оно, как начинает поспе-вать, краснеет. Как семечки инжира... А конопля?.. Что? А, вы готовы? Пожалуйста...
Те, что первыми вошли в аудиторию, один за другим подходи-ли к столу. На смену им появились другие, тоже тянули билеты, готовились, отвечали, уходили. А та, на последней парте, все сиде-ла. И, как ни странно, Джанали-муаллима даже устраивало, что она все сидит. Во всяком случае, он не собирался торопить девушку. Значит, не просо. Но тогда что же? Они ведь не очень красные, темно-розовые, как цветок граната. Хотя нет, у граната цветы поярче... Простой, дорогой, ты неточно определяешь метафору. Не спеши, подумай, ты ведь знаешь, я вижу... Ну так как же, Джанали-муаллим, вспомнишь ты, что это за цветок за проклятый?.. А девка чего-то хитрит - как пить дать! Сидит, поглядывает во-ловьими своими глазами. Ну чего ты глядишь, чертовка? Знаешь, так выходи отвечай, не знаешь, получай свою двойку и выкатывай-ся! Во-первых, я ведь не из тех, кто ставит пятерки за красивые глазки. (Если бы так, меня бы уж давно ввели в приемную комис-сию). Во-вторых, моя дорогая, в таких платьях на экзамен не ходят. В таком только на свидание идти. А в-третьих.. Третий вопрос пока оставьте, по второму еще мало сказали, там есть о чем говорить. Нет, нет, я абсолютно никуда не спешу. И вы не спешите. Не торо-питесь, скажите все, что знаете. Так... Правильно... Кое в чем вы разбираетесь, тройка есть. А насчет четверки, это зависит от сле-дующего вопроса. (Нет - к матери надо поехать, обязательно надо поехать... Вдруг, не приведи господи...)
За экзаменационный стол уселась бойкая, речистая деревен-ская девушка и пошла сыпать словами. Джанали-муаллим не осо-бенно вникал в суть, потому что точно знал: отличница. Он чувствовал это по голосу девушки, по тому, как она на него поглядывала. По значительности, с которой произносила каждую фразу. И странно, пока она говорила, он ни о чем не мог думать. Текст учебника был заучен девушкой до последней запятой, она метала слова, как дробь, дробь эта била его точно по мозгам, и мозг отказывался работать. Он хотел было остановить абитуриентку, но та все сыпала, сыпала... Видно было, что она наслаждается своим ответом. Джанали-муаллим заглянул в ее экзаменационный лист: так и есть - две пятёрки.
"Достаточно! - сказал он. - Довольно!" Джанали-муаллим вздрогнул от собственного голоса. Девушка замолкла в изумлении - она ничего не поняла. "Разрешите, я взгляну на ваш билет. Значит, первый билет. Так... Ясно... Переходите ко второму вопро-су: "Сюжет".., Не так громко, чуть тише, пожалуйста". Да не строчи ты, как автомат!.. Побереги силы, пригодятся. Выйдешь на три-буну и от имени коллектива будешь говорить под бурные, продол-жительные аплодисменты... А не можешь ты привести пример какого-нибудь сюжета? Например, сказочного... А? "Скажи, Дочь Портного, сколько цветов на грядке рейхана?.." Есть такая сказка, может, слыхала? Нет? А, черт с тобой!.. Я знаю - тебе нельзя задавать такой вопрос. К ректору побежишь, скандал подымешь. Слезы лить будешь - с горошину: завалить хочет, сбивает, вопро-сы задает вне программы!.. И прочее, и тому подобное... Объяс-няй потом вам, двум невеждам, что литература состоит не только из длиннющих сказок, составляющих глубокосодержательное творчество Алигулу или Велигулу, что существуют еще на свете и настоящие сказки. "Семь дней, семь недель, семь месяцев, семь лет подряд Шахский Сын каждый вечер выходил на веранду и за-давал Дочери Портного свой вопрос, и умная Дочь Портного каждый раз давала ему один и тот же ответ. Сын Шаха вырос, стал взрослым юношей. Дочь Портного день ото дня становилась кра-ше: увидит ее человек - рассудок теряет... Как говорится, всякому плоду с ветки падать, каждому цветку быть когда-нибудь сорван-ным. Но как ни старались люди, Шахский Сын не хотел жениться. И от портновых дверей сваты уходили ни с чем. И велел Шах при-звать к нему сына своего и наследника. "Трон, - говорит, - твой, корона твоя... Весь мир покорен тебе: от Тебриза до Дербента с железными его воротами. Неужто не приглядел в цветнике подлунного мира какую-нибудь из роз? Неужели ни одна не полю-билась?" Понял Шахский Сын, что кроется за такими словами. "Знаю, - говорит, - отец, чего ты хочешь - открою тебе мою тайну... Близко ли, далеко ли яблонька стоит, яблочко на ней на-ливное, увидел я его и присох сердцем, разреши, пойду да со-рву?" Обрадовался шах: "Это дело, сынок!" Но как назвал ему сын имя портновской дочери, Шаху даже нехорошо стало. Так ему стало плохо, милая ты моя, что в глазах потемнело. Видит Шахский Сын, что с отцом творится,-бух ему в ноги. "Раз, - говорит, - такое дело, дозволь, я убью ее! Потом твоя воля: на ком прикажешь, на том и женюсь, а пока жива она, нет мне счастья". Продолжение сказки Джанали-муаллим помнил смутно. Положение создалось безвыходное, пришлось Шаху дать сыну разрешение на убий-ство. Устроили свадьбу ему с Дочерью Портного, только не настоя-щую (настоящая потом должна была быть - с дочкой визиря). Обещал Шахский Сын, что как выпьет чашу ее крови, так и явится на настоящую свадьбу. Взял кинжал и пошел делать черное свое дело; но умница Дочь Портного разведала про злой замысел, не легла на свадебную постель, а сунула под атласное одеяло бурдюк с дошабом, а сама же спряталась за занавеску. А Сын Шаха вспо-рол кинжалом бурдюк и давай пить - так пил, словно умирал от жажды: чашу за чашой, чашу за чашой - сколько он их испил, не счесть... И захмелел Шахский Сын от вареного виноградного сока, захмелел и забыл и про свадьбу, и про визиреву дочь, и про свое обещание - стоял с кинжалом в руке над свадебной постелью и горючими слезами заливал атласное одеяло. Потом приставил он острие кинжала к груди, и вдруг слышит знакомый голос: "Ска-жи, Шахский Сын, сколько на небе звезд?" И Дочь Портного с улыбкой на устах вышла к нему из-за занавески. Шахский Сын зарыдал и впал в беспамятство. Сколько он так пролежал, неизве-стно, но в конце концов пришел в себя. И, как это бывает в каждой сказке, свадьба была, пир был на весь мир, сорок дней и сорок ночей, а потом стали жить они в счастье и согласии".
Джанали-муаллиму почему-то не нравился такой конец. И не переставая внимательно слушать сменяющих друг друга абитури-ентов, поглядывал на девушку в цветастом платье, до сих пор так и не поднявшуюся с места. Джанали-муаллим размышлял о том. что, если он Шахский Сын, так никогда и не протрезвев, ушел 6v в пустыню и стал отшельником, любовь в этой необычной сказке казалась бы еще сильнее, глубже... "Сорок дней, сорок ночей праздновали во дворце свадьбу, но Шахский Сын так и не прот-резвел. Напрасно визирева дочь, откидывая атласное одеяло, при-открывала белоснежную грудь, Шахский Сын ничего не видел, ниче-го не слышал, ничего не понимал - он был пьян, пьян любовью. "Лю-бовью надо переболеть, кто не испытал ее, не поймет..." - кажется, это сказал Физули... Чтобы привести Шахского Сына в себя, призвали к нему Дочь Портного. Но и тогда не протрезвел Шах-ский Сын и не узнал своей любимой..." Нет, появление Дочери Порт-ного - это уже слишком, это уже не сказка, а "Лейли и Меджнун". Причем "Лейли и Меджнун" не Низами, а Физули. Низами го-раздо реалистичнее, он-педагог, а потому в его "Лейли и Меджнуне" разум превыше страсти. Физули - другое дело..."Такая болезнь во мне - слаще сотни бальзамов..." Низами в жизни не сказал бы подобного уже потому, что духовно здоров был, как бык... К тому же реалист. Самый что ни на есть неисправимый реалист...
Ага, значит, ты все-таки решилась, цветастая красотка? Садись. Давай твой билет, посмотрим, про что ты собираешься нам рас-сказать...
4
Ужасно было не то, что цветастая девушка вместо билета про-тянула ему какую-то бумажку. Весь ужас был в том, что бумажка написана была его собственной - Джанали-муаллима - рукой. "Во-первых, пламенный привет славному сыну Бузбулака от его земляков! Во-вторых, да будет вам известно, что подательницу сего зовут Диляра. По двум предметам она уже имеет пятерки. Теперь "пять" с вас, "три" с нас. Извини, Джанали, что не смог разыскать тебя до экзамена. Я тут рядом, за стенкой, принимаю историю. От тебя требуется клочок бумажки - имя и фамилия экзаменатора. Напиши и отдай Диляре, она передаст мне. Слава великой советской литературе! Фети".
Что ж, все ясно. Фети - это Фетдах. В школе его так звали. В Бузбулаке его и теперь многие зовут Фети. Но почерк! Значит, он у Фетдаха так и не изменился. С третьего по седьмой класс они сидели за одной партой. В третьем классе Фети еще не умел толком писать. В начале второй четверти директорша Зиянет Шекерек кызы (чтоб тебя разорвало, ведьма!) стала проводить в жизнь очередной новый принцип: "Передовые должны подтя-нуть отстающих. В Бузбулакской школе не должно быть неуспева-ющих". Она перетасовала весь класс, пересадила всех с места на место, и в результате бедняга Джанали оказался за одной партой с Фетдахом. С этого дня Фети списывал у него все: и контрольные, и диктанты, и домашние задания. Когда они были в четвертом классе, Джанали вдруг обнаружил, что почерк у Фети точь-в-точь как у него. Позднее это заметил и учитель Гулели-муаллим и не-медленно отсадил Фети, но, к сожалению, было поздно. Когда Гулели-муаллим отсадил Фети, они учились уже в седьмом классе, и Джанали ничего другого не оставалось, как только изменить свой почерк. Он попробовал это сделать, но безуспешно. Потом бросил об этом Думать, забыл. Зато долго не мог забыть чуреки и пендир, которые притаскивал ему из дома Фети в расчёте .на позволение списать задание... Отец Фети был тогда кладовщиком. А председателем колхоза был Али оглы Семендар. А, вспомнил! Допёр все-таки, Джанали-муаллим! Горицвет! Горицвет, черт его подери!..
Довольный тем, что вспомнил, наконец, какой это цветок, Джа-нали-муаллим забыл даже, что держит в руках не экзаменацион-ный билет, а записку. С чувством огромного облегчения он спо-койно, с явным удовольствием смотрел на цветастое платье де-вушки. Потом перевел взгляд на ее лицо и только тут вспомнил, что держит в руках не билет, а записку Фетдаха.
1 2 3 4