Уже мертвые губы
что-то тихо пробормотали и труп медленно сполз на пол.
- О, боже... - выдохнул Вил. Он едва удержался, чтобы его не
стошнило.
- Погоди, парень... погоди, не стреляй... - бормотал Метти, словно
пластинка, которую заело в джук-боксе. Лицо его сейчас было почти таким же
белым, как у альбиноса, и ковбойская шляпа вся была забрызгана кровью
Бобби Хейзелтона. Он поднял обе руки вверх, словно моля о пощаде, что он и
намеривался сделать, как и любой человек в тот момент, когда знает, что
сейчас он умрет.
Альбинос сделал шаг, выйдя из-за стены порохового дыма. Он улыбался,
словно ребенок в Рождество, которому не терпелось узнать, что кроется в
пакетах с подарками.
- Пожалуйста - хрипло сказал Вил, глаза которого превратились в
полные ужаса круги. - Не убивайте нас... пожалуйста...
- Как я уже сказал, - спокойно ответил мотоциклист, - я остановился,
чтобы заправиться. Когда вы, парни, окажитесь в аду, скажите Сатане, что
вас туда отправил Кобра. С большой буквы "К". - Он усмехнулся и нажал на
курок.
К потолку взлетела намокшая от крови ковбойская шляпа. Изрешеченные
пулями тела корчились, будто марионетки во власти бешеного кукловода. На
пол полетело несколько зубов, выбитых из разорванного выстрелом рта.
Словно несомые дыханием вулканического извержения, к дальнему концу бара
полетели куски серой ткани с жемчужными пуговицами.
Потом... наступила тишина. Лишь мягко падали на пол капли крови.
В ушах у Кобры звенело.
Он поставил маузер на предохранитель и положил на стойку бара, где
пистолет засверкал, будто черный бриллиант. Несколько минут он стоял
неподвижно, ленивым взглядом экзаменую положение каждого мертвого тела.
Он глубоко втягивал запах крови и чувствовал, как необыкновенным
электричеством вливается в него возбуждение. "Боже, это было здорово, -
подумал он. - Так здорово, так здорово!". Он чувствовал удовлетворение.
Подойдя к бару, он вытащил новую бутылку пива из холодильника, сделал пару
жадных глотков, потом швырнул бутылку к куче пустых ящиков. "Может, стоит
взять несколько с собой? - подумал он. - Нет, не хочу тащить балласт.
Хочу, чтобы было легко и быстро. К тому же места все равно нет". Он
вернулся к своему пистолету и сунул оружие в специальную кожаную кобуру,
пришитую к подкладке. "За эту милашку мне пришлось выложить изрядно, но
она того стоит", - сказал он сам себе. Он любил этот пистолет. Он купил
его у одного старого торговца. Хитрая лиса клялся, что пистолет на самом
деле побывал в боевых действиях, а не просто завалялся на складе в
каком-то оружейном магазине. У маузера пару раз заедало затвор, но во всем
остальном пистолет работал идеально. Он был способен прострелить человека
до кости за считанные секунды. Кобра затянул молнию куртки. Пистолет жег
бок, словно страстный поцелуй. Он вдыхал запах крови до тех пор, пока
легкие не распухли от сладкого медового запаха. Потом он занялся делом,
начав с кассы. Здесь было долларов сорок, в купюрах по десять, пять и
одному доллару. Мелочь его не интересовала. Перевернув трупы, он проверил
карманы, обращая внимание на то, чтобы не оставить отпечатка ботинка в
одной из кровяных луж, которые стыли на полу. В общей сумме набралось две
сотни долларов. Он уже собирался подняться, когда во рту первого
застреленного им человека заметил золотой зуб. Он выбил зуб рукояткой
маузера, сунул пистолет обратно в кобуру, а зуб спрятал в карман.
Теперь он был готов двигаться дальше.
Воздух пустыни снаружи показался Кобре невкусным и нечистым в
сравнении с густым запахом смерти внутри "Водопоя". Справа и слева от него
во тьме исчезала полоса шоссе. Он видел собственную тень, которую бросал
на землю голубой свет вывески над входом. "Этих г...едов очень скоро
найдут, - подумал он. - Неважно. Я буду на пути в Лос-Анжелес, далеко
отсюда. Пускай сюда катят копы". Кобра повернул лицо к западу, кожу слегка
пощипывало.
Чувство было сильнее, чем в Сьюдад Акуна, сильнее, чем в Соноре, даже
сильнее, чем в Стоктоне, лежащем всего в нескольких милях отсюда. Словно
укол иглы или булавки, или сладостный прилив после щепотки кокаина, или
мучительное предвкушение, когда смотришь на ложку сахарно-белой "белой
смерти". И чем дальше он продвигался на запад, тем сильнее становилось
ощущение. Иногда ему теперь казалось, что он чувствует кровь, стоит ему
лишь повернуться лицом к западу, словно весь Тихий океан вдруг побагровел,
и можно напиться допьяна и утонуть в багровых волнах. Как будто капля по
капле тебе вводили самый сильный в мире наркотик, и с каждой милей,
которую Кобра оставлял за спиной, его нетерпение получить полную дозу в
вены становилось невыносимей.
И еще был сон, повторяющийся раз за разом. Сон, который и потащил его
через всю территорию США из самой Мексики. Впервые он случился с ним
неделю назад, и он повторялся потом три ночи подряд... в этом было что-то
сверхъестественное. В этом сне он сидел верхом на своем "чоппере", мчался
по длинному изгибающемуся шоссе, вдоль которого было много высоких пальм и
белых многоэтажных домов. Свет был какой-то странный - красноватый и
мутный, как будто солнце застряло на границе горизонта. На нем была
куртка, джинсы и черный знакомый шлем, а за спиной мчалась целая армия
мотоциклистов, на самых разных машинах, какие только мог вообразить
возбужденный ум. Огнедышащие махины с хромированными баками, отсвечивающие
красным, с чешуйчатым блестящим покрытием, в котором сверкал неоновый
голубой и пурпурный огонь. Моторы ревели, как драконы. Но армия
мотоциклистов, мчавшаяся за спиной Кобры, выглядела странно: все они были
скелетообразными, смертельно бледными существами с окаймленными черными
тенями глазами. Их были сотни, возможно тысячи, их мертвенную плоть
прикрывали толстые кожаные куртки и старые джинсы с кожаными заплатами на
коленях, а также старые армейские куртки-хаки, выцветшие на солнце. Шлемы
светились флюоресцентным покрытием. У некоторых существ глаза были
прикрыты огромными очками. И под перестук зубов они вдруг начинали тянуть
все громче и громче потустороннюю песню, состоящую из одного слова:
- Кобра, Кобра, Кобра, КОБРА, КОБРА!!!
И в этом сне Кобра видел впереди белый город, раскинувшийся на
холмах, и белый дорожный указатель над ним "Голливуд".
Сверхъестественно!
А две ночи назад с ним случился приступ лунатизма. Дважды он
просыпался, открывая глаза и обнаруживал, что стоит в буквальном смысле! -
снаружи дрянного деревянного домишки, где ему пришлось ночевать в страшной
духоте три недели подряд, скрываясь от полиции после того, как он покинул
Штаты, после той маленькой вечеринки в Новом Орлеане, примерно месяц тому
назад. Каждый раз его будил голос, усталый голос тринадцатилетней
проститутки, с которой он жил, худой девушки с блестящими, как масло,
черными волосами и глазами, смотревшими так, будто ей было сорок. Она
звала его с порога: "Сеньор, сеньор!" Но за мгновение до того, как ее
голос достигал полуспящего сознания Кобры, ему показалось, что он слышал
другой голос, далекий и холодный, словно канадский ветер, шепчущий сквозь
его душу. И ветер этот прошептал всего два слова: "Следуй за мной". И
каждый раз, все две ночи, просыпаясь в этот момент, Кобра обнаруживал, что
он стоит лицом на запад.
Кобра мигнул. Внезапный порыв ветра швырнул ему в лицо пригоршню
песка, принесенного из пустыни. Пора было отправляться в дорогу. "И когда
я доберусь туда, - сказал он сам себе, пересекая площадку стоянки и
направляясь к своему "чопперу", - то там будет ой какая вечеринка!".
Он оседлал своего "харли" и надел шлем, застегнув ремешок под
подбородком и опустив забрало, словно демонический рыцарь, готовящийся к
битве. Он пнул каблуком стартер и вывел громоподобную машину с площадки на
шоссе, оставив позади погруженный в тишину "Водопой" и его последних
клиентов. Он чувствовал себя так, словно только что наелся до отвала.
Вырулив на шоссе, он довел стрелку спидометра до восьмидесяти. Ему
придется двигаться по самым паршивым дорогам, чтобы не столкнуться с
полицией штата. "Нужно в самом деле быть поосторожнее, - предостерег он
сам себя, - но мне необходимо спешить".
Потому, что в одном он был совершенно уверен.
Он следовал по зову самой Смерти, которая никогда ничего не обещает
зря.

2
Когда Энди Палатазин открыл глаза, увидев над собой потолок своей
погруженной в прохладную темноту спальни, его пронзила единственная,
вызывающая ледяную дрожь, мысль:
"Здесь Таракан".
Он лежал совершенно неподвижно, завернув в голубые простыни свое
мощное медвежье тело. И ждал, пока успокоится сердце. Он прислушивался к
тихим ночным шорохам и звукам: поскрипыванию лестницы, ведущей в холл
внизу, тиканью будильника на ночном столике у кровати, прочим
разнообразным потрескиваниям, шепотам и шуршаниям. Он вспомнил о сказках,
которые ему рассказывала Мама - об эльфах, которые, выезжая на спинах
мышей, пробираются по ночам в дома людей, устраивают там праздничные пиры,
потом исчезают с наступлением рассвета. Джо, лежавшая рядом с ним,
зашевелилась, придвинулась ближе к Энди. "Что же меня разбудило? -
удивился Энди. - Раньше я никогда не просыпался посреди ночи вот так!"
Он немного приподнял голову, чтобы взглянуть на часы. Ему
потребовалась почти минута, чтобы разобрать чуть светящиеся цифры -
одиннадцать пятьдесят. "Нет же, - сказал он себе. - Таракан не здесь.
Таракан где-то на улицах Лос-Анжелеса. Занимается своим любимым делом". От
ужаса у него похолодело в животе и он почувствовал отвращение при мысли,
что могло принести утро. Он снова опустился на спину всей тяжестью тела,
пружины кровати тихо заскрипели, словно струны скверно настроенной арфы.
Каждую секунду ему казалось, что пружина вопьется ему в спину или ягодицу.
Матрас был тоненький, сплющившийся за годы от тяжелого тела Энди, вес
которого колебался от 210 фунтов летом, когда он иногда играл в гольф с
несколькими детективами, до 231 зимой, когда он любил как следует
покушать, особенно предпочитая запеканку из говядины со сметаной, которую
очень здорово готовила Джо.
Он смотрел на потолок, слушая шум двигателя машины, поворачивающей за
угол Ромейн-стрит. По потолку пробежал отсвет фар. "Очень скоро начнется
новый день", - подумал он. Октябрь в Лос-Анжелесе. Но не совсем такой
октябрь, о котором он помнил с детства. Тогда октябри были настоящими, с
сильными ветрами, с вдруг начинающимися снегопадами, с серым холодным
небом, с листьями, танцующими у оконного стекла, несомыми вихрем. А здесь,
в Калифорнии, октябрь был каким-то фальшивым, пустым, каким-то не
оставляющим удовлетворения. Утром - холодок, изморозь, днем - жара, если
только небо не затянут тучи, что случалось весьма нечасто. И трудно было
поверить, что где-то в мире сейчас идет снегопад, когда он видел на улицах
Лос-Анжелеса людей в рубашках с короткими рукавами. Это был город вечного
лета, земля золотой молодости. Иногда ему до боли хотелось увидеть хотя бы
одну-единственную снежинку. Да, в ясные дни зимы и осени он мог видеть
снег на склонах Сан-Габриэля, если их не закрывал туман или смог. Но
пальмы, машущие повсюду своими листьями, как-то не вписывались в эту
картину. В прошлом году на рождество было больше шестидесяти градусов. А
он помнил рождественские праздники детства, когда температура падала до
десяти и двадцати ниже нуля, и Папе приходилось буквально выбивать дверь,
чтобы вырвать ее из оков снега и льда, и выбраться наружу... Вдруг в
памяти образовался провал. Энди вернулся в мыслях к тому, что разбудило
его - Таракан. Он притаился где-то на улицах города, среди восьми
миллионов человек, ожидая момента, чтобы нанести новый удар. Или, быть
может, он уже нанес его. Была пятница, и молодые проститутки заполнили
бульвары Заката и Голливуда. "Быть может, сегодня он сделает ошибку", -
сказал себе Палатазин. Возможно, он сегодня попытается заманить одну из
женщин-полицейских, и тогда весь этот кошмар кончится. Четыре молоденькие
девушки за две недели, и все четверо задушены сильными руками, потом
изнасилованы. И еще записки, которые оставляло на трупах это кошмарное
животное. В них содержалось лишь одно предложение, нацарапанное неуклюжим
почерком, сообщавшее о божественном плане истребить нехороших девушек,
проституток, которые, как говорилось в записке, были ангелами ада, и лишь
через смерть могли обрести покой, дав покой всем остальным. Палатазин
помнил большую часть записок почти слово в слово. Он непрерывно изучал их
день за днем, начиная с 27 сентября, когда прибрежный рыболов обнаружил в
районе Венеции тело Китт Кимберлин, девятнадцатилетней, разведенной,
имеющей двоих детей, под гниющим причалом.
"Бог позвал меня в ночь, - было написано на клочке бумаги. - Он
сейчас среди нас, и из всех людей Он призвал Меня, чтобы Я исполнил его
работу!"
Эта первая записка, поспешно нацарапанная синими чернилами на обрывке
упаковочной бумаги, не была подписана. Офицер полиции из Венеции по имени
Дуччио обнаружил, что рот девушки набит мертвыми тараканами. История
просочилась в газеты, и немедленно в "Лос-Анжелес Тэтлер" появилась статья
на всю первую полосу - написанная Гейл Кларк, конечно - озаглавленная "Где
Таракан ударит в следующий раз?" Статья была иллюстрирована несколькими
фотографиями трупа, которые сделал некий Джек Кидд. Палатазин знал, что
газетенка продала в тот день не меньше миллиона экземпляров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13