и только в таких взаимоотношениях она обнаруживает свое истинное значение; она не становится наиболее важной, преувеличенной. Поэтому действительный вопрос заключается в следующем: видит ли человек тотальный процесс жизни, или он сосредоточен на частности, упуская, следовательно, из виду все поле жизни? Осознавать целостное поле жизни – значит видеть также и частность, но в то же время и понимать ее взаимоотношения с целым. Если вы проявляете гнев и заинтересованы в том, чтобы покончить с ним, тогда вы сосредоточиваете свое внимание на гневе, и целое ускользает от вас, а гнев усиливается. Но гнев находится во взаимосвязи с целым. Так что когда мы отделяем частность от целого, эта частность порождает свои собственные проблемы.
Посетитель: А что вы имеете в виду, когда говорите: «Видеть целое»? Что такое эта тотальность, о которой вы говорите, что это за расширенное осознание, в котором частность является одной деталью? Или это какое-то таинственное, мистическое переживание? Если это так, тогда нам не остается никакой надежды. Или, может быть, вы говорите именно об этом, утверждая, что имеется целое поле существования, частью которого является гнев, что заниматься его частью значит препятствовать обширному восприятию? Но что же такое это обширное восприятие? Я могу видеть целое только во всех его частностях. И какое целое вы имеете в виду? Говорите ли вы об уме в целом, или о целостности существования, или о целостности меня самого, или о жизни в целом? Что за целое вы подразумеваете, и как мне можно его увидеть?
Кришнамурти: Целое поле жизни; ум, любовь, все, что существует в жизни.
Посетитель: Разве я способен увидеть все это? Я могу понять, что все, видимое мною, является частичным, что все мое осознание есть осознание частности, что оно лишь усиливает частность.
Кришнамурти: Давайте выразим это таким образом: воспринимаете ли вы умом и сердцем в отдельности, или вы видите, слышите, осязаете, думаете одновременно, не разорвано?
Посетитель: Не понимаю, что вы хотите сказать.
Кришнамурти: Вы слышите слово, ум говорит вам, что это оскорбление, чувства говорят, что оно вам неприятно; и ум снова вмешивается, чтобы контролировать или оправдывать и так далее. Если ум вывел свое заключение, тогда берут верх чувства, – и таким образом некоторое событие развязывает цепную реакцию в различных частях вашего существа. То, что вы слышите, было разорвано, разбито на части; и если вы сосредоточиваетесь на одном из таких обрывков, вы пропускаете тотальный процесс слушания. Слушание может быть отрывочным – или же может осуществляться всем вашим существом, тотально. Следовательно, под восприниманием целого мы понимаем восприятие глазами, ушами, сердцем, умом; не такое восприятие, которое совершается каждым этим элементом в отдельности. Это значит – полностью отдавать ваше внимание. При таком внимании частность, например, гнев, имеет иное значение, поскольку она находится во взаимной связи со многими другими проблемами.
Посетитель: Значит, когда вы говорите о том, чтобы видеть целое, вы имеете в виду способность видеть всем своим существом; это вопрос качества, а не количества. Правильно ли я понял?
Кришнамурти: Да, совершенно верно. Но вот вы — действительно ли вы видите таким образом, тотально, или вы просто ограничиваетесь словесным выражением? Видите ли вы свой гнев сердцем, умом, ушами и глазами? Или вы видите гнев, как нечто, не связанное с остальной частью вашего существа и потому имеющее большое значение? Когда вы придаете основную важность целому, вы не забываете частного.
Посетитель: Но что же тогда происходит с частностью, с гневом?
Кришнамурти: Вы осознаете гнев всем своим существом. Если это так, есть ли тогда гнев? Невнимание есть гнев; это отсутствие внимания, а не его наличие. Таким образом, внимание всего вашего существа есть видение целого, а невнимание есть видение частности. Осознавать целое, частность, а также и взаимоотношения между этими двумя – вот в чем вся проблема. Мы отделяем частность от остального и пытаемся разрешить ее. Поэтому нарастает конфликт, из которого нет выхода.
Посетитель: Следовательно, когда вы говорите, что мы видим только частность, как, например, гнев, вы имеете в виду то обстоятельство, что мы смотрим на нее только одной частью своего существа?
Кришнамурти: Когда вы смотрите на частность одним обрывком своего существа, разделение между этой частностью и смотрящим на нее отрывком возрастает; таким образом, конфликт усиливается. Когда нет разделения, нет и конфликта.
Посетитель: Вы утверждаете, что когда я смотрю на этот гнев всем своим существом, между ним и мной нет никакого разделения?
Кришнамурти: Именно так! Действительно ли вы делаете это или только уясняете слова? Что происходит на самом деле? Это гораздо важнее, чем ваш вопрос.
Посетитель: Вы спрашиваете, что происходит. Я просто стараюсь вас понять.
Кришнамурти: Стараетесь ли понять меня – или вы видите истину того, о чем мы говорим, истину, которая независима от того, о чем мы говорим, тогда вы являетесь своим собственным гуру и своим собственным учеником, что значит понимать себя. Этому пониманию нельзя научиться от другого.
Глава IX. МОРАЛЬ
Посетитель: Что значит быть добродетельным? Что заставляет человека поступать справедливо? Каково основание морали? Как я узнаю добродетель без борьбы за нее? Является ли она самоцелью?
Кришнамурти: Можем ли мы отвергнуть мораль общества, того общества, которое в действительности совершенно аморально? Его мораль стала респектабельной, получила одобрение религиозных инстанций; и мораль революции, противостоящей прочно установленному обществу скоро тоже становится такой же аморальной и респектабельной, как и мораль этого общества. Эта мораль состоит в том, чтобы идти на войну, убивать и быть агрессивным, добиваться власти, давать свободу ненависти; в ней выражается вся жестокость и несправедливость установленного авторитета. Она аморальна. Но может ли человек по-настоящему сказать, что она аморальна? Ибо мы составляем часть этого общества, сознаем мы это или нет. Общественная мораль есть наша мораль; и разве мы способны так легко ее отбросить? Легкость, с какой мы ее отбрасываем, и есть признак нашей моральности, – а не усилие, которого нам стоит отказ от нее, не награда, не наказание за это усилие, а совершенная легкость, с которой мы ее отвергаем. Если наше поведение направляется окружением, в котором мы живем, которому подчиняемся и которым сформированы, тогда оно механично и тяжело обусловлено. И если наше поведение является следствием нашего собственного обусловленного ответа, разве оно морально? Если ваше действие основано на страхе и награде, разве оно справедливо? Если вы ведете себя должным образом согласно какому-то идеологическому понятию или принципу, можно ли считать это действие добродетельным? Поэтому мы должны сначала выяснить, насколько глубоко мы отвергаем мораль авторитета, подражания, приспособления и повиновения. Не является ли страх основой нашей морали? Если не дать себе фундаментальные ответы на эти вопросы, невозможно узнать, что это значит – быть подлинно добродетельным человеком. Как мы сказали, важнее всего то, насколько легко вы можете выйти из этого лицемерия. Если вы просто не обращаете на него внимания, это еще не указывает на то, что вы – моральная личность: возможно, вы лишь психопат. Если же вы живете рутинной жизнью и полны довольства, такая жизнь также не будет моральной. Мораль святого, который следует прочно установленной традиции святости и подстраивается под нее, очевидно, тоже не моральна. Так что легко увидеть, что любое сообразование с образцом, санкционированным или не санкционированным традициями, не является праведным поведением. Добродетель может прийти только из свободы.
Итак, возможно ли с большим умением освободить себя из сетей того, что считается моральным? Вместе со свободой приходит искусство в действии – равно как и добродетель.
Посетитель: Разве я в состоянии бесстрашно, с той проницательностью, которая есть искусство, освободиться от общественной морали? Меня пугает самая мысль о том, что общество сочтет меня аморальным. Так могут поступать молодые люди, а я уже пожилой человек и у меня есть семья; респектабельность содержится в самой моей крови. Во мне есть буржуазная сущность, и я испытываю страх.
Кришнамурти: Или вы принимаете общественную мораль, или отвергаете ее. Вы не можете идти по обоим путям, не можете стоять одной ногой в преисподней, а другой – на небесах.
Посетитель: Так что же мне делать? Теперь я знаю, что такое мораль, однако я все время продолжаю оставаться аморальным. Чем старше я становлюсь, тем более лицемерным делаюсь. Я презираю общепринятую мораль, и все же мне хочется пользоваться ее благами, ее комфортом, психологической и материальной безопасностью, элегантностью приятного обращения. Таково мое действительное плачевное состояние. Что же мне делать?
Кришнамурти: Тут вы ничего не можете поделать, кроме того, чтобы продолжать жить, как вы живете. Гораздо лучше прекратить попытки быть моральным, перестать занимать свой ум добродетелью.
Посетитель: Но я не могу так жить, мне нужно другое! Я вижу прелесть и мощь этого другого, его чистоту. То, за что я держусь, грязно и уродливо, а я не в состоянии выпустить его из рук.
Кришнамурти: Тогда нет никакого выхода. Вы не можете обладать респектабельностью и добродетелью. Добродетель – это свобода. А свобода – это не идея, не понятие. Когда есть свобода, тогда существует внимание, и только в этом внимании может расцвести доброта.
Глава X. САМОУБИЙСТВО
Посетитель: Мне хотелось бы поговорить о самоубийстве – не потому, что в моей собственной жизни произошел какой-то кризис, не потому, что у меня есть некоторая причина для самоубийства, а потому, что этот вопрос неизбежно возникает при виде трагедии старости – физического распада, наблюдаемого у людей, когда к ним пришла старость. Есть ли какое-то основание продолжать жизнь, если человек дошел до такого состояния? Надо ли упорно цепляться за ее остатки? Может быть, разумнее было бы признать, что наступил тот момент, когда всякая полезность жизни уже исчерпана?
Кришнамурти: Если бы это разум побуждал вас окончить жизнь, тот же самый разум запретил бы вашему телу преждевременно разрушаться.
Посетитель: Но разве не наступает такой момент, когда даже разумное сознание не в силах воспрепятствовать этому разрушению? В конце концов тело подвергается износу – и как узнать время, когда этот износ приходит?
Кришнамурти: Нам следует углубиться в этот вопрос довольно основательно. Сюда включено несколько проблем, не правда ли? – разрушение тела, организма, старение ума и то крайнее его бессилие, которое порождает сопротивление. Мы без конца злоупотребляем телом в силу обычаев, вкусов, пренебрежительного отношения. Вкус требует – и связанное с ним удовольствие контролирует деятельность организма, формирует ее. Когда это происходит, разрушается природный разум организма. В магазинах мы видим необыкновенное разнообразие пищи великолепной окраски; она рассчитана на то, чтобы вызвать приятные вкусовые ощущения, а не на то, чтобы приносить пользу телу. Таким образом с юных лет вы постепенно умерщвляете и разрушаете тот инструмент, который должен быть в высшей степени чувствительным, активным, должен функционировать подобно совершенному механизму. Это часть проблемы; затем существует и ум, который в течение двадцати, тридцати или восьмидесяти лет жил в состоянии непрестанной битвы и противодействия. Он знает только противоречия и конфликты – эмоциональные или интеллектуальные. Каждая форма конфликта не только является искажением ума, но и приносит с собой разрушение. Таковы, следовательно, некоторые из основных внутренних и внешних факторов разрушения – постоянная эгоцентрическая деятельность с ее изолирующими процессами.
Существует естественный физический износ тела, как и его ненормальный износ. Тело теряет свои способности и память; постепенно старость берет верх. И вы спрашиваете, не следует ли такому человеку совершить самоубийство, принять пилюлю, которая даст ему освобождение? Кто же задает этот вопрос – сам ли старик, или те, кто наблюдает за старостью и печалью, с отчаянием и страхом перед своим собственным разрушением?
Посетитель: Ну, с моей точки зрения, этот вопрос, очевидно, мотивирован страданиями при виде старческой дряхлости других людей, потому что у меня, вероятно, она еще не возникла. Но разве не существует также некоего действия разума, который предвидит возможное разрушение тела и задает вопрос: не будет ли продолжение жизни простой тратой времени, поскольку организм более не способен жить разумно?
Кришнамурти: Разрешат ли врачи эвтаназию, разрешат ли врачи или правительство пациенту совершить самоубийство?
Посетитель: Конечно, по мнению некоторых людей, этот вопрос законности, социологии или морали; но разве сейчас мы здесь обсуждаем эти аспекты? Разве мы не спрашиваем просто, имеет ли индивид право уничтожить свою жизнь? Речь идет не о том, разрешит ли это общество.
Кришнамурти: Следовательно, вы спрашиваете, имеет ли человек право уничтожить собственную жизнь — не только когда он стар или осознает приближение дряхлости, – а просто имеет ли он моральное право в любое время совершить самоубийство?
Посетитель: Я не решаюсь вводить мораль в данный вопрос, потому что это обусловленное явление. Я пытался задать такой вопрос, не выходя за пределы разума. Эта проблема не стоит передо мною лично, так что я способен смотреть на нее, как я полагаю, достаточно беспристрастно. Но каким же будет ответ – просто как задача для разума?
Кришнамурти: Вы спрашиваете о том, может ли разумный человек совершить самоубийство? Это и есть ваш вопрос?
Посетитель: Или может ли самоубийство при некоторых обстоятельствах быть действием разумного человека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21