Как только мы приближались к нему, он отпускал ветку. Колеблющаяся ветка была подобна трамплину. Она подбрасывала его, и в полете он переворачивался лицом к той ветке, к которой подлетал. Эта ветка, здорово сгибалась под его весом, и иногда слышался зловещий треск, но она ни разу не сломалось, а в листве мы каждый раз видели лицо торжествующе ухмыляющегося над нами Сломанного Зуба. Была моя очередь водить, когда Сломанный Зуб попытался сделать это в последний раз. Он ухватился за конец ветки и начал раскачиваться, а я подкрадывался к нему, когда внезапно раздался глухой предупреждающий крик Вислоухого. Я посмотрел вниз и увидел его, сидящего на нижней ветке дерева, прижавшись к стволу. Инстинктивно я приник к толстой ветке. Сломанный Зуб перестал раскачиваться, но ветка продолжала качаться, и он подпрыгивал на ней вверх и вниз вместе с шелестящими листьями. Я услышал треск сухой ветки, и, посмотрев вниз, увидел своего первого Человека Огня. Он крался ползком по земле, поглядывая на дерево. Сначала я подумал, что это какой-то зверь, потому что вокруг груди и на плечах у него был кусок рваной медвежьей шкуры. А потом я увидел его руки и ноги, и разглядел его внимательнее. Он был очень похож на нас, За исключением того, что он был менее волосат и его ноги были меньше похожи на руки, чем наши. Вообще, он и его люди, как я позже узнал, были гораздо менее волосаты, чем мы, хотя мы, в свою очередь, были в той же мере менее волосаты, чем Древесные Люди. Как только я посмотрел на него, я сразу все понял. Это был ужас с северо-востока, знаком которого был таинственный дым. Все же я был озадачен. Несомненно, он не представлял из себя ничего особенного, во всяком случае он был не тот, кого следовало бояться. Он не казался достойным противником Красноглазому или любому из наших сильных мужчин. Он был стар, высох от старческой худобы, и волосы на его лице были седые. Еще он сильно хромал на одну ногу. Не было никаких сомнений в том, что он не смог бы догнать нас ни на земле, ни на деревьях. Он никогда не поймал бы нас. Но он держал что-то в руке, нечто такое, чего я никогда раньше не видел. Это были лук и стрела. Но тогда лук и стрела не имели для меня никакого значения. Откуда мне было знать, что в этом куске согнутого дерева притаилась смерть? Но Вислоухий знал. Он, несомненно, видел Людей Огня прежде и знал кое-что об их повадках. Человек Огня глядел на него и кружил вокруг дерева. А Вислоухий тоже кружил, перебираясь с ветки на ветку и всегда оставляя между собой и Человеком Огня ствол дерева. Пришелец внезапно бросился в другую сторону. Захваченный врасплох Вислоухий, торопливо попытался последовать его примеру, но не успел скрыться под защиту ствола после того как Человек Огня спустил тетиву. Я видел как стрела взвилась вверх, пролетела мимо Вислоухого, ударилась о ветку и упала вниз. От восхищения увиденным я стал подпрыгивать на своем насесте. Это была игра! Человек Огня кидал чем-то в Вислоухого также, как мы иногда бросали чем-нибудь друг в друга. Игра продолжилась еще некоторое время, но Вислоухий не подставил себя во второй раз. Тогда Человек Огня остановился. А я свесился со своей ветки и заверещал. Я хотел играть. Я хотел сделать так, чтобы он попробовал поразить меня своей вещью. Он видел меня, но проигнорировал, обратив свое внимание на Сломанного Зуба, который все еще слегка раскачивался на не успевшей остановиться ветке. Первая стрела взмыла вверх. Она достигла своей цели. Сломанный Зуб взвыл от испуга и боли. Это придало происходящему совершенно другую окраску. Мне было больше не до игры, дрожа я притаился у ветки. Вторая и третья стрелы миновали Сломанного Зуба, прошелестели по листьям в кроне дерева и, описав дугу, вернулись на землю. Человек Огня снова натянул свой лук. Он переменил позицию, отступив на несколько шагов, затем снова переместился. Звякнула тетива, стрела устремилась вверх, и Сломанный Зуб, издав ужасный крик, упал с ветки. Я видел, как он летел вниз, переворачиваясь в воздухе всем телом, древко стрелы торчало у него из груди, то появляясь, то исчезая с каждым оборотом. Он падал семьдесят футов. С криком. Был хорошо слышен глухой удар о землю и хруст, его тело слегка подпрыгнуло от сильного удара и снова упало. Но он был еще жив и корчился, хватаясь руками и ногами за землю. Я помню, как Человек Огня, бросился вперед с камнем в руках и ударил его по голове ..., и потом я не помню больше ничего. Всегда, в детстве, на этом месте своего видения я просыпался, крича от испуга - и часто видел у моей кровати мать или сиделку, озабоченных и испуганных, успокаивающе гладивших меня по голове и говорящих мне, что они здесь и мне нечего бояться.
Мое следующее видение в том же ряду, начинается всегда с того, что мы с Вислоухим несемся по деревьям. Человек Огня, Сломанный Зуб и место трагедии исчезли. Вислоухий и я, в панике, убегаем по деревьям. В моей правой ноге - горящая боль, из нее торчит стрела Человека Огня. Мало того, что она причиняет мне сильную боль, но еще и мешает бежать, заставляя отставать от Вислоухого. В конце концов я остановился, прячась за веткой дерева. Вислоухий продолжал бежать. Я позвал его - очень жалобно, я помню, и он остановился и оглянулся назад. После этого он вернулся ко мне, залез на ветку и стал обследовать стрелу. Он попробовал вытащить ее, но с одной стороны ее не давал вытащить зазубренный наконечник, а с другой оперение. К тому же, это причиняло мне сильную боль, и я остановил его. Мы затаились на некоторое время. Вислоухому, возбужденному и испуганному, очень хотелось бежать дальше, в страхе он постоянно бросал взгляды в разные стороны, а я тихо хныкал и всхлипывал. Вислоухий был явно испуган, и все же то, что он остался со мной, несмотря на его страх, я считаю предвестником альтруизма и товарищества, которые помогли человеку стать самым могущественным из животных. Вислоухий еще раз попробовал вытянуть стрелу из мякоти ноги, и я сердито остановил его. Тогда он наклонился и начал грызть древко стрелы зубами. Делая это, он крепко держал стрелу обеими руками, так чтобы она не двигалась в ране, а я в это время держался за него. Я часто размышляю над этой сценой - два недоразвитых детеныша, на заре человечества, и один из них преодолевает свой страх, отбрасывает прочь эгоистичное желание сбежать, для того чтобы остаться рядом и прийти на помощь другому. И я вижу все, что последовало за этим - Дамон и Пифий, спасательные команды и медсестры Красного Креста, мученики и вожди несбывшихся надежд, святого отца Дамиана, и даже самого Христа, и всех людей Земли во всем их величии, берущем начало от чресел Вислоухого и Большого Зуба и других неразвитых и грубых обитателей Юного Мира. Когда Вислоухий отгрыз наконечник стрелы, ее древко пошло наружу довольно легко. Я встал и хотел идти дальше, но теперь уже он остановил меня. Моя нога сильно кровоточила. Несомненно были задеты некоторые из мелких сосудов. Пробежав до конца ветки, Вислоухий собрал горсть зеленых листьев и приложил их к ране. Они оправдали его ожидания и кровотечение скоро прекратилось. Тогда мы пошли дальше вместе, назад к безопасности наших пещер.
ГЛАВА VIII
Я хорошо помню первую зиму после того, как ушел из дома. Я видел длинные сны о том, как сидел и дрожал от холода. Вислоухий и я сидим рядом, прижавшись друг к другу с посиневшими лицами и стучим зубами. Особенно плохо нам приходилось по утрам. В те холодные ранние часы мы ненадолго засыпали, свернувшись калачиком, и, оцепенев от холода, ожидали восхода солнца, чтобы согреться. Когда мы выбирались наружу, у нас под ногами хрустела морозная корка. Однажды утром мы обнаружили лед на поверхности заводи, где был наш водопой, и это был для нас "большой привет". Старая Мозговая Кость был самым старым членом племени, но и он никогда прежде не видел ничего подобного. Я помню его мучительно жалобный взгляд, которым он смотрел на лед. (Этот жалобный взгляд всегда появлялся у нас, когда мы не понимали происходящего или когда у нас появлялось неопределенное и невыразимое желание). Красноглазый, тоже, после того как он исследовал лед, выглядел мрачным и унылым, и посмотрел за реку на северо-восток, как будто он как-то связывал Людей Огня с тем, что случилось. Хотя лед появился лишь однажды, это была самая холодная зима, которую мы испытали. У меня не сохранилось воспоминаний о таких же морозных зимах. Я часто думал о том, что та зима была предвестником будущих бесчисленных холодных зим, поскольку ледники с далекого севера ползли вниз по лицу земли. Правда, мы так никогда и не увидели ледников. Многие поколения, должно быть, сменили друг друга, прежде чем наши потомки ушли на юг или остались и приспособились к изменившимся условиям. Жизнь то била, то отпускала нас, но мы относились к этому беззаботно. Мы почти не строили планов и еще меньше их выполняли. Мы ели, когда были голодными, пили, когда нас мучила жажда, спасались от хищников, укрывались на ночь в пещерах от холода и непогоды, а в остальном это было нечто вроде игры, продолжавшейся всю жизнь. Мы были очень любопытны, легко удивлялись, любили проказничать и шалить. В нас не было никакой серьезности, кроме тех случаев, когда мы были в опасности или гневе, но это быстро забывалось и заслонялось чем-нибудь другим. Мы были непоследовательны, нелогичны, и поверхностны. Мы не имели никакой устойчивой цели, а в это время Люди Огня уже были далеко впереди. У них было много такого, о чем мы не имели никакого понятия. Иногда, однако, особенно в сфере эмоций, мы были способны к долго лелеемой цели. Верность супружеских пар я могу объяснить привычкой, но мое продолжительное желание Быстроногой этим нельзя объяснять, тем более этим нельзя объяснить бесконечную вражду между мной и Красноглазым. Именно наши беззаботность и тупость особенно угнетают меня, когда я вспоминаю свою первобытную жизнь. Однажды я нашел разбитую тыкву, которая случайно оказалась под дождем отверстием вверх и теперь была полна доверху.Вода была пресная, и я пил ее. Я даже взял ее с собой к реке и наполнил водой, часть которой выпил, а часть вылил на Вислоухого. А потом я отбросил ее прочь. Мне так и не пришло в голову наполнить тыкву водой и отнести в свою пещеру, хотя меня часто мучила жажда по ночам, особенно после дикого лука и жерухи, и никто никогда не осмеливался выходить из пещер по ночам, чтобы напиться. В другой раз я нашел сухую тыкву, внутри который звенели семена. Я некоторое время забавлялся с ней. Но это была всего лишь игрушка, ничего больше. И все же, прошло немного времени и использование тыкв для хранения воды стало обычным делом для всего племени. Но это была не моя заслуга. Честь изобретения принадлежала старику Мозговой Кости, и справедливость требует признать, что новшество было вызвано к жизни его немощью. Во всяком случае, первым членом орды использовавшим тыквы, стал Мозговая Кость. Он хранил запас питьевой воды у себя в пещере, принадлежащей его сыну, Лысому, который разрешил ему занять в ней угол. Мы часто видели Мозговую Кость, наполнявшего тыкву у водопоя и с осторожностью относившего ее в пещеру. Страсть к подражанию была сильна в нашем народе, и сначала один, а затем и другой, и еще один добывали тыкву и использовали ее для тех же целей, пока это не стало обычным способом хранения воды. Иногда старика Мозговую Кость одолевала болезнь, и он не мог выйти из пещеры. Тогда Лысый наполнял для него тыкву. По прошествии некоторого времени, Лысый возложил эту обязанность на своего сына Длинногубого. И после этого, даже, когда Мозговая Кость выздоровел, Длинногубый продолжал носить для него воду. Постепенно, кроме особых случаев, мужчины вовсе перестали носить воду, предоставив это женщинам и подросткам. Вислоухий и я были независимы. Мы носили воду только для себя и часто дразнили юных водоносов, когда их отрывали от игр, чтобы наполнить тыквы. Наше развитие шло медленно. Мы играли всю жизнь, даже взрослые играли почти как дети, и играли мы так, как не играли никакие другие животные. То немногое что мы умели, мы обычно узнавали в ходе игры, благодаря нашему любопытству и проницательности. Вот почему единственным значительным изобретением за время моей жизни в племени было использование тыкв. Сначала мы хранили в тыквах только воду - подражая Мозговой Кости. Но однажды одна из женщин - я не знаю кто именно - наполнила тыкву ежевикой и отнесла ее к себе в пещеру. Тут же все женщины стали носить ягоды, орехи и коренья в тыквах. Однажды начатое должно было иметь продолжение. Другое усовершенствование переносного хранилища также произошло благодаря женщине То ли у какой-то женщины оказалась слишком маленькая тыква, то ли она забыла ее где-то, но как бы то ни было, она согнула два больших листа, скрепила их кусочками веток и отнесла домой больше ягод, чем могла бы вместить самая большая тыква. Здесь произошла остановка и дальше в переноске припасов мы так и не продвинулись за все те годы, что я провел с племенем. Никому из нас не пришло в голову сплести корзину из ивовых прутьев. Иногда мужчины и женщины обвязывали гибкой виноградной лозой охапки папоротника и веток, которые они относили в пещеры для подстилок. Возможно через десять или двадцать поколений мы могли бы подняться до плетения корзин. И я уверен в том, что если бы однажды кто-то из нас сплел из ивовых прутьев корзину, следующим и неизбежным шагом был бы пошив одежды. А с появлением одежды, мы стали бы скрывать нашу наготу и появилась скромность. Это был бы сильный толчок для Юного Мира. Но мы остались без этого импульса. Мы были первыми, и не могли далеко продвинуться в течение одного поколения. У нас не было оружия, огня и только грубые зачатки речи. Изобретение письменности лежало в столь отдаленном будущем, что мне становится страшно, когда я думаю об этом. Даже я был однажды на грани великого открытия. Чтобы показать вам насколько случайным было развитие в те дни, я могу без всякого хвастовства утверждать, что если бы не обжорство Вислоухого, я мог бы одомашнить собаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15