Здесь за углом есть приличный бар, самое время выпить глинтвейн. Может, повеселею.
Я с тобой! — вырвалось у меня. Воображение у меня богатое. Я сразу же представила себе, как мы вдвоем сидим на высоких деревянных стульчиках у стойки и бармен рассказывает нам бородатые анекдоты, а мы смакуем горячее, пахнущее корицей и апельсинами вино.
Блондинка удивилась.
— А тебе разве не надо…— она вопросительно посмотрела на дверь.
— Понимаешь, дело в том, что я ведь тоже…— продолжить откровенное признание я не успела, потому что дверь распахнулась и появившаяся на пороге женщина, похожая на эссэсовку, велела мне войти внутрь.
Она назвала меня по имени, и я не знала, что ей ответить — сразу выпалить правду, надеясь, что чистосердечное признание смягчит приговор, или прикинуться придурковатой героиней американской комедии, соврать, что у меня расстройство желудка, и, согнувшись в три погибели, умчаться в сторону сортира — только меня и видели.
— Лебедева! — гаркнула кадровичка, глядя мне в глаза. — Так и будете здесь стоять? А ну быстро в кабинет!
Обреченно вздохнув, я последовала за ней.
* * *
Иногда мне трудно поверить в принадлежность некоторых индивидов к человеческой расе.
Вот, к примеру, я никак не могла представить себе, что особа, сидящая передо мною, мало отличается от самой меня в своих бытовых проявлениях.
Что у нее тоже бывают месячные, что иногда ее бросают мужчины, и тогда она в сотый раз пересматривает «Когда Гарри встретил Салли» и плачет. Что она копит деньги на вечерние туфельки, точь-в-точь такие, какие были на Кэрри из сериала «Секс в большом городе», когда она впервые отправилась на свидание к Мужчине Своей Мечты. Что она любит суши, текилу и пончики с ванильным кремом, что она боится депиляционного воска и крыс.
Я бы с большей готовностью поверила, что по утрам она отвинчивает левое ухо, заливает в образовавшуюся воронку немного бензина, смазывает маслом суставы, чтобы не скрипели, удаляет из памяти ненужные файлы и врубает рабочую программу, нацеленную на то, чтобы морально уничтожить таких нерях и распустех, как я.
Кадровичка была довольно хороша собой, и в то же время в ней не было ничего женственного. Правильные черты лица, густые волосы, хорошие зубы, четко очерченный крупный рот — несмотря на такие выигрышные данности, едва ли хоть один мужчина обернулся бы ей вслед. От нее так и веяло арктическим холодом. Ее губы были плотно окаты, а глаза прямо и жестко смотрели из-под прямоугольных очков — почти таких же, как у Блондинки. На ней был черный строгий костюм с юбкой миди и немодные туфли на низком каблуке.
— Странное у вас имя, — наконец сказала она, сверившись с бумагами, — Мира Вы, должно быть, Анна?
— Да, — промямлила я, — по паспорту. Но так меня никто не называет, да и… Что касается журналистики, то Мира Лебедева — это имя, которое уже известно в определенных кругах.
Нахальная ложь была отрепетирована заранее. Подружка посоветовала мне быть наглее и увереннее. Тогда, сказала она, собеседники будут пасовать передо мной. Закон джунглей. Густая, четко выщипанная бровь кадровички поползла вверх. По всей видимости, она не была знакома с правилами элементарной психологии. Или просто пасовать не привыкла.
— Очень странно. Во-первых, я о вас ничего не слышала. А во-вторых, насколько мне известно, журналисты обычно не ищут работу через кадровое агентство.
— А как? — севшим голосом поинтересовалась я. — Как же они ищут работу?
— По знакомству, — на ее лице не дрогнул ни один мускул, — я и сама раньше работала на радио и прекрасно осведомлена о законах стаи. Как только начинаешь вариться в сфере СМИ, тотчас же обрастаешь нужными связями. И если надумываешь сменить место, то тебе поступает сотня предложений… Если ты, конечно, ценный кадр.
— Такие предложения, конечно, есть, — нашлась я, — но я считаю… Считаю, что надо использовать все возможности.
— Похвально, — нахмурилась она, — и какую позицию вы хотели бы занять?
Я совершенно неуместно хихикнула, припомнив, что точно с таким же текстом обратился ко мне похожий на Джонни Деппа бармен, когда мы раздетыми оказались на его холостяцком ложе.
— Вообще-то… Мне хотелось работать бы редактором, — выдохнула я и поспешила добавить: — Хотя от вакансии журналиста тоже не отказалась бы.
— На телевидении, — уточнила кадровичка, пристально взглянув на меня поверх очков.
— Именно, — важно подтвердила я, радуясь тому, что невинная ложь, судя по всему, сошла мне с рук. Не так уж и страшна эта дама. Наверное, Блондинка просто не смогла найти к ней правильного ключика. В какой-то момент мне даже показалось, что черты ее лица смягчились. Возможно, кадровичка тоже носит маску железной леди, а на самом деле она милая домашняя женщина. Мы обе играем роль. Мы должны понять друг друга. Может быть, заговорщицки ей подмигнуть, чтобы она окончательно поняла, что мы с ней из одного теста?
— И каким же именно редактором вы хотели бы стать? — прищурилась она.
— В смысле? — надеюсь, не надо объяснять причины моей растерянности.
— Выпускающим редактором, литературным редактором или, может быть, шеф-редактором? — медоточиво улыбаясь, уточнила она.
Решив, что наши отношения уже давно перешли грань официальной беседы начальницы с подчиненным и что все последующие детали являются лишь непременной формальностью обретения престижного рабочего места, я позволила себе бестактный вопрос (да еще и сопроводила его беспечным подмигиванием):
— А в чем разница?
Вот тогда-то ее строгое лицо и побагровело, тогда-то оно, исказившись, и приобрело черты тою бездушного монстра, о котором запутанно вещала моя коридорная собеседница.
— Две обманщицы за день, — прошипела она, — вон!
— Но я…
— Я вполне имею право подать на вас в суд. Вы знаете, сколько стоит мое время! Я пахала всю жизнь и устроилась на это место вовсе не для того, чтобы две безголовые девицы устраивали для меня театр одного актера!
НАСТАСЬЯ
За четверть часа одинокого пребывания в баре за углом я успела:
A) опорожнить две с половиной емкости с ароматным глинтвейном (заказывая очередную порцию, я утешала себя, что дело тут не в моем набирающем обороте алкоголизме, а в том, что бокалы в дурацком баре рассчитаны на морскую свинку);
Б) выслушать печальный рассказ о трагической судьбе бармена, которому никогда не встречалась такая красавица, как я, и его же пламенные заверения, что он бы разбился ради меня в лепешку (при условии, что я согласилась бы прямо сейчас показать ему грудь);
В) принять четыре предложения поужинать и восемь — переспать.
В тот момент, когда я подумала: а не заняться ли мне профессиональной проституцией, все равно же я никому не интересна, кроме сексуально озабоченных мужиков, — в баре появилась та странная девица из кадрового агентства. Ее нелепая тюбетейка позорно съехала набок, короткие черные волосы были всклокочены, верхняя пуговичка жилета расстегнулась, предоставляя окружающим великолепную возможность полюбоваться на ее (довольно впалую) грудь.
Сначала моей реакцией на ее появление было праздное любопытство. И только потом я сообразила, что наша встреча не случайна — девица пришла сюда, чтобы разыскать меня. Но зачем? Уж не для того ли, чтобы в моей жалкой компании отпраздновать собственный карьерный взлет? Если так, то ничего не выйдет. В моем душевном состоянии можно дружить только с неудачниками, такими же, как и я сама.
Мы встретились глазами, и ее лицо прояснилось. Она энергично помахала мне рукой, едва не прибив ладонью какого-то субтильного алкаша, который отирался позади нее и вытягивал шею с явным намерением поближе взглянуть на ее смело выпяченную (хотя про такой размер лучше сказать «смело вогнутую») грудь.
— Привет, — немного удивленно поздоровалась я, — не ожидала… Ну что, приняли тебя на работу?
— Не-ет! — расхохоталась она, присаживаясь рядом и хватаясь за коктейльное меню. — А я боялась, что ты не дождешься. Понимаешь, я ведь тоже обманула.
— В смысле? — насторожилась я.
— Никакая я не журналистка. И никогда не носила таких дурацких вещей. — Она сорвала с головы тюбетейку и хлопнула ею о стол. — Мне подружка посоветовала. Сказала, что все равно никто не будет проверять фактов, направят меня в телепрограмму, а там, если постараюсь, смогу сойти за свою… Но ничего не вышло. Эта церберша меня быстро разоблачила. Даже диплом не потребовался.
До меня медленно, но верно доходил смысл ее слов. Я смотрела на странную девушку, и мне казалось, что сквозь налет надуманной богемности в ней проступают человеческие черты.
— Так ты… Тоже играла роль? — уточнила я, хотя и знала ответ заранее.
— Ну да. — Она радовалась моему пониманию, как будто бы я была ее первой учительницей, перед которой было особенно важно оправдаться и не замарать репутацию.
— Значит, мы обе не получили работу…
— Мы обе в полной заднице и можем со спокойной душой за это выпить, — радостно подтвердила она и, протянув не слишком ухоженную ладошку, представилась: — Мира.
— Настасья…
Мне не верилось, что в круговерти фирменной московской безразличности мне вдруг встретился кто-то, цепляющийся за оптимизм столь же отчаянно, как и я. Просто не может быть, что дела ее так же плохи, как и мои. Наверное, за ее спиной маячит готовый помочь влиятельный папаша, а то и богатый любовник, снисходительно взирающий на ее попытки обрести самостоятельность. Я давно приняла к сведению одну из главных мировых несправедливостей: достойные покровители не обязательно достаются женственным привлекательным особам.
— И что же ты теперь собираешься делать? — осторожно спросила я.
— Не знаю, — все так же беспечно ответила брюнетка, — может, продать себя? Как ты думаешь, кто-нибудь купит?
Ее ищущий взгляд заметался по бару. Никто не обращал на нее внимания, несмотря на смелый наряд.
— Если вымоешь голову как следует, может, и купит, — съязвила я, — но дорого точно не даст.
— Ну ты и идиотка…— беззлобно протянула она, — но у тебя самой проблем с этим, видимо, нет?
Она старалась казаться этаким насмешливым циником, чей острый ум давно вознес его в ранг временами обидной, но все-таки почетной бесполой лучшей подруги и советчицы мужчин. Но я-то ощущала некоторую неловкость, которую всегда испытывает дама с обкусанными ногтями, вдруг оказавшись в обществе подружки с французским маникюром. Она все рассматривала исподтишка мою остроносую туфлю.
Мира и понятия не имела, что нечаянно всем своим весом наступила на мою больную мозоль.
Я и богатые мужчины — история отдельная и существующая вопреки законам мироздания, гласящим о том, что у каждой барбиобразной блондинки должен иметься в наличии одушевленный кошелек. Будучи особой, не обремененной строгими моральными принципами, я сто раз пыталась решить вечные финансовые проблемы самым простым из возможных путей, который в итоге оказался для меня неразрешимой задачей. Жить за счет мужчины — что может быть естественнее? Расквитаться с опостылевшей унизительной бедностью, предложив шелковистость бесконечных ног и ослепительность не тронутой стоматологами улыбки в обмен на некоторые блага, дающиеся тем, в чьем кошельке не иссякает золотой запас. Как и большинство носительниц двойной морали, я и не помышляла о том, что сделка может быть совершена по примитивнейшей торговой схеме «товар-деньги-товар», — стать проституткой мне бы не позволила гордость. Хотя у одного моего экс-однокурсника хватило наглости предложить мне стать звездой организованного им салона интим-услуг. «Все равно, Настасья, из тебя толку не выйдет, — похохатывая, сказал он, — так хоть на шубку заработаешь».
Многие мои приятельницы были содержанками, постоянными любовницами измученных работой и монотонным браком бизнесменов. Их жизнь казалась мне недосягаемо прекрасной. В то время как я уныло просиживала штаны сначала на курсах секретарш, а потом в бесконечных офисах, они мотались по салонам красоты, фитнес-клубам и личным психотерапевтам. Вечером мы иногда встречались за чашкой кофе, и они, скорбно причмокивая, жаловались на усталость («О, я стоптала все ноги, пока толклась в ЦУМе! Но что мне оставалось, ведь привезли новую коллекцию».»). А мне приходилось держаться бодрячком, чтобы не ударить в грязь лицом.
Кто бы знал, как мне хотелось поменяться с кем-нибудь из них местами! Просыпаться от запаха колумбийского кофе, сваренного домработницей. Три часа маяться перед шкафом, решая, что надеть. Доводить до слез маникюршу, требуя безупречности. Жаловаться психотерапевту на то, что меня мучают кошмары — третий день снится целлюлит.
Многие из этих счастливиц были настолько хорошенькими, что могли бы сделать подиумную карьеру. Но некоторые — и они раздражали меня больше всего — были гораздо, гораздо менее выразительными, чем я сама.
Например, моя бывшая однокурсница Люда была похожа на Келли Осборн. К тому же для нее было характерно полное отсутствие чувства юмора и некоторая заторможенность мышления. Ее мысли ворочались медленно, как впадающие в зимнюю спячку домашние черепахи. И что вы думаете? Нашла себе директора какого-то провинциального завода, который мало того, что купил ей квартиру и регулярно пополнял Людкину кредитку, так еще и досаждал ей своим присутствием не чаще, чем три раза в год! Они познакомились в консерватории, куда Людка зашла — звук фанфар — потому что там есть бесплатный туалет. А директор завода увидел в ней тонкую натуру. «Моя внучка твоя ровесница, — расставил точки над i старый ловелас, — но она посещает исключительно распродажи в торговых центрах. А ты вот в консерваторию ходишь, уважаю!» И вот теперь Людка как сыр в масле катается и тоже ходит по распродажам, как директорская внучка. А я.. Ох, да что там.
После этого случая я тоже зачастила в консерваторию и в Концертный зал Чайковского (там у входа есть отличное кафе «Делифранс»). Я даже зашла совсем далеко — купила абонемент и раз в неделю ходила спать под звуки скрипки.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5