Как будем покупать кроватку и все-все, что нужно: пеленки, распашонки, малюсенькие ботиночки и курточки… Мне становится так хорошо и весело от этих мыслей, что я не выдерживаю и громко смеюсь. Взъерошенная ворона, сидящая на крыше чьего-то автомобиля, неодобрительно смотрит на меня и громко возмущенно каркает.
Наш сталинский двор серый и мокрый от стремительно тающего снега. Огромный полосатый соседский кот Василий дремлет, разомлев под весенним солнышком. Солнце везде: дрожит в грязных многочисленных лужах, в еще не намытых окнах, по мокрым крышам домов тоже скачут светло-желтые зайчики. Воробьи с шумом поднимаются в воздух – я вспугнула небольшую стайку забавных птичек, спокойно до моего появления возившихся у скамейки.
Засмотревшись на птиц, я ненароком ступаю в воду, делаю шаг, спеша покинуть гостеприимную лужу и выбраться на сухое пространство, и… зацепляюсь каблуком за ржавую железяку, одну из тех, которых так много валяется по весне в питерских дворах. Я падаю прямо на поребрик, вдоль которого тянется лужа.
Этого еще не хватало! Разлеглась тут, как Волочкова! Тоже мне – умирающий лебедь! Браниться я могу только на себя, что и делаю, пока поднимаюсь с земли, пока разглядываю разбитую коленку и порванные колготки, пытаюсь носовым платком очистить пальто и иду до подъезда. Весеннее настроение куда-то улетучилось, кружится голова, ломит поясницу, видимо, я очень сильно потянула бок, слегка мутит.
– Что случилось? – Павел встречает меня в дверях квартиры. Ласков, нечего сказать. Он оглядывает меня, чуть усмехаясь.
Муж явно собирается уходить. Белый плащ, наброшенный прямо на черный обтягивающий джемпер, потрясающе идет ему, и я в который раз любуюсь крепкой и стройной фигурой своего мужа. Я перевожу дыхание.
– Ничего страшного, просто споткнулась. Паша, нам надо поговорить.
– Вечером, все вечером. Видишь же, я спешу.
Раздражение отчетливо слышится в голосе Павла, но я предпочитаю этого не заметить. Я не могу ждать до вечера. Я несла эту новость, как драгоценный дар, и мне хочется поделиться с мужем своим счастьем немедленно.
– Паша, остановись на секундочку. Поговорим сейчас.
Кажется, Павел удивляется моей неожиданной твердости, по крайней мере снимает плащ и в ботинках нехотя идет на кухню. Ничего, потом вытру.
– Ну что там у тебя случилось? Да сними ты наконец это грязное пальто!
Он вальяжно перекидывает ногу на ногу, руками обхватывает колено – его излюбленная поза.
– Паша, у нас будет ребенок. Я сейчас была в женской консультации, и мне сказали, что срок девять недель.
Я поднимаю глаза и… замолкаю. Всегда невозмутимое, чуть насмешливое лицо Павла сейчас обезображено отвратительной гримасой, мерзкое и какое-то даже старое лицо. Я никогда не видела его таким.
– Ты же говорила, что предохраняешься, – он пытается говорить спокойно.
– Да, но ведь бывают всякие непредвиденные обстоятельства, – я все еще на что-то надеюсь. – Ты не рад?
– Я? – Он недобро смеется, этот смех острыми когтями царапает сердце. – Да я счастлив! Помимо тебя в доме будет еще одно непрерывно орущее существо. – Он понимает, что сказал лишнее, и неловко трет переносицу. Ах, так! Зато я теперь не собираюсь молчать.
– Ты на что-то намекаешь? – Бок болит все сильнее, в пальто жарко и душно. – Тебя раздражает моя болтовня? Может быть, и я сама тебя тоже раздражаю?
– Послушай, – Павел пропускает мой выпад мимо ушей, – давай поговорим как взрослые люди. Я учусь, мои дела только-только начали идти в гору, в конце концов, я еще не готов быть отцом. Ты можешь сделать сейчас аборт, а ребенка мы заведем позже. К этому нужно подготовиться.
– Я уже готова.
– А я еще нет! – Его лицо снова искривляется.
Вот ведь как бывает: живешь с человеком и не знаешь, что однажды такое знакомое, такое любимое лицо может стать абсолютно чужим. И таким… некрасивым! К реальности меня возвращают последние слова мужа.
– …Я ухожу. Приеду часов в девять. Подумай пока о том, что я сказал. Вечером поговорим. Мне кажется, я должен тебе многое объяснить, чтобы ты понимала, что этому ребенку, – муж делает особенный упор на слове «этому», – сейчас не место в нашей семье!
Хлопает дверь. Вот так. Он мне, оказывается, так доверял! А я снова подвела, не справилась, не смогла – я обманула его.
Я, как в детстве, сворачиваюсь калачиком на дедовском мягком диване. Нет сил даже на то, чтобы стянуть с себя пальто. Слезы идут изнутри, не дают дышать, застилают глаза, забиваются в нос. Я стараюсь утешить себя тем, что все равно рожу этого ребенка во что бы то ни стало. В конце концов, мне нельзя расстраиваться, ведь я жду ребенка! Это мой ребенок, я не позволю сделать с ним ничего плохого. Мне тепло и уютно, бок еще тянет, но так хорошо лежать в своей комнате и чувствовать, как родные стены успокаивают, убаюкивают, словно несут по волнам.
Натянув пальто на голову, незаметно для себя я засыпаю.
Как все начиналось
Познакомилась я с Павлом случайно, в сберкассе, когда пыталась заполнить квитанцию, чтобы заплатить небольшой штраф за то, что перешла улицу на красный свет. Остановивший меня гаишник явно намекал, что штраф можно заплатить и ему, без всяких квитанций, но я совершенно не выношу подобных вещей и поэтому предпочитаю законные пути.
Однако часто прямые пути на поверку оказываются самыми трудными – разумеется, я сразу же запуталась в бесчисленных пунктах квитанции. Потратив кучу времени и перепортив кучу бумаги, я окончательно расстроилась и уже было утратила надежду расстаться со своими деньгами, как вдруг услышала за спиной приятный негромкий голос:
– Девушка, давайте попробуем вместе. Может быть, тогда дело пойдет быстрее, как вам кажется?
Рядом со мной стоял высокий молодой мужчина. Мне он сразу же показался чрезвычайно красивым. Слегка вьющиеся довольно длинные темно-русые волосы откинуты назад, веселые серые глаза улыбаются, черная футболка подчеркивает широкие плечи.
С помощью Павла – а это был, конечно, он – с квитанцией я справилась быстро. Потом мы ели мороженое в открытом кафе, бродили по летнему городу. Белая ночь сменилась мягким утром, когда я открыла дверь своей квартиры. А дома долго еще не могла уснуть, вспоминая ласковые серые глаза нового знакомого. Уже через день я встретила Павла в библиотеке, и тоже случайно! Снова было мороженое и на этот раз ледяное шампанское, снова прогулка по набережным ночной Невы… А потом опять – случайная встреча в метро. Я тогда решила, что это, несомненно, судьба.
Тем более что – бывают же чудеса на свете – Павел снимал комнату в моем доме! О себе даже после свадьбы он рассказывал немного. Родился Паша в Краснодарском крае, в огромной казачьей станице. Получив аттестат, он попросту сбежал из дома. Почти сутки добирался по цветущей степи до железнодорожной станции, а уж поезд привез его в Питер. Северный город покорил Павла с первого взгляда. Белые ночи и бурные грозы, запах бензина и незнакомых цветов, а главное – кипение жизни, которая вовсе не затихает, как в родной станице, с наступлением темноты. Да и где она, эта темнота, в самом начале июля на берегах северной реки?
– Проснись, – я вижу над собой лицо Павла, он трясет меня за плечо. – Я пришел, поговорить надо, – добавляет он, увидев, что я открыла глаза. Я присматриваюсь. Вроде бы он снова прежний – спокойный, уравновешенный, красивый и все еще любимым мной.
Может быть, за то время, что мы не виделись, он успел все обдумать? В конце концов, мужчине всегда трудно смириться с мыслью, что теперь он будет не единственным у своей любимой. Это нормально, это можно понять. Я пытаюсь улыбнуться мужу, в ответ он мрачно смотрит на меня, роется в кармане и вытаскивает какой-то обрывок бумаги. Обрывок он протягивает мне.
– Что это? – Я недоуменно смотрю на листок, фиолетовые слова расплываются, ползут в разные стороны.
Листок оказывается долговой распиской, в которой говорится, что Павел должен каким-то людям ОГРОМНУЮ сумму денег.
Муж садится рядом на диван, красивые пальцы смущенно теребят манжет плаща. Его запах обволакивает меня, так хочется прижаться к нему, обнять, еще немножко поплакать – самую малость – и успокоиться в его крепких руках.
– Я взял в долг, чтобы открыть новую точку, но она пока не приносит дохода… Ну не раскрутил я ее пока… – Павел выглядит раздавленным. – Эти азеры теперь требуют у меня денег… Что делать, Таня? Что делать? – И муж утыкается мне в колени, как беззащитный котенок. Ночью мы сидим на кухне и, как в прежние времена, говорим. Я ощущаю сильную слабость, но у мужа такой потерянный вид, такие мрачные глаза, я просто обязана помочь ему сейчас!… Утром Павел уходит на работу, нежно обняв и поцеловав меня на прощание. А я… я принимаю решение. Я хочу спасти Павла… Я не могу поступить иначе. Уже днем я сижу у нотариуса и оформляю генеральную доверенность на моего мужа. В этих делах я – бестолочь, а Павел умный, он знает, что и как надо делать, чтобы выпутаться из этой жуткой истории, которая грозит нашему будущему. Стоимости квартиры должно хватить, чтобы с лихвой покрыть его долг. Я не задумываюсь пока, что буду вынуждена покинуть квартиру, где жила моя семья, где росла я и где мне было так хорошо и спокойно всегда. Теперь главное – Павел.
Павел очень обрадовался моему решению. Бережно пряча бумаги в папку, а потом в портфель, сказал, что разменом будет заниматься сам, что я решила все его проблемы, что я – прелесть, умница и вообще самая-самая лучшая женщина в мире! И я тогда была просто счастлива, счастлива тем, что спасаю любимого человека. Вечером Паша уехал в Тверь, в командировку.
События следующего дня ввергли меня в какой-то немыслимый круговорот событий, выход из которого оказался весьма неожиданным. На работе я пробыла недолго. Все началось еще в метро. Резкая боль внизу живота заставила меня согнуться пополам. Какой-то старичок, посмотрев на мое позеленевшее лицо, уступил место. К тому времени, как я добралась до лицея, боль немного утихла. Вспоминая вчерашнее падение и ругая свою неосторожность, с грехом пополам я провела первый урок, но когда на перемене ко мне в учительской подошла завуч Нонна Михайловна, то первыми ее словами были:
– Милочка, что с вами? На вас же лица нет!
– Я плохо себя чувствую, – честно призналась я, едва не вскрикнув от нового приступа боли, – и если вы позволите, Нонна Михайловна, то я бы хотела уехать домой.
– Конечно, в конце четверти это не очень хорошо, – Нонна Михайловна деловито поджала малиновые губы, но потом милостиво разрешила: – Но если вам действительно так плохо, тогда конечно… Но учтите, вам придется потом нагонять упущенное.
– Да, конечно, – мне уже было все равно. Боль была такая сильная, что ничто уже не могло напугать меня больше. Что же это такое? Ведь это может повредить ребенку! Нужно немедленно добраться до дома и вызвать врача.
Я, чуть пошатываясь, выхожу на улицу. Сил идти к метро нет, и я ловлю машину. В десять часов утра это оказывается довольно просто, и уже через полчаса дряхлая «пятерка» с каким-то скрежетом притормаживает у моей парадной. Боль снова немного утихает. Я утешаю себя, обзываю паникершей и пытаюсь не думать о возможных последствиях.
Звоню в дверь, никто не открывает. Ну конечно, Павел не может быть дома – он в отъезде. Открываю замок сама. Ставлю сумочку, бросаю ключи. Коридор прихожей плывет и дробится. Только бы дойти до кровати… Каждый шаг отдается тупой ноющей болью в области поясницы и живота. Нет, надо вызывать «Скорую», но-шпой здесь не обойтись, да и можно навредить ребенку. Новый приступ боли заставляет меня опуститься на пол. Кажется, мое тело распиливает огромная пила. С трудом дотягиваюсь до телефонной трубки.
«Скорая» приезжает довольно быстро. Белые халаты наполняют квартиру специфическим запахом и какой-то неизбежностью, они суетятся, что-то спрашивают… Голоса сливаются в один сплошной гул, они, словно пчелы, кружат, гудят сверху. Моя рука оказывается в чьей– то руке. После укола внезапно наступает покой, боль не исчезает, а отходит куда-то в сторону, и так хочется спать.
Ужас. Мне кажется, что я качусь по бесконечному конвейеру в пасть громадному огнедышащему чудовищу. Я не могу сделать ни одного движения, меня словно что-то тащит, влечет к себе зловонная зубастая морда. Нечеткий, страшный образ темной пасти с огнем в глубине, и я лечу в эту пропасть, и конца полету не видно.

Кошмары во сне и наяву
Очнулась я вечером этого же дня и по типичному запаху хлорки и лекарств сразу поняла, что нахожусь в больнице. За окном хлестал дождь, я была одна в палате. Мне тут же вспомнились и утренняя боль, и кровь на ногах, и шприц в руках врача. Кое-как я поднялась с постели и с трудом вышла в коридор.
– Очнулась? Давно пора, – я увидела пожилую женщину в голубом медицинском халате.
– Я хотела спросить…
– Все вопросы – к врачу, он будет завтра. А теперь – спать. Пойдем, провожу.
Вслед за дежурной медсестрой на подкашивающихся ногах я покорно вернулась в палату.
– Набирайся сил, девочка, – женщина смотрела на меня с сочувствием, – тебе нужен покой.
Слишком уж ласковый тон медсестры насторожил меня. «Неужели?… – пронеслось в голове. – Нет, не может быть! Бог не допустит! Ведь я так…»
Сестра энергично встряхивает пузырек, наполняет шприц какой-то мутной жидкостью. Я делаю неимоверное усилие над собой.
– Мой… мой ребенок?…
– Врач все утром скажет, ложись, – медсестра заботливо уложила меня в постель, по-матерински подоткнула одеяло. – Давай руку, вот так.
Успокоение снова течет мне в кровь, волны качают.
– Спи.
Она ушла. Неведение и страх отступили, укол делал свое дело, глаза мои слипались, но сквозь наступающую пелену сна я чувствовала, как к горлу подступает ком и в душе оживает кошмарное, невыносимое ожидание невосполнимой утраты. Нет, нет, я не хочу об этом думать. Все будет хорошо, все будет…
Утром во время осмотра врач мне объяснил, что ребенка я потеряла, вероятно, из-за ушиба, что такое случается, что ничего страшного, я молодая и еще успею родить.
1 2 3 4