У Альфредо на спине был мешок, а Берта несла под мышкой большой сверток, абсолютно молчавший сверток… он даже не скулил. «Глупыш, подумать только, что, если они все-таки убили его», - Расмус молча застонал.
- Сделай вид, будто несешь мешок картошки для моей сестры, - говорила Берта как раз, когда они проходили мимо зарослей сирени.
Но Альфредо этого не сделал. Он совершенно не был похож на ретивого торговца картошкой, который бежит к покупателям в половине четвертого утра, чтобы узнать, не желают ли они приобрести немного картошки в такое время. Он выглядел точь-в-точь как заправский авантюрист, который особенно не злится и не особенно боится, а уже совершенно уверен в том, что все устроилось наилучшим образом и что он совершил самый великий подвиг в своей воровской жизни. Он непринужденно промаршировал через калитку, сопровождаемый угрюмой Бертой, которой трудно было идти в ногу с ним.
Парочка за кустами сирени тоже заторопилась. Они не должны выпускать из виду то, что Берта несет под мышкой; чего бы это ни стоило, необходимо разузнать, куда несут этот сверток и мертвая или живая в нем собачка. Их все время грызло беспокойство, что Глупыш, возможно, уже мертв. Ведь бандиты так и делают: берут заложника, но если это приносит им беспокойство или грозит опасностью, они в глубокой тайне расправляются со своим пленником, выжав все-таки из него все, что хотят, и заставляя бедных невинных людей надеяться. Может, он уже заранее все так рассчитал - этот мерзкий Эрнст… Он заставит Расмуса верить в то, что Глупыш жив, а сами они - этот воровской сброд - смоются вместе с серебром, бросив где-нибудь в каком-нибудь кусте мертвую холодную собачку. Но если они задумали такое, они просчитались. Если они причинили Глупышу хоть какое-нибудь зло, месть будет ужасна. Расмус решительно вылез из кустов.
- Пошли, Понтус! - прошептал он.
И Понтус пошел. Он, как никто другой, был просто создан, чтобы выслеживать воров на Вшивой горке. Он прожил здесь всю свою жизнь, знал каждый дом, каждую подворотню, каждый забор, каждый двор. Он был как дома на этих неровных, холмистых улицах. Здесь он крался каждый день, будучи поочередно то индейцем или траппером, то ковбоем или мушкетером. Так неужели для разнообразия не выследит он парочку похитителей серебра!?
- Мне и вправду кажется, будто они собираются ко мне домой, поприветствовать меня, - смущенно прошептал он, когда они уже некоторое время шли следом за Альфредо. - Чтоб я сдох! Они поднимаются на Столяров холм!
Вшивая горка… Вот все, что осталось от старого Вестанвика, когда город сгорел в середине XIX века. Эти маленькие, низенькие лачуги, окруженные цветущей сиренью, старейшие дома города, которыми все в Вестанвике гордятся, но где никто не хочет жить. Живут здесь большей частью старые, одинокие люди, которые ковыляют по своим кухонькам, ухаживают за цветами и рассказывают кошке о том, что здесь было в прежние времена, до того как все стало таким жутко новомодным. Но на самом верху Вшивой горки находится Столяров холм с несколькими старыми, уродливыми трехэтажными домами, кишмя кишащими детьми… И быть может, не самыми лучшими в мире! Детьми, нарушающими покой стариков, гоняющими их кошек, детьми, лазающими через заборы и ворующими у стариков яблоки осенью, такими озорными детьми, что старики и не помнят, чтобы подобные жили когда-нибудь в Вестанвике.
Один из этих детей - Понтус. Он живет на Столяровом холме в самом уродливом доме Вшивой горки, который сдается внаем, по адресу: «Столяров холм, 14», где дровяные сараи и сортиры во дворе, а высокий забор отделяет этот дом от другого уродливого дома, стоящего совсем рядом. Чтобы попасть на Столяров холм, надо подняться вверх по тесной холмистой улице Сапожников - Скумакаргатан, - чем Альфредо и Берта как раз и занимались сейчас. Конечно, Скумакаргатан была прекраснейшей идиллической жемчужиной Вестанвика, но то, зачем шла эта парочка, было, верно, далеко не идиллическим; Альфредо и Берте, конечно же, надо было на Столяров холм.
Понтус почесал затылок:
- Интересно, что за сестра у Берты на Столяровом холме?
И внезапно его осенило:
- Это же фру Андерссон из нашего дома! Ну, та, на которую ты вчера был так похож со своей опухшей свинячьей губой… И как я об этом не подумал! Ведь это она лежит в больнице со сломанной ногой.
- Если они спрячут Глупыша в ее погребе, он разбудит весь дом, ручаюсь, - сказал Расмус. - Если он жив, конечно, - печально добавил он.
Понтус впал в раздумье. Бедная тетушка Андерссон, она такая добрая, откуда у нее такая сестра, как Берта? Хотя Берта, видно, сбилась с пути, выйдя замуж за Альфредо… если она вообще его жена.
Но времени на раздумье не было. Альфредо и Берта уже поднимались на вершину Столярова холма - это было совершенно ясно. Берта, конечно, беспокоилась, она пугливо оглядывалась по сторонам. Но бояться ей было нечего. Скумакаргатан еще покоилась в утренней дреме, косые лучи солнца сверкали в маленьких окошечках, откуда еще ни одна собравшаяся к заутрене старушка не высунула голову между геранями, чтобы посмотреть, как занимается новый день. Конечно, беспокоиться Берте было нечего. За геранями и фуксиями шторы были опущены, и никто не видел ее во всем блеске ее глупости и злобы. Никто, кроме мстителей в синих брюках и кедах, которые распластались в подворотне в двадцати пяти шагах за ее спиной и снова осторожно двинулись за ней и Альфредо, как только они исчезли за вершиной холма.
У Понтуса в течение часа ни разу не было повода хихикнуть, но, увидев, как Альфредо и Берта крадутся через дверь черного хода дома № 14 на Столяровом холме, где сам он провел все одиннадцать лет своей жизни, он искренне захихикал.
- Ну и дураки, - сказал он, - они и в самом деле направляются в погреб фру Андерссон.
Затем он снова, еще веселее захихикал.
- Расмус, - сказал он, - а ты знаешь, о чем просила меня на прошлой неделе тетушка Андерссон, до того, как сломала ногу?
Стоило ему подумать, о чем просила его тетушка Андерссон, как он так неистово захихикал, что Расмус забеспокоился и попытался его утихомирить. Но Понтус не успокаивался.
- Знаешь, она просила меня убирать у нее в погребе, она… - он икнул от смеха… - она дала мне свой запасной ключ и просила, чтоб я убирал у нее!
Несмотря на все свое горе, Расмус усмехнулся:
- Тогда, по-моему, ты в самом деле это сделаешь. Можешь начать с того, что уберешь за Глупышом.
Понтус кивнул:
- Да… и уберу мешок с серебром! Подожди только, пока они уйдут оттуда. Идем, спрячемся пока в дровяном сарае!
В период неистовых войн, время от времени бушевавших между детьми на Столяровом холме, ему не раз приходилось держать под наблюдением дверь черного хода в доме № 14, и он знал, что лучше всего это делать из дровяного сарая, где было немало широких щелей в стене, чтобы смотреть через них.
- Где у тебя этот ключ? - спросил Расмус, когда они устроились во мраке дровяного сарая.
- Висит на гвозде внизу, на нашем складе металлолома, - сказал Понтус. - Вот везуха, что не держу его наверху, дома.
Потом он зевнул.
- Ой, до чего хочется спать от всей этой ночной жизни, - сказал он. - Надеюсь, они не собираются поселиться в погребе?
Расмус вздохнул:
- Не-а, потому что я больше не выдержу. Я не в силах ждать ни одной-единственной минуты.
Он попытался успокоиться, но это было так трудно! С глазами, которые саднили от бессонницы и едва сдерживаемых слез, он стоял там, наблюдая через щелку в стене за дверью черного хода дома. Это была серая обшарпанная дверь с облупившейся краской и следами многих ног, дверь, которую обычно открывали пинком; это сразу бросалось в глаза. Может, он и сам оставил часть этих следов, когда бегал тут с мешками бутылок и металлолома. Никогда прежде эта дверь ни капли не раздражала его, но теперь она так ему не нравилась… Неужели она целую вечность будет закрыта?
Нет, не вечность. Вот кто-то идет, дверь распахивается, и Берта осторожно высовывает нос. За ней идет Альфредо. Он, ничуть не таясь, выходит на солнечный свет. На спине у него больше нет мешка, а у Берты под мышкой - свертка.
- Ну, погодите, пока я начну убирать, - шепчет Понтус.
Но тут он смолкает, потому что Альфредо с Бертой пробегают рысью прямо перед сараем так близко, что можно дотронуться до них, и Берта говорит:
- Она клянчила эти резиновые сапоги довольно долго. Хорошо, по крайней мере, положить конец этому нытью.
Кто клянчил резиновые сапоги, они так и не узнали, так как Альфредо и Берта тут же исчезли за холмом, теперь наконец-то они узнают, что с Глупышом.
Расмус первым сбежал вниз по лестнице погреба.
«Объединенное акционерное общество «Металлолом» - владельцы Понтус Магнуссон и Расмус Перссон» - было написано на двери; это была дорогая и хорошо знакомая им вывеска, но владельцу ее Расмусу Перссону как раз сейчас не было никакого дела до собственного металлолома. Смертельно бледный, он ждал, когда Понтус принесет ключ, который висел на гвозде в помещении склада. Расмус чувствовал себя более несчастным, чем когда-либо в жизни.
По другую сторону прохода, примерно в трех шагах от их склада, был погреб с кладовой фру Андерссон; Понтус уже возился там с висячим замком.
- Да, да, я быстро , - сказал он, увидев, как страдает Расмус.
Он открыл дверь, и Расмус ворвался в погреб.
- Глупыш, ты жив, - сказал он, пытаясь придать твердость своему голосу.
Затем он заплакал, потому что увидел сверток, лежавший так абсолютно безмолвно, так неподвижно и тихо среди всякого хлама на полу! Никакой живой собаки в этом погребе не было. Расмус это понял, и руки его задрожали, когда он, склонившись над свертком, начал его разворачивать.
В свертке лежала пара резиновых сапог. Старый плащ и пара резиновых сапог… и ничего больше… Расмус с дурацким видом таращился на эти вещи; прошло довольно много времени, прежде чем он понял, что в этом свертке никогда и не было никакого Глупыша, ни живого, ни мертвого.
Пораженный этим открытием, он посмотрел на Понтуса:
- Что они сделали с Глупышом, как ты думаешь?
И тут они с леденящей ясностью поняли, что этого им не узнать. Они пошли по ложному следу, а между тем Эрнст, естественно, уже давным-давно отправился с Глупышом в то тайное убежище, где никому его не найти и никому не услышать. А они сидели здесь… в погребе фру Андерссон!
- По крайней мере, мешок с серебром должен быть здесь! - сказал наконец Понтус.
Взяв карманный фонарик Расмуса, он осветил хлам, валявшийся на полу. Но Расмус по-прежнему сидел рядом с резиновыми сапогами. Какое ему до всего этого дело, пусть даже погреб битком набит серебром, если здесь нет Глупыша?
- Хотя ясно: хорошо, что его здесь нет, - сказал он. - Будь он здесь, он был бы мертв!
Во всяком случае, оставалась маленькая надежда: ему вернут Глупыша живым завтра вечером.
Понтус покончил с поисками. Он поднял крышку ларя, в котором тетушка Андерссон держала картошку. И вот он уже удовлетворенно похлопывает рукой лежащий там мешок.
- Отгадай, что тут? И отгадай, кто собирается взять мешок и немедленно бежать с ним в полицию?
Расмус устало покачал головой:
- Во всяком случае - не мы. Ты, верно, не хочешь, чтобы они убили Глупыша?
Понтус тихо опустил крышку ларя.
- Нет, конечно, нет! Я об этом не подумал.
Но Расмусу также пришлось бросить взгляд на мешок и ощутить, что он доверху набит серебром.
- Как ты думаешь, найдется кто-нибудь на свете, кроме нас, кто влип бы в такую чудную историю? - спросил он. - У нас - мешок, полный серебра, и мы ничегошеньки не можем с ним сделать. Ну ничегошеньки!
Понтус согласился, что это - чудно! Началось все так хорошо, а кончилось так плохо. Может, им лучше было бы остаться дома в своих кроватях. Понтус зевнул; именно сейчас он почувствовал, как прекрасно спать в кровати.
Он похлопал Расмуса по плечу:
- Пожалуй, пойдем домой и ляжем спать?
- Да, пожалуй, - сказал совершенно убитый Расмус.
Жалко было видеть его таким печальным; Понтусу очень хотелось утешить его, хотя бы немножко. И внезапно он вспомнил: фотография Крапинки! Хоть что-то хорошее они, во всяком случае, сделали.
- Послушай, Расмус, отгадай, кто скоро отдаст Крапинке ее фотографию? - живо спросил он.
Но Расмус снова покачал головой:
- Во всяком случае, не мы! Ты что, не понимаешь? Нельзя нам докладывать, что мы были дома у Йоакима сегодня ночью; тогда подумают, что это мы стибрили серебро, неужели до тебя не доходит?
Понтус стоял как пришибленный… До чего же абсолютно во всем неудачна их спасательная экспедиция!
- Ты прав! Мы ничегошеньки не можем сделать. Только, как сказал Альфредо, прикусить свой язык…

Глава седьмая

Он не хотел просыпаться. Он абсолютно не хотел просыпаться. Но отец держал его за ноги и вертел то вниз, то вверх головой… Какой уж тут отдых!
Кроме того, мама стояла рядом и щекотала ему пятки, отчего лучше не становилось. С трудом открыв глаза, он недовольно разглядывал перевернутый, кувыркающийся вокруг него мир.
- Проснись , Расмус, - смеясь, говорила мама. - Ты не собираешься сегодня в школу?
Отец опустил его на пол.
- Подумать только! Какой все-таки удивительный сон у ребят, - сказал он. - Этот мальчик спал со вчерашнего вечера, с восьми часов, и почти невозможно пробудить его к жизни.
«Нет, потому что я не хочу просыпаться, - думал Расмус. - Не хочу просыпаться и вспоминать, что случилось с Глупышом».
- И ты даже не выходил еще с Глупышом, - сказала мама. - А где вообще Глупыш?
- Не знаю, - пробормотал Расмус.
- Может, он в комнате у Крапинки, - сказал папа. - Крапинка, Глупыш у тебя?
Из комнаты Крапинки прозвучало мрачное «нет!».
- Какой негодник, значит, он снова выпрыгнул в окошко! - возмутилась мама. - Расмус, мне кажется, тебе надо как следует поставить его на место, когда он вернется домой.
«Поставить его на место», - сказала мама. О, если б она только знала! Если бы Глупыш вернулся домой живым, он попросил бы у него прощения за каждое грубое слово, сказанное ему, и накупил бы ему мясного фарша на все карманные деньги, и никогда, никогда, никогда, ни на минуту не оставлял бы его одного, даже если бы пришлось бросить школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19