– Бесполезно, он уже без сознания, ничего не видит и не слышит.
Лека отбросила веревки:
– Поторопись. Быть может, твоя любовь его спасет.
– Да, моя любовь спасет его! – пылко вскричала Аполония. – Конечно, я отдам все, только бы он жил! Ты правильно рассчитала! А вот твоя любовь привела тебя к погибели!
– Что ты знаешь о моей любви! – резко выкрикнула Леокадия. Ее глаза сузились. – Ваша пошлая, скучная жизнь, то, что вы называете любовью, все это должно валяться на свалке. Это убогая участь тех, кто не представляет себе масштабов истинного счастья, подлинного чувства.
– Да уж, масштабы я теперь представляю! – едко заметила Аполония.
– Мой повелитель – человек будущего! Его авторитет непререкаем, он земное божество! Для него я сделаю все, и делаю все! Не перечь мне!
– Нет в нем ничего божественного.
Обычный бомбист, его место на каторге!
Бархатова его прогнала, дала отставку, а ты подобрала чужого любовника. Он дурачит тебя, обирает, сосет деньги. Сделал тебя преступницей.
Упоминание о таких низменных материях, как о бывшей любовнице Резакова, подействовало на Леку отрезвляющим образом.
– Сравнила! – сварливым тоном произнесла она. – Сравнила моего Огюста, моего героя со своим Андреем, этой тютей-матютей. Да если бы я тогда не передала ему записку с твоим адресом, он никогда не нашел бы тебя и не женился на тебе!
Аполония воспряла. Перед ней снова была прежняя Лека.
– Лекушка, родная! Опомнись! Он заколдовал тебя, ты сама не своя, не ведаешь, что делаешь. Милая, хорошая, помоги мне, уйдем вместе отсюда. Клянусь тебе, что я замну полицейское расследование, или я пойду с тобой по всем судам, в Сибирь! – Она протянула руки к сестре:
– Ну очнись же! Вспомни, какими мы были девочками.
Маменьку, Институт!
Подбородок Леокадии затрясся, глаза заблестели.
– Поля! – прохрипела она.
– А, трогательная сцена! – раздался громкий голос, и из проема туннеля показался Резаков с горящим факелом.
Леокадия отшатнулась от сестры, ее лицо снова приняло непроницаемое выражение. Аполония непроизвольно ухватилась за безжизненную руку мужа, лежащего позади нее. В тот же миг она почувствовала пожатие.
Глава тридцать вторая
Обнаружив два трупа, Сердюков затворил дверь квартиры и направился в ту часть здания, откуда доносились голоса прислуги. Он надеялся, что там увидит и Аполонию. В просторной кухне он обнаружил кухарку, громкоголосую плотную бабу в нечистом переднике, горничную и сторожа. Они сидели кружком и перебирали крупу. При этом кухарка что-то рассказывала. Судя по долетевшим отрывкам разговора, сплетничала о хозяевах. Это было неудивительно, потому как для прислуги сплетни о своих и чужих господах – самое что ни на есть любимое развлечение.
Сердюков появился в проеме полуотворенной двери и кашлянул.
– Ой, батюшки! Царица небесная! – кухарка схватилась за грудь. – Напугали-то как, сударь!
– Вы неужто пешочком? Не слыхать было со двора, чтобы въезжали, – подивился Федор. – Точно из-под земли выросли.
– Из-под земли только грибы появляются, – заметил следователь.
– Это где как, – ухмыльнулся Федор.
– Вот что, – строго произнес полицейский. – Вы тут давно сидите?
– Да, почитай, с самого утра. Вот, уже один мешок крупы перебрали, – ответила кухарка.
– И все вместе сидели, или уходил кто?
– Да нет, вместе. А что случилось-то?
Директор объявился? – подала голос горничная.
– Увы! Не объявился. К тому же жена его, Аполония Станиславовна, пропала.
А вместо них в квартире два трупа лежат с разбитыми головами!
– Ах! Ой! – в один голос закричали кухарка и горничная.
– Кричать не надо, а надо быстро мне помочь. Идемте! Федор, запрягай лошадь.
Вы, – следователь ткнул длинным пальцем, как учительской указкой; в перепуганных женщин, – поедете на станцию за подмогой. Я вам дам записку для тамошнего полицейского.
Кухарка и горничная, причитая от страха, повиновались. Федор поспешил в конюшню запрягать.
– Господи! Что же ты копаешься? – торопил его полицейский.
– Сейчас, сейчас, ваше высокоблагородие.
Прошло не менее получаса, прежде чем лошадь оказалась запряженной в шарабан.
Женщины почти выли от страха, но не смели отказаться. Им не хотелось ехать через лес, но и оставаться в доме с убийцей тоже было страшно. Сердюков понимал, что более надежных посланцев ему взять неоткуда. Полицейский сам повел лошадь за поводья до калитки, наставляя женщин. У самой калитки горничная, принимая поводья из рук полицейского, вдруг вспомнила:
– Вы изволили спрашивать, выходил ли кто? Так вот, Федор выходил.
– Надолго?
– Не помню. Нет, кажись, ненадолго.
По надобности своей ходил, должно быть.
– Спасибо. Ну гоните, что есть силы, нигде не останавливайтесь, ни с кем не заговаривайте, никого не подбирайте. И прямиком к начальнику станции или полицейскому, а уж они сообщат в Петербург.
С Богом!
Он с силой хлопнул лошадь по боку, и та затрусила со двора.
Сердюков вернулся к сторожу. Федор копошился в сарае. – – А что, Федор, ты, когда с кухни выходил, ничего подозрительного не увидел и не услышал?
– Ничего-с.
– Странно. Судя по всему, у тебя отменный слух. А ты давно тут служишь?
– Да, почитай, с самого начала.
– А сам, ты здешний?
– Не, не тутошний. С ярославской губернии я.
– Далеко тебя забросило. Но ты ведь, наверное, про пещеры-то слышал?
– Слыхивал, да ничего не знаю, не бывал. Не мое это дело, точно крыса под землей шарить. Мне и наверху забот хватает. Хозяевам там почини, тут покрась, здесь прикопай. Работы хватает на целый день, да и ночью глаз не сомкни, сторожи.
Все же лес вокруг, – бубнил сторож.
Сердюков продолжал стоять около сарая, наблюдая за Федором. Они остались абсолютно одни в пансионе. Если не считать загадочного злодея да неведомо куда исчезнувшей Аполонии. Вокруг была тишина, казалось, что даже птицы не поют. Ветер улегся, деревья вытянулись по струнке, стояли не шелохнувшись. Сердюков, много лет прослужив в полиции, имел звериное чутье, хорошо развитую интуицию. Что-то подсказывало ему, что в разлитой тишине, совсем рядом кроется опасность. Сторож между тем затих.
– Федор?
Следователь осторожно приблизился к дверям сарая и снова вынул револьвер.
В следующее мгновение огромная оглобля обрушилась на него со страшной силой. Но Сердюков успел отклониться и выстрелил.
Оглобля задела плечо, которое сразу словно задеревенело. Зато противник оказался ранен в руку, он взвыл и схватился за локоть. Кровь закапала на траву. Полицейский подскочил и нанес сторожу несколько увесистых ударов пистолетом по шее. Тот завалился к его ногам. Сердюков огляделся, схватил вожжи и скрутил ими руки преступника, после чего быстро и ловко перетянул его рану носовым платком. Федор еще будет ему нужен!
– Сдается мне, любезный, что твое имя числится у нас в картотеке. Придется проверить. Уж больно ловко у тебя получается людей убивать!
Мнимый сторож дернул связанными конечностями.
– Вот как мы поступим. Тебе виселица уготована, ты это понимаешь. Но если будешь помогать полиции, буду ходатайствовать, чтобы пожизненная каторга вышла.
И на каторге люди живут, все лучше, чем червей кормить.
– Не верю я сказкам вашим полицейским, – зло прохрипел пленник.
– Что ж, твое дело. Только если ты мне сейчас не скажешь, где тут вход в пещеру, где скрываются твои подельщики, я тебя вот тут же и пристрелю. И никто не узнает и не осудит меня. Моя совесть будет совершенно чиста, потому как я вашего брата, душегуба, люто ненавижу и всех бы на одной веревке повесил!
– Обманете!
– Слово чести! – И Сердюков для убедительности помахал пистолетом у носа злодея.
Федор с трудом сел, опираясь спиной на стену и помогая себе связанными ногами. Кровь продолжала струиться из раны, несмотря на перевязку, сделанную Сердюковым. Сторож побледнел, видимо, силы его покидали.
– Черт с вами! Ваша взяла!
Глава тридцать третья
Почувствовав теплое пожатие руки Андрея, Аполония встрепенулась. Он жив, он слышит и понимает, он узнал ее и дает знак.
Теперь у нее есть надежда, есть смысл бороться.
– Вы поднимете Андрея наверх, в пансион, и только тогда я подпишу часть бумаг.
– У вас нет выбора, вы не можете диктовать нам условия, – рявкнул Резаков, которому уже надоели проволочки.
– Что ж, если мы останемся тут, мы все погибнем. Я имею в виду себя и мужа.
Лека, не забывай, ты не единственная наша наследница. К тому же полиция, Сердюков вернутся, начнут искать. Вам не удастся так просто получить пансион и деньги.
Резаков нахмурился. Блефует или действительно может так поступить?
– И потом, – продолжала Аполония, – как я могу быть уверена, что после подписания документов, вы не уничтожите нас?
– Послушай, Поля! – сказала Лека.
Странно слышать в таких обстоятельствах свое домашнее имя!
– Хорошо, мы поднимем Хорошевского. Ты подпишешь часть бумаг, и мы отправимся с тобой в город к нотариусу.
Андрей же останется в пансионе под присмотром Огюста. Ты, разумеется, можешь приставить горничную в помощь. Скажешь, что произошла нелепая история.
Андрей Викторович случайно, по детскому недомыслию, – полез в незнакомую пещеру и заплутал. С трудом вышел, местные жители подобрали и принесли обессиленного.
А если ненароком Сердюков ваш заявится, так вы ему то же самое скажете и от ворот поворот! Ну а после заявите, что идея ваша оказалась несостоятельной, пансион себя не оправдал, вы разорены и закрываетесь. А дальше поселитесь неподалеку от столицы и скромно будете коротать свои дни. Ты уже учительствовала в земстве, тебе не привыкать. А Андрей Викторович уж вряд ли теперь на что сгодится.
– Естественно, мы не оставим вас без внимания, – добавил Резаков. – Но я полагаю, что теперь, когда вы получили хороший урок из-за своего упрямства, вы поймете, молчание – залог вашей жизни.
– Хорошо, пусть так и будет, – решительно сказала Аполония и перевела взгляд на мужа. – Ведь сможете донести его на себе?
Резаков отдал догорающий факел Леке и взвалил себе на плечи бесчувственное тело. Они снова устремились в туннель. Аполония могла только иногда подхватывать голову мужа, которая болталась как у тряпичной куклы. Резакову с трудом удавалось тащить Андрея. Некоторое пространство приходилось преодолевать ползком!
Только бы выбраться наверх из этой преисподней, только бы опять увидеть свет!
После мучительно долгого пути вышли к тому месту, где началось путешествие Аполонии по подземелью. Она увидела кривые, наскоро выбитые ступени и поняла, что там, наверху, заветная дверь. Дверь, за которой ее уютная комната, мягкая и теплая постель, окно с комнатными цветами, солнечный свет.., и искореженные мертвые тела. Резаков, поправив тяжелую ношу на плече, полез первым. Лека помогала ему, поддерживая тело Хорошевского. Последней лезла Аполония, которая почти ничего не видела, так как факел сгорел, а единственный тусклый фонарь держала Лека. Резаков, тяжело дыша, приблизился к началу спуска. Пошарил рукой, видимо, искал поворотный механизм для открывания потайной двери. Раздался едва слышимый щелчок. Аполония узнала этот звук. Она иногда слышала его, но абсолютно не придавала значения. Думала, что в печке догорает отсыревшее бревно.
Аполония замерла внизу, за сестрой.
Прямо перед ее носом находились ботинки Леокадии. Аполония вспомнила, как они ездили выбирать эти щегольские ботиночки в модный магазин. Между тем небольшая щель наверху потихоньку увеличивалась, свет ворвался в подземелье. Сердце Аполонии заколотилось так, что показалось, будто все пространство вокруг заполнено этим звуком. Резаков стал выбираться наружу, толкая ношу перед собой. Он осторожно высунул голову и в тот же миг рванул обратно:
– Полиция! Назад!
Вниз кубарем скатились все разом и упали друг на друга. Аполония закричала от страха и боли, кажется, она сильно ударилась. Лека скрежетала зубами и стонала, Резаков грязно ругался. Молчал лишь бесчувственный Хорошевский, который упал где-то рядом с Аполонией, как мешок с картошкой. Аполония попыталась подняться и тут встретилась взглядом с сестрой. Это был лишь миг, но сколько пролетело в этот миг, сколько отразилось на лице младшей сестры. От ее взгляда, подобного взгляду затравленного зверя, у Аполонии заныло сердце. Нет, они не могли ненавидеть друг друга!
Леокадия подхватила фонарь, который чудом уцелел, и зашвырнула его в сторону. Он моментально потух, и пространство погрузилось во мрак.
– Фонарь, где фонарь? – зарычал Резаков.
– Я помню, нам надо уходить правее, правее. Вот сюда, – сказав это, Леокадия подтолкнула Огюста в сторону, противоположную тому месту, где в темноте неподвижно замерла Аполония.
– Мы не можем их оставить, ищи, где они? Я убью их!
Сверху донесся оглушительный стук, принялись ломать стену.
– Бежим! Скорее! Огюст! Тоннель, кажется, тут, я нашла его.
Леокадия увлекла Резакова в правый лаз, и они бросились в темноту почти вслепую. Пробежав небольшое расстояние, несколько раз упав, Резаков хлопнул себя по лбу, – Спички! Я идиот! Спички!
Трясущимися руками он вынул коробок, вспыхнуло маленькое пламя. Оно быстро погасло, но они успели разглядеть дорогу и свои лица.
– Мы должны предупредить товарищей.
И они снова устремились в глубь пещеры.
Глава тридцать четвертая
Резаков и Леокадия сбились с пути.
Они не сразу это поняли. Они не могли даже предположить, что подобное может с ними произойти, так как хорошо ориентировались в хитросплетениях подземного лабиринта.
– Кажется, мы тут уже проходили, – испуганно заметила Лека.
Резаков промолчал. Он тоже подозревал, что они мечутся по кругу.
– Наверное, мы ошиблись тоннелем, надо было брать еще правее, – пролепетала Лека, которая теперь считала себя виноватой.
– Разумеется, ты ошиблась. Но ошиблась не в выборе туннеля. Тебе пришлось выбирать, кого спасать, сестру с мужем или своих товарищей. Мы сбились с кратчайшего пути и теперь можем опоздать их предупредить. Полиция нагрянет раньше нас.
– Ты несправедлив ко мне! – закричала Лека и остановилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22