Другое дело – Лавр. Тут можно было быть совершенно спокойным. Молодой Когтищев скоро превратился в совершенного денди, элегантного и образованного, к тому же очень яркого фотографа. Теперь он имел собственную квартиру и фотографическую студию, обставленную по последнему слову изысканной моды. Он часто покидал Петербург, и Соболевы, к большому облегчению Серафимы Львовны, теперь уже могли не беспокоиться о нем.
Лавр вел богемный образ жизни, частенько посещал злачные места, меняя подружек и знакомых. Викентий всегда воспитывал племянника не строго, вот и теперь смотрел сквозь пальцы на его молодые утехи, так как полагал, что именно таким образом молодой человек приобретет необходимый ему чувственный опыт. Ни мать, ни отец, по странной близорукости, не подозревали, что повеса кузен очень быстро приохотил к радостям жизни и своего юного родственника. Но эти знания, с налетом легкой порочности, только прибавили обоим лоботрясам неотразимого шарма. Имея разницу в летах более десяти годов, они все же выросли почти друзьями, несмотря на то, что Петя получал все что хотел, без всяких забот, а Лавру за это приходилось бороться.
К тому же, получив определенный, так необходимый молодому человеку чувственный опыт, Лавр вдруг принялся играть роль воздыхателя своей прекрасной тетушки, которую, впрочем, года совершенно не трогали. К его прежней развязности добавилось еще и нарочитое ухаживание, и неистощимые любезности, которые сыпались из него, как из рога изобилия. Серафима пыталась урезонить племянника, поставить его на место. Но это только еще более подзадоривало повесу и раздражало его тетушку.
Серафима в последнее время все чаще впадала в раздраженное состояние духа, или хуже того, принималась плакать по пустякам. Соболев даже отвел её к доктору.
– Нервы, нервы, нервы! А это, я вам доложу, батенька, пренеприятная и совершенно загадочная вещь! – доктор улыбнулся. – Я бы вам посоветовал еще одного ребеночка родить, вот тогда бы ваша драгоценная супруга перестала кукситься!
– Помилуйте, вы шутите! – замахал на него руками профессор. – Мне на следующий год шестьдесят! Я почтенный человек. А жене моей тридцать девять лет! Уж поздненько.
– Знаю, знаю. Только она, наверное, колдовство какое-нибудь знает. Ни морщин, никаких видимых признаков старости. Вот только плохое настроение, что частенько случается у дам в её возрасте. Быть посему, ежели не желаете ребеночка, так поезжайте за границу, в путешествие. Разнообразие впечатлений – лучший лекарь от любой хандры.
– Да уж я ли не возил её по Европам! – возмутился профессор.
– А вы, друг мой, куда-нибудь в более дальние края. Чем вы там занимаетесь, древностью? Вот и поезжайте туда, в древность эту!
Соболев изумился тому обстоятельству, что за все годы жизни с Серафимой ему и в голову не пришло повезти её в Грецию или в Египет. Показать то, о чем он писал книги и читал лекции студентам. А собственно, почему бы и нет? Разумеется, очень дорого. Однако к домашнему путешествию можно добавить и научные цели. Тогда, стало быть, может последовать и вспомоществование университета и научного сообщества. Эти мысли окрылили Соболева, и он начал раздумывать, как это преподнести жене и сыну. О том, что они поедут все вместе, у Викентия не возникало и тени сомнения.
Идея путешествия в Египет повергла и Серну, и Петю в бурный восторг, и с того времени в доме только и разговоров было, что о грядущей поездке. Одно только омрачало радость грядущего удовольствия. Лавр, как только узнал, то тотчас же заявил, что его душа художника не перенесет, если он не сможет приобщиться к таинственному миру древних и величественных пирамид. Несправедливо, если возьмут только Петра. Викентий пробурчал, что оплатил поездку племянника в Париж в прошлом году. Но тот не отставал, и каждый день появлялись новые аргументы, которые в конечном итоге сделали свое дело. Профессор уступил, обязав племянника сделаться штатным фотографом грядущей экспедиции.
Серафима злилась на Лавра, на его бесцеремонность и отсутствие деликатности. Как можно настаивать, если тебя не зовут? Но в этом был весь Лавр, и пора уж было к тому привыкнуть.
Решено было ехать в марте, потому что выяснилось, что летом в Египте невыносимая жара, а весна – самое замечательное время для поездки. Серафиме, правда, было трудно представить, что если теперь лежит снег и сугробы выше головы, то в это же время где-то светит жаркое солнце, цветут цветы и несет свои воды могучий Нил.
Однако до марта еще будет Рождество и, конечно, балы, на которых надо обязательно побывать.
А стало быть, надо и платье заказать, да такое, чтобы все ахнули. Впрочем, и так ахать будут, явись Серафима хоть в домашнем салопе. Эта семья, эта молодая и прекрасная мать со взрослым сыном и племянником постоянно привлекали всеобщее внимание и возбуждали бесконечные пересуды. Уж сколько лет был женат профессор Соболев, а злые языки все не унимались, все искали пороки и изъяны у безупречной Серафимы Львовны, все пытались разглядеть на голове стареющего профессора хоть какие-нибудь признаки рогов.
Среди блеска нарядов, возбужденных голосов, разгоряченных лиц, которые отражались в зеркалах, звучания музыки, Серафима чувствовала себя царицей, королевой. Она только успевала присесть, как уже спешил следующий кавалер. Она танцевала без устали, её гибкая фигура, затянутая в черный бархат, её плавные грациозные движения неизменно привлекали себе внимание. Даже юные особы были не столь ослепительны. Соболева же больше интересовали зеленое сукно игрального стола, и, если повезет, умный собеседник. На сей раз таковым оказался действительный тайный советник Гнедин. Они были знакомы давно, и Соболев всегда удивлялся широте ума этого государственного мужа, который неустанно пекся о нуждах Отечества, на каком бы посту он ни находился. Но на сей раз разговоры о судьбах России перестали волновать собеседника, и он обратился к профессору с совершенно неожиданной просьбой.
– Викентий Илларионович, я слышал, вы отправляетесь в экспедицию в Египет?
– Да, намерен нынче в марте. Только трудно назвать сие мероприятие экспедицией в чистом виде, так как со мной поедет и мое семейство. Но я думаю, что это не будет служить мне помехой. И даже наоборот. Свежий любопытный взгляд бывает иногда очень полезен!
– Стало быть, и жена ваша, и сын будут вместе с вами, – Гнедин заговорщически наклонил голову. – Сударь, быть может, тогда вы не откажете мне в одной немного странной просьбе.
– Извольте, – Соболев слегка пожал плечами, недоумевая, что могло от него понадобиться чиновнику такого ранга.
– Тут надобно начать издалека. Видите ли, у моей супруги была родственница, очень дальняя, скорее даже подруга. К несчастью, её уже нет на свете, дети её остались сиротами. Старший сын, чрезвычайно достойный молодой человек, получил опекунство над своей младшей сестрой. Последние годы она провела в монастыре, а юноша подался в Африку искать так сказать справедливости для буров. Он там был ранен, чудом избежал английского плена и теперь находится в Александрии. Мне пришлось помогать ему через наше посольство, иначе бы он там застрял навеки.
Соболев слушал вежливо, не понимая, к чему клонит собеседник.
– Мы с женой собирались в большое путешествие и намеревались посетить Древний Египет. По просьбе господина Аристова, так зовут молодого человека, мы забрали его сестру Зою из монастыря и теперь она живет в нашем доме. Мы намеревались взять её с собой и путешествовать в Египет, где бы она, после двухлетней разлуки, встретилась бы с братом. Но этим планам не суждено сбыться. Наша дочь Таисия опять ждет ребенка, она нездорова и мы боимся её оставить. На мужа её, никчемного господина Боровицкого, полагаться не приходится. Поэтому, когда я узнал, что ваше почтенное семейство направляется в Африку, я подумал, не будете ли вы столь добры, чтобы взять под крыло вашей заботы юную и благовоспитанную барышню? Ваша прекрасная супруга, ваши достойные молодые люди – прекрасная компания для юной девушки. Вы довезете её до Александрии и передадите на руки брата. Разумеется, все расходы Зои Федоровны будут оплачены из её средств, я позабочусь об этом.
– Что ж, – сдержанно улыбнулся Соболев. – Ежели юной девице понравится наше семейство, то милости просим!
– Вот и славно! – обрадовался Гнедин. – Давайте я познакомлю вас с госпожой Аристовой.
– Она тут, на балу?
Вместо ответа Гнедин подхватил профессора под локоть и устремился в глубь залы.
Серафима сидела в кресле, её огромный веер из страусовых перьев, украшенный кружевом и бисером, не мог обеспечить необходимой прохлады. Серафима оглянулась в поисках мужа, которого давно не было видно. И именно в этот момент он появился перед нею, под руку с неизвестной юной особой. За ними следовал господин Гнедин с чарующей улыбкой на устах.
– Дорогая Серафима Львовна, – произнес Гнедин, – позвольте вам представить мою родственницу Зою Федоровну Аристову. Ваш супруг был так добр, так любезен, что не отказал мне в моей просьбе взять на себя заботы об этой милой барышне в вашем путешествии в Египет.
И пока госпожа Соболева приходила в себя от изумления, новая знакомая уже была представлена молодым людям. Петр и Лавр смотрели на девушку с восторгом и радостным изумлением.
– Сударыня, – пропел Петя, – позвольте вам высказать свое восхищение и заметить – вы точно оживший цветок. Если бы цветок на своем стебельке мог ходить!
Зоя рассмеялась в ответ, и тотчас оба молодых человека предложили ей танец. Мгновение она колебалась, кого предпочесть, и вот уже маленькая ручка в лайковой перчатке достается Петру. Лавр не удержался и хмыкнул, опять все Петьке!
Молодые люди встали, ожидая начала танца. Серафима смотрела на них и думала, отчего девушка предпочла её сына, неужто, чтобы сделать любезность ей, Серафиме? И тут вдруг жгучая мысль пронзила её сознание. Ведь в глазах этого юного существа она – пожилая дама! Мать взрослого молодого человека, кавалера, жениха, наконец! Впервые не она, Серафима, а другая женщина оказалась в центре внимания.

Глава одиннадцатая

Как славно жить на свете, когда тебе еще нет и восемнадцати! Когда все зеркала, как бы они ни были мутны, отражают гибкую легкую фигурку, тоненькую, как прутик. Огромные лукавые глаза, непослушные пряди светлых стриженых волос, упрямый острый подбородок. Зоя Аристова кружила по палубе парохода, наслаждаясь вечерним солнцем. Легкие порывы морского ветра весело шевелили волосы на голове, и она отчаялась приводить их в пристойный вид. И как это Серафиме Львовне удается даже на корабле появляться всегда с безукоризненной прической и в таком виде, хоть сейчас на званый вечер?
С того памятного рождественского вечера прошло два месяца. И уже две недели девушка путешествовала в обществе семьи профессора Соболева, который любезно взвалил на себя хлопоты о юной барышне. Из Петербурга поездом добрались до Одессы, там сели на пароход Добровольного флота, и теперь по Черному морю плыли мимо побережья Турции, через Босфор, мимо Стамбула в Средиземное море, и дальше в Египет, в Александрию, где её ждал любимый брат Егор.
Новые знакомые, новые впечатления переполняли юную душу. Семейство Соболевых, как и ожидал Гнедин, приняло девушку очень сердечно, во всяком случае, мужская часть семьи. Серафима Львовна отчего-то поначалу встретила Зою настороженно, но та была девушка неглупая и быстро поняла правила игры: на завтрак, обед и ужин надо неустанно восхищаться госпожой Соболевой. А поскольку это было нетрудно, то Зоя вполне искренне присоединилась к общему хору. Льдинка быстро растаяла, и для Зои тоже нашелся уголок в душе Серафимы.
Девушка с первых дней сделалась всеобщей любимицей, словно она выросла в этой семье. Профессор строг, суров, порой надменен, но только не с ней. Зоя с открытым ртом слушает его рассказы из древней истории и не устает поражаться знаниям Викентия Илларионовича.
Петя и Лавр. Кого предпочесть милой кокетке? Каждый хорош. Петя такой любезный, такой смешливый, такой ласковый, приятный, добрый. Ну, такой, такой… чудный! Куда бы она ни шла, где бы ни находилась, он тут как тут, и уже несет бокал холодного лимонада, или мороженое, укутывает ноги пледом, если дует прохладный ветер, подает руку, чтобы сойти с трапа. И все с такой обворожительной улыбкой и таким нежным взглядом, что кружится голова. Когда она закрывает глаза, то Петины глаза не дают ей заснуть, они смотрят ей прямо в душу… Но вдруг появляется Лавр и все меняется, он умеет как-то ловко, изысканно усмехнуться, найти точное слово и высмеять кузена, выставить его в неловком свете, и все так тонко, так незаметно. И вот уже милый Петя кажется пустым повесой. Зато Лавр – сама таинственность, сама загадка. Когда он смотрит на Зою, она чувствует себя словно кролик перед удавом. Когда его совершенно лысая голова склоняется к её ушку, когда она слышит его завораживающие тихие слова, чувствует его дыхание, мурашки начинают бегать по телу, становится страшно, зябко. И снова хочется к Пете, с которым так легко и весело. А шутки Лавра иногда уж больно злы!
– Отчего вы позволяете кузену так безжалостно насмехаться над собой? – однажды Зоя спросила Петю.
– Да бог с ним! – Петр пожал плечами. – Я другой раз и не замечаю. А если и замечаю, то вовсе не обижаюсь. В детстве папенька строго-настрого запретил мне обижать Лавра, с ним судьба жестоко обошлась!
– Да, я помню, вы рассказывали мне его ужасную историю. Но это не оправдывает его действий. Это несправедливо! – горячилась Зоя.
– Что мне можно, а Петьке нельзя? – раздался заинтересованный голос Лавра, и его голова показалась на верхней ступени лестницы, ведущей на палубу. Видя лукавый взгляд его прищуренных глаз, хищное сверкание его очков, Зоя поняла, что тот слышал их разговор, и хитрить бесполезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37