Вы должны…Он прервал ее вопросом:– По-вашему, девочки с ним в безопасности? Она умолкла, потом ответила коротко:– Как со всяким человеком. Или с призраком мужчины. Или богом.Услышав последнее слово, Фафхрд пристально глянул на нее. Она кивнула и продолжила:– Они кормят его, поят, укладывают спать. Конечно, перед сном он может их немножко потискать. Это старый бог, потерявший свой дом, как я думаю, он легко устает, что, возможно, является благословением для нас. В любом случае девочки тоже служат во спасение Льдистого и рискуют не больше других.Фафхрд обдумал услышанное и, прочистив горло, сказал:– Прошу прощения, леди Афрейт, но ваши земляки, судя по словам Гронигера и некоторых других, с кем я познакомился, в том числе и советников, не верят ни в каких богов вообще.Она нахмурилась.– Да, это так. Боги покинули Льдистый остров много лет назад, и наш народ вынужден сам о себе заботиться в этом жестоком мире – в столь ужасном климате. Поневоле научишься трезвомыслию.– Однако, – сказал Фафхрд, припомнив что-то, – мой друг в сером считает, что Льдистый – это что-то вроде края света, где могут встречаться необычные корабли, и люди, и боги из самых дальних миров.– И это правда, – сказала она торопливо. – Возможно, это тоже развивает умение трезво мыслить: живя среди призраков, ты можешь сосчитать лишь то, что можно удержать в руке и взвесить на весах. Деньги и рыбу. Это единственный путь. Но мы с Сиф выбрали другой – в этом сонмище фантомов среди мошенников и предателей различать полезных и надежных, искать таких, которые помогут Льдистому. Ибо эти два бога, которых мы нашли…– Два бога? – вопросил Фафхрд, поднимая брови. – Сиф тоже нашла одного? Или второй сидит в этой же беседке?– Это долгая история, – сказала она нетерпеливо. – Слишком долгая, чтобы рассказывать ее сейчас, когда на нас одно за другим сыплются несчастья. Надо думать о деле. Холодной Гавани угрожает страшная опасность…– Я снова прошу прощения, леди Афрейт, – перебил ее Фафхрд, слегка повысив голос, – но ваш призыв думать о деле напомнил мне о другом вопросе, по поводу которого вы и Сиф, кажется, совершенно разошлись во мнениях со своими друзьями-советниками. Они не слыхали о вторжении минголов и уж точно не знают о том, что вы нас наняли.., и в записках своих вы просите держать это в секрете. Я привез вам двенадцать берсерков, как вы и хотели…– Знаю, знаю, – сказала она резко, – и я довольна. Но вы получили за это плату – и получите еще, когда дело будет сделано. А советники… Кхахкт усыпил их подозрения своими колдовскими чарами, и я не сомневаюсь, что нынешнее скопище косяков рыбы – тоже его рук дело, ставка на их жадность.– От его чар пострадали и я, и мой друг, – сказал Фафхрд. – Однако в Ланкмаре, в «Серебряном Угре» вы утверждали, что выступаете от имени всего Льдистого острова, а сейчас получается, что вы выражаете только свое мнение и мнение Сиф, а не всею Совета – сколько там всего человек, двенадцать?– А вы ожидали легкого плавания? – рассердилась она. – Никаких препятствий и встречных ветров? К тому же мы и впрямь говорим от имени Льдистого, ибо из всех членов Совета только мы с Сиф лелеем в наших сердцах надежду вернуть былую славу острову, и мы, уж поверьте, – полноправные советники, унаследовавшие, как единственные дочери, дома, фермы и членство в Совете от своих отцов (Сиф – после смерти братьев). В детстве мы играли с нею в этих холмах, возрождая в наших играх величие Льдистого. Порой мы становились королевами пиратов и грабили остров. Но чаще всего мы воображали, как захватим власть в Совете, принудив к покорности всех остальных его членов…– Откуда столько жестокости в маленьких девочках? – не удержался Фафхрд. – Мне-то представлялось, что вы обычно собираете цветочки, плетете венки и воображаете себя маленькими женами и матерями…– ..и как вы перерезаете этим женам глотки! – закончила Афрейт. – О, цветочки мы тоже собирали, иногда. Фафхрд усмехнулся, но далее заговорил серьезно:– Стало быть, вы унаследовали членство в Совете – Гронигер говорит о вас с уважением, хотя, мне кажется, догадывается все же о сговоре между нами, – потом, наткнувшись на какого-то бездомного бога, вернее, двух богов, решили, что эти боги не предадут вас и из-за старческого слабоумия не смогут сбить с толку, а те поведали вам о великом нашествии минголов, решивших завоевать весь мир, начав с Льдистого, после чего вы и отправились в Ланкмар и наняли нас с Мышеловом, как я догадываюсь, на собственные средства…– Сиф – казначей Совета, – с выразительной гримаской заверила его Афрейт. – Она весьма ловко управляется с цифрами и расчетами – как и я, Секретарь Совета, управляюсь с пером и словами.– И тем не менее вы верите этому богу, – подчеркнул Фафхрд, – старому богу, который любит виселицы и как будто черпает силы, разглагольствуя о них. Что до меня, я весьма подозрительно отношусь к старикам и богам. Опыт учит меня, что все они развратны и алчны – и за свой долгий век пообвыкли жить во зле, строя хитроумные козни.– Согласна, – сказала Афрейт, – И все-таки бог есть бог. Пусть его старое сердце томит низменная страсть, пусть его представления о смерти и судьбе безнравственны, он все-таки должен быть верен своему божественному предназначению, а это значит – слушать, что мы говорим, поддерживать нас, рассказывать честно, что происходит в далеких краях, и пророчествовать, хотя он может попытаться и запутать, если слушать его не очень внимательно.– Что же, пожалуй, это согласуется с моим опытом по части богов, – признался Фафхрд. – Скажите мне, почему этот холм называется холмом Восьминогой лошади?Афрейт, нисколько не удивившись неожиданному вопросу, ответила:– Потому что требуется четыре человека, чтобы принести гроб или снять тело повешенного. Четыре человека – восемь ног. Могли бы и сами догадаться.– А как зовут этого бога? Афрейт сказала:– Один.И при звуке этого звонкого, как удар гонга, имени, Фафхрд испытал странное чувство – словно еще чуть-чуть, и всплывет в памяти что-то из другой жизни. И еще оно чем-то напомнило ему о Карле Тройхерце, этом чудном иномирянине, который ворвался ненадолго верхом на двухглавом морском змее в жизнь Фафхрда и Мышелова, когда они ввязались в бурную и опасную войну с разумными крысами Нижнего Ланкмара, и о невнятице, которую тот нес. Одно короткое имя – но чувство было такое, словно рухнула стена между мирами.Он смотрел все это время в широко открытые глаза Афрейт и заметил вдруг, что они скорее фиолетовые, чем голубые, какими казались при желтом свете факела в «Серебряном Угре», – и удивился, как он вообще сумел разглядеть их цвет, если фиолетовые небеса давно покрылись ночною мглой, которую рассеивала сейчас только неспешно поднимавшаяся над восточным плоскогорьем луна.За спиной Афрейт прозвучал голосок, тихий и спокойный, как сама эта ночь:– Бог спит.У входа в беседку виднелся стройный белый силуэт – там стояла одна из девочек, одетая в скромное, похожее на сорочку платьице, оставлявшее одно плечо открытым. Фафхрда удивило, что она не дрожит от ночного холода. Позади нее маячили смутные тени подруг.– Он не причинил вам никаких хлопот, Мара? – спросила Афрейт. И при звуке этого имени Фафхрд вновь испытал странное чувство.– Не больше, чем всегда, – ответила девочка. Афрейт сказала:– Ладно, надевай башмаки и плащ – и вы тоже, Мэй и Гейл, – и ступайте за мной и этим чужеземным господином в Соленую Гавань, идите поодаль, чтобы не слышать разговора. Мэй; ты сможешь навестить бога на рассвете и принести ему молока?– Смогу.– Это ваши дети? – шепотом спросил Фафхрд. Афрейт покачала головой.– Кузины. А мы с вами тем временем, – сказала она тоже тихо, но деловито, – обсудим в деталях ваш неотложный поход с берсерками в Холодную Гавань.Фафхрд чуть приподнял брови, но кивнул. Над головой прошелестел ветерок, и ему вспомнились вдруг давние их с Мышеловом возлюбленные, невидимые горные принцессы Хирриви и Кейайра, и брат их, воинственный принц Фарумфар. *** Серый Мышелов убедился, что люди его накормлены и готовы отойти ко сну, и еще раз предупредил их по-отечески о необходимости вести себя в родном порту своих нанимателей прилично. Он обсудил вкратце с Урфом и Пшаури предстоявшие на завтра работы. Затем, окинув всех напоследок загадочным хмурым взглядом, набросил плащ на левое плечо и вышел в стылый вечер, направляясь к «Соленой Селедке».Хотя они с Фафхрдом неплохо выспались накануне на борту «Бродяги» (от предложенных коек на берегу они отказались, разместив там только матросов), день выдался столь долгим и хлопотным, что Мышелов должен был бы чувствовать сейчас усталость – однако, к своему удивлению, чувствовал даже некоторое воодушевление. Но вызвано оно было вовсе не нынешними их с Фафхрдом проблемами И не мыслями о грядущих, а, скорее, размышлениями о том, какой же нелепостью было то, что ему пришлось три месяца изображать перед своими людьми капитана, быть неумолимым поборником дисциплины, великим штурманом и со всех сторон самым героическим героем. Он, сам вор и капитан корабля воров, учил их искусству войны и мореплавания, что никоим образом не могло им пригодиться по возвращении к прежнему образу жизни – смешно! А все потому, что маленькая женщина с золотыми искорками в темных волосах и зеленых глазах поручила ему это неслыханное дело. Воистину, всем шутам шут.Лунный свет, разлитый в небесах горизонтально, в узкую темную улочку не попадал, а высвечивал лишь перекрестье балок над дверью таверны «Соленая Селедка». Откуда на этом северном острове взялось столько дерева? Войдя внутрь, Мышелов отчасти получил ответ на свой вопрос. На постройку таверны пошли останки затонувших кораблей, серые от времени балки и доски – одна стена, как заметил Мышелов, еще сохранила килевой изгиб, а на другой виднелись дырочки и окаменелые панцири подводных тварей.В таверне сидели и тихо выпивали полдюжины моряков с разных кораблей, и еще более тихо передвигали по шахматной доске пузатые каменные фигурки двое молодых островитян. Мышелов вспомнил, что видел нынче утром того, кто играл черными, рядом с Гронигером.Без лишних слов он направился к задней комнате, в дверях которой, загораживая проход наполовину своим телом, сидела на низком стульчике могучая, с бородавками на лице, старая ведьма, с виду – прародительница всех уродов-великанов и прочих чудищ.Рядом с Мышеловом появился хозяин-илтхмарец и тихо сказал, вытирая руки полотенцем, которое служило ему передником:– «Огненное логово» нынче вечером занято – частная пирушка. Только наживете себе неприятностей с матушкой Грам. Что вам подать?Мышелов одарил его хмурым взглядом и молча шагнул к двери. Матушка Грам сердито глянула на него из-под косматых бровей. Он ответил ей тем же. Илхтмарец пожал плечами.Матушка Грам встала со стула и пропустила его в заднюю комнату. Проходя мимо ведьмы, Мышелов обернулся и с холодным высокомерием коротко улыбнулся илтхмарцу. Один из островитян поднял черную ладью и, не поднимая склоненной над доской головы, словно бы пребывая в глубокой задумчивости, бросил в их сторону внимательный взгляд.В задней комнате горел огонь, его света едва хватало, чтобы видеть, куда идешь. Большой очаг – каменная плита по пояс высотой – располагался в самом ее центре. В низкий потолок над ним был вделан огромный медный дымоход – с днища какого только корабля была снята эта медь, подумал Мышелов, – куда и утекала, извиваясь, тонкая струйка дыма. В комнате стояли несколько маленьких, исцарапанных столов, стулья, в стене виднелась еще одна дверь.Боком к нему на краю очага сидели рядышком две женщины, привлекательные, но имевшие несколько потасканный вид. Одну из них Мышелов уже видел днем и принял за проститутку. Таковое его мнение вполне подтвердили сейчас их вызывающие наряды и красные чулки на одной из девиц.Мышелов подошел к столу в сторонке от них, бросил плащ на один стул и сел на другой, так, чтобы видны были обе двери. И, сплетя пальцы рук, невозмутимо уставился в огонь.Матушка Грам, повернувшись ко всем троим спиной, вернулась на свое место в дверях.Одна из веселых девиц следила за огнем, время от времени подбрасывая в него плавник, отчего пламя начинало гудеть и становилось то синим, то зеленым, и колючие черные ветки, которые вспыхивали жарко-оранжевым цветом и с треском стреляли искрами. Вторая девица, растопырив пальцы, плела из черного шнурка кошачью колыбельку. Мышелов то и дело посматривал, отводя взгляд от огня, на ее незатейливое рукоделье.Женщины как будто не обращали на него внимания, но через некоторое время та, что следила за огнем, встала, принесла на его стол кувшин и две кружки, налила в одну из них вина и выжидательно посмотрела на Мышелова.Он взял кружку, попробовал вино, затем сделал небольшой глоток, кружку поставил и, не глядя на женщину, коротко кивнул.Она вернулась к прежнему занятию. А Мышелов принялся потихоньку потягивать вино, глядя в огонь и слушая его песню. В этой маленькой тихой комнате треск и гудение пламени казались весьма громкими и напоминали звучание человеческого голоса – молодого, страстного, быстрого, то веселого, то сердитого. Мышелов готов был поклясться, что слышит порой слова и целые фразы.Постепенно он начал различать в пламени лица, вернее, одно лицо, которое все время меняло выражение, – лицо молодое, красивое, с подвижным ртом, то открытое и дружелюбное, то перекошенное завистью и злобой (в те мгновения, когда пламя зеленело), то искаженное до неузнаваемости, словно размытое потоками нагретого огнем воздуха. Мышелову даже померещилось раза два, что по ту сторону очага и впрямь сидит какой-то человек, который то приподнимется, чтобы взглянуть на него сквозь пламя, то снова сядет. Его подмывало встать и посмотреть, так ли это, но он сдержался.Странно, но лицо это казалось Мышелову знакомым, хотя, как он ни ломал голову, вспомнить его не смог. В конце концов он оставил эти попытки и вновь начал слушать голос огня, стараясь совместить движения губ пляшущего в огне лица с воображаемыми словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28