Тем временем Остерман распространял заранее отпечатанный манифест, разъяснявший, что целью десанта является лишь напоминание о необходимости мира. Однако осуществленный сравнительно небольшими силами десант не смог сыграть роли катализатора. Получив обещание английской помощи, шведское правительство отказалось подписывать согласованный проект. Переговоры были прерваны. 15 сентября русские уполномоченные покинули Варгад.
Татищев уехал с острова раньше. Собственно, ему приходилось по поручению Брюса ездить в Петербург неоднократно. В феврале он отвозил письмо весьма деликатного содержания самому Петру. Брюс конфиденциально уведомлял о разногласиях, возникших у него с Остерманом. Петр, находившийся в это время на минеральных источниках в Олонце, подтвердил получение письма, посланного «через Татищева», и выражал полное доверие полномочному послу.
В марте Татищев снова оказывается в Петербурге. Видимо, не без совета Брюса он пишет «важное письмо» царю, в котором излагает план составления подробных карт по всей территории страны. Татищев полагал, что для проведения подобной работы достаточно было выделить четыреста геодезистов из числа окончивших Морскую академию. В письме указывалось и на практическое значение этой работы для предупреждения мошенничества при сделках с движимым и недвижимым имуществом, а также просто против поглощения слабых сильными. Петр проявил интерес к предложению Татищева и посоветовал продолжать работу в этом направлении. Но в этот период Татищев выступал лишь с идеей, имея в виду, что проводить ее будет кто-то другой.
Выполнив те или иные поручения Брюса, Татищев возвращался на острова. Последнее поручение касалось дела, начатого им самим в Гданьске. Пушечный мастер Витверк сообщил, что им изготовлены формы для литья пушек, и требовал до тысячи пудов меди. В июне Брюс отправил к кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову офицера с просьбой изыскать деньги или медь, поскольку в Артиллерийском приказе ни того, ни другого не было. Офицер ничего не смог добиться, и в августе с тем же поручением направился Татищев. Вскоре в Петербург вернулся и Брюс. Его ждали здесь многие дела и поручения. И так уж складывалось, что многие из них он мог перепоручить только Татищеву.
Пробуждение Каменного пояса
Для граждан гораздо полезнее, когда процветает все государство в целом, а не когда отдельные лица преуспевают, целое же разрушается.
Фукидид
Характер состоит в способности действовать согласно принципам.
Кант
Татищев неизменно поражал биографов разносторонностью своих занятий, легкостью, с которой он переходил от одного дела к другому, часто ранее ему совсем неизвестному. Обращали внимание и на то, что его научные занятия шли как бы за практической деятельностью. По замечанию французского ученого Симоны Блан, автора большого исследования о Татищеве, «просветитель» в Татищеве дополнял и продолжал «деятеля»: мысль помогала и оправдывала действие». Это и так, и не совсем так. Правильнее сказать, что мысль и действие находились у Татищева в таком тесном переплетении, что трудно было определить, что чему предшествовало.
Праздность не была свойственна и русской аристократии XVII века. Бояре могли заседать в Думе целыми днями. Государственная служба не знала ни для кого послаблений. В этом смысле Петровская эпоха мало что изменила. Изменилась лишь наполняемость занимаемого времени, интенсивность и производительность деятельности. Сам Петр подавал пример в этом отношении, не переставая работать даже в периоды своих довольно грубых увеселений; обсуждались предложения, принимались послы, утверждались решения. А в его окружении были люди, задачей которых являлось устройство потех вроде «дебошана французского» Лефорта, который в конце концов «от пьянства скончался». Но были и такие, кто потехи воспринимал как неотвратимые помехи на пути решения государственных дел. Энтузиазм царя вызвал к жизни и Меншиковых, готовых и на подвиг, и на разгул, и на казнокрадство, и Брюсов, соразмерявших свою деятельность с государственными интересами.
Государственная система, сложившаяся в XVII веке, как и всюду, где торжествует абсолютизм, была громоздкой и плохо управляемой. Преобразования начала XVIII столетия очень мало ее преобразовали. Гораздо большее зависело от энергии и распорядительности отдельных лиц, чем от работавших с перебоями государственных механизмов. Возглавляя делегацию на Аландском конгрессе, Брюс продолжал руководить различными ведомствами, интересовался разными отраслями знания, проектировал новые заведения и исполнял нескончаемые поручения Петра. По оценке Татищева, Брюс был «человек елико высокого ума, острого разсуждения и твердой памяти... к пользе российской во всех обстоятельствах ревнительный рачитель и трудолюбивый того сыскатель». Проявляя «ревность» к России и желая оставить по себе добрую память, он, «имея немалой цены собранной кабинет древних медалей, монет, руд и других природных и хитросочиненных диковинок мафематических, а наипаче острономических инструментов и в немалом числе книг библиотеку, мимо родного племянника, для пользы обсчей в императорскую Академию наук подарил и другие многие государю и государству знатные услуги показал». Татищев отмечал этот факт, конечно, не для того, чтобы полюбоваться им со стороны. Таким рисовался ему гражданский идеал, которому он стремился следовать на протяжении всей жизни. Находясь на Аландских островах, Брюс был «отягщен» «Берг- и Мануфактур-коллегией, Монетной, Артиллерийской и Инженерной канцелярией». Помимо того, он собирался еще «обстоятельную русскую географию сочинить», в чем ему Татищев «по возможности вспомоществовал».
Обращение Брюса и Татищева к географии явилось непосредственным продолжением и развитием идеи, высказывавшейся Татищевым в связи с работой над «практической геометрией» и в упомянутой выше записке царю о необходимости проведения целенаправленного земельного размежевания по всей стране. Татищев, как отмечалось, отрицательно относился к начатому в 1718 году переходу к подушному обложению. Очевидно, так же смотрел на этот вопрос и Брюс.
В XVII веке поземельное обложение было постепенно заменено подворным. Такая замена, конечно, прежде всего ударила по тем хозяйствам, которые наиболее интенсивно осваивали земли или вообще мало были связаны с земледелием. Но формально поземельная система обложения не отменялась, а переход на подворную систему сопровождался значительным снижением общей суммы сборов и погашением прежних недоимок, в результате чего изменение акцента в обложении мало ощущалось. К тому же рассчитывалось лишь общее число дворов, а распределение податей отдавалось на усмотрение «мира». Новая система обложения быстро подсказала пути противодействия ей: семьи перестали делиться, под одной крышей собирались несколько семей.
Переход к подушному окладу предусматривал чисто фискальные цели. Правительство устанавливало размеры податей с крестьян как в казну, так и помещику (71 копейка с «души» в казну и 40 копеек помещику). Разумеется, этой податью не исчерпывались поборы с крестьян. В рассматриваемое время они достигали 10-15 рублей на крестьянский двор — сумма, которую практически крестьянин выплатить не мог. Естественно, что помещики были недовольны государственной регламентацией и чрезмерным государственным обложением. Но эта реформа (впервые) передавала в их распоряжение крестьянские «души». Именно реформа обложения 1718 года означала установление личной крепостной зависимости, и отныне крестьянин лишается и последних остатков экономической свободы, без которой невозможно было сколько-нибудь устойчивое поступательное развитие его хозяйства. В беседах с Петром ни Татищев, ни Брюс этот аргумент, вероятно, не приводили. Но они не могли пройти мимо факта чрезвычайно неравномерной отдачи с разных земель, расположенных в одной и той же зоне, из-за чего страдали прежде всего предприимчивые землевладельцы, те, кто удерживал на своих землях крестьян благодаря относительно низкому уровню эксплуатации. Поэтому и выдвигалось предложение провести новое размежевание с учетом количества и качества земель и угодий в разных уездах России.
Написание «географии» Брюс перепоручает Татищеву. Поначалу Татищев, не имея достаточных пособий и знаний, «осмелитьца не находил себя в состоянии». Однако «яко командиру и благодетелю отказатьца не мог». К тому же эта работа теперь сливалась с самим им внесенным проектом размежевания, и Петр специальным объявлением в Сенате утвердил его в новой должности. Татищев был «определен» к «землемерию всего государства и сочинению обстоятельной российской географии с ландкартами».
Приняв в 1719 году дела и подготовительные материалы, Татищев окунулся в работу. Она оказалась еще сложнее, чем первоначально казалось ему самому, поскольку потребовались исторические разыскания. Татищев «в самом начале увидел, что оную из древняго состояния без достаточной древней гистории и новую без совершенных со всеми обстоятельствы известий начать и производить неможно». Встала задача выяснить, каким образом те или иные территории вошли в состав Российского государства, каковы истоки вошедших в него народов и т. д. В результате задача написания географии в глазах Татищева тесно переплелась с необходимостью написания истории. Давно возникший интерес к прошлому своей страны и народа теперь начинал воплощаться в нечто осязаемое. Но по независящим от Татищева обстоятельствам эта весьма важная для государства работа была прервана.
В 1718-1720 годах в России происходила перестройка деятельности центральных органов, в частности, создавались коллегии и вырабатывался их статус. К этой работе был привлечен и генерал-фельдцейхмейстер Яков Вилимович Брюс. Предстояло отобрать все «подходящее» для России из опыта Швеции, Дании и других европейских стран. Особое внимание уделялось государственной организации управления промышленностью.
Еще в 1711 году Иоганн Блиер — саксонец, служивший в России с 1699 года, — подал предложение об организации особой коллегии для руководства горной промышленностью. Но из-за издержек чрезмерной централизации предложение не было реализовано. Более того. В том же 1711 году был закрыт приказ Рудокопных дел, функционировавший при приказе Большой казны. В 1715 году он был открыт вновь, но действовал крайне непродуктивно. Оставленные на усмотрение местного начальства, казенные горные заводы влачили жалкое существование. Некоторые воеводы и коменданты стремились вообще избавиться от обузы и попросту закрыть заводы. Учреждением 12 декабря 1718 года Берг-коллегии предполагалось коренным образом пересмотреть отношение к этой отрасли хозяйства. Во главе коллегии был поставлен Брюс, а горными советниками утверждены действительные или мнимые иноземные специалисты: Потт, барон де Люберас, барон Шлаттер, Винцент Райзер, Иаков Делейес. Дальнейшие события показали, что создание столь «одноцветной» коллегии не лучшим образом сказалось на деле. Пожалуй, лишь Люберас действительно соответствовал назначению.
19 декабря 1719 года был обнародован первый горный закон: Берг-привилегия. С 1720 года коллегия начинает регулярную деятельность. О положении на местах в то время сведения было получить практически невозможно. Поэтому в разные стороны рассылаются специальные уполномоченные. Недавние боевые офицеры теперь переключаются на деятельность совершенно иного рода. Так, в Тулу был послан асессор коллегии Василий Григорьевич Волконский, в Сибирь — кабинет-курьер Илья Голенищев-Кутузов. Указом 7 января 1720 года на Кунгур был направлен Иоганн Блиер. А вскоре назначение на Урал получил и Василий Никитич Татищев. Брюсу не дали желаемого числа «гвардейских офицеров», да и далеко не каждый гвардейский офицер мог принести реальную пользу в таком тонком деле, как организация горной промышленности. И он просит теперь Петра использовать своего помощника в ином качестве, более неотложном в данное время.
Иоганн Блиер провел на Урале почти два десятилетия. Татищев ехал на Урал впервые. За плечами Блиера был огромный опыт разыскания руд и отчасти создания заводов по их переработке. Татищев этими делами пока не занимался. Поэтому первоначально предполагалось направить Татищева как бы в помощь Блиеру, в качестве своеобразного заместителя по хозяйственной части: Татищев должен был вести бухгалтерию, нанимать работников, помогать Блиеру и т. п. Кроме того, Татищеву поручалось на месте разобраться в чрезвычайно запутанных делах и конфликтах между местной администрацией, управляющими местных частных заводов и специалистами, представляющими государственную казну. Достаточно сказать, что сын бывшего коменданта Кунгура Лев Шокуров получил в 1715 году от казны на медеплавильное дело 1100 рублей, а меди было выплавлено только 45 пудов (рыночная цена пуда меди была шесть-восемь рублей, а себестоимость на Урале полтора-два рубля). И многомесячное следствие не сумело ничего выявить, поскольку воевода не обременял себя ведением приходо-расходных книг. Посадский человек из Соли Камской Прокофий Сталов неоднократно подавал государственным чиновникам доношения о наличии медной руды около села Романова. Но его самого насильно приписали «строгановским крестьянином», а приказчики Строгановых подкупали и рудных подмастерьев, и представителей власти, дабы устранить возможную конкуренцию со стороны казны. Прокофия Сталова строгановские приказчики били кнутом и сдали в рекруты. И, уже будучи на службе в Петербурге, Сталов сумел 18 октября 1717 года подать Петру I уведомление о своих находках.
Бюрократизация на феодальной основе далеко не всегда улучшала управление и, во всяком случае, создавала новые сложности и трудности. Одна из них — широкое распространение казнокрадства и взяточничества. Старая система кормлений отдавала суд на откуп кормленщикам и являлась как бы формой оплаты службы того или иного воеводы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58