В разговоре с человеком такого калибра было бы глупо даже попытаться скрыть правду.
- Мы выиграли серию сражений, - признался я, - только потому, что противник совершил гораздо больше промахов и глупостей, чем мы. Но, вы знаете не хуже меня, сколь огромны промышленно-производственные возможности наших врагов. В этой войне очень мало пространства остается для оптимизма в пользу нашей страны.
Мне показалось, что хозяин был ошеломлен услышанным. Цензура работала настолько четко, что никто ничего не знал об истинном положении дел на театре военных действий.
Через четыре дня после моего возвращения в Куре штаб Объединенного флота прислал приказ о новых назначениях для офицеров и многих членов экипажа моего эсминца. Практически все мои офицеры и половина старшин и матросов переводилась на другие корабли. Ко мне же направлялись новые офицеры и новобранцы-матросы. Видя, как наиболее опытные и обстрелянные офицеры и матросы покидают эсминец, я никак не мог взять в толк, чем руководствуется штаб флота, разбивая сплавленные, прошедшие бои экипажи. Другие командиры удивлялись этому обстоятельству не меньше меня. Теперь мне нужно было потратить минимум два месяца на учения, чтобы создать из вновь прибывших какое-то подобие экипажа боевого корабля, которому предстояло вернуться на театр военных действий.
Когда 20 мая был получен оперативный план захвата атолла Мидуэй, первой моей мыслью было то, что все в штабе Объединенного флота сошли с ума одновременно. Этой новостью со мной конфиденциально подселился адмирал Танака. Я пришел в ужас.
- Что это означает, господин адмирал? - заикаясь от волнения, спросил я. - Мы же совершенно небоеспособны с нашими новыми командами!
- Тсс, - уныло прервал меня Танака. - Я еще точно ничего не знаю и надеюсь, что это все слухи.
Тем не менее, буквально на следующий день, 21 мая, вся флотилия адмирала Танака - один крейсер и шесть эсминцев - получила приказ немедленно выйти из Куре и следовать на остров Сайпан, где и ожидать дальнейших приказов.
На следующий день после выхода из Куре я, находясь в рубке, услышал чьи-то злобные крики на палубе и звуки, напоминающие драку. Я выскочил на крыло мостика и увидел, как лейтенант Кацуе Шимицу бьет кулаками по лицу стоявшего по стойке смирно матроса, чье лицо уже распухло от ударов.
- Что происходит?! - в гневе крикнул я.
Лейтенант Шимицу - новый артиллерийский офицер - повернулся ко мне с горящими от злости глазами.
- Командир, - доложил он, - этот матрос прошел мимо меня, не отдав чести. Я наказываю его за это.
Я был ошеломлен, увидев, что наказываемым матросом был наш лучший сигнальщик Икеда, поощренный специальным приказом за обнаружение вражеской подводной лодки у Сурабаи.
- Это правда? - спросил я его.
- Да, командир, - прошептал он распухшими губами. Я разрешил ему идти, а лейтенанта Шимицу пригласил к себе в каюту. Тот сжал зубы, но последовал за мной, не сказав ни слова. Эта сцена просто вывела меня из себя, но я пытался сдержаться. Разрешив лейтенанту сесть, я сказал:
- Шимицу, можете курить, если хотите. Это будет разговор между двумя мужчинами, а не между командиром корабля и его артиллерийским офицером. Я не хочу критиковать вас или брать под защиту нарушившего устав матроса. Но я хочу ясно вам заявить, что не являюсь сторонником поддержания дисциплины методами рукоприкладства. Я не знаю какие методы насаждал ваш бывший командир, но я твердо убежден, что экипаж эсминца должен жить и воевать единой семьей, связанной между собой гармонией и дружбой.
По лицу Шимицу я видел, что хотя он и выглядит расстроенным, но мои слова его совсем не убедили.
- Обеспечить на корабле настоящий порядок и несение службы не легко, продолжал я, - но я желаю добиться этого без применения мер физического воздействия. Возможно, это трудно, но только такой метод способен принести желаемые результаты в военное время. Если для вас это слишком трудно, то в следующий раз, когда вы столкнетесь с необходимостью наказания подчиненных, докладывайте лично мне, и я буду принимать окончательное решение.
Шимицу смотрел на носки своих ботинок, но не отвечал ничего.
Я позвонил, вызвал рассыльного и приказал ему пригласить ко мне всех командиров боевых частей. Все они были в числе вновь прибывших на корабль: капитан-лейтенант Сигео Фудзисава - командир электромеханической боевой части, старший лейтенант Масатоси Миеси - командир минно-торпедной боевой части и капитан-лейтенант Кинджуро Мацумото - командир штурманской боевой части. Все они были встревожены внезапным вызовом и молча стояли у дверей каюты.
- Я только что видел, - объявил я, - как Шимицу бил матроса. Поскольку он делал это совершенно открыто, я могу прийти к выводу, что подобные вещи стали обычными на корабле. Я хочу вам официально заявить, что не потерплю ничего подобного на своем эсминце и требую эту практику немедленно прекратить. Все. Можете быть свободны!
Офицеры ушли, и я остался в каюте в совершенно порченном настроении, которое можно было сравнить и приступом бессильной злости. Разве можно идти в бой матросами, которых бьют и унижают по любому поводу? Я вспомнил, как меня самого били на первом курсе училища, и как это навсегда несмываемой горечью отлеглось в моей памяти. Ведь избивая матроса, прежде всего выбиваешь из него любую инициативу, без которой невозможна боевая служба на военном корабле, особенно на эскадренном миноносце, где любая неслаженность, любое промедление на доли секунды могут привести к гибели корабля и всего экипажа. Я решил использовать каждую свободную минуту для инспекции боевых частей и матросских кубриков, чтобы убедиться, что мой приказ выполняется. Мне еще приходилось слышать офицерскую ругань, но случаев рукоприкладства вроде больше не было.
Мы прошли 1400 миль со скоростью 20 узлов и утром 25 мая пришли на Сайпан. В бухте острова мы застали шестнадцать транспортов, которые пришли с острова Трук, имея на борту 3000 солдат и 2800 морских пехотинцев. План операции по захвату Мидуэя начал осуществляться 26 мая 1942 года. На следующий день, 27 мая, из Внутреннего моря к Мидуэю вышло мощное оперативное соединение авианосцев адмирала Нагумо. Вечером 28 мая наши эсминцы, эскортируя транспорты с десантом, оставили Сайпан. Принимая во внимание, что за нашим выходом могли следить подводные лодки противника, мы легли на ложный курс в западном направлении, прошли в точку западнее о. Тиниан и только потом повернули на юг. Одновременно с нами с острова Сайпан вышла эскадра адмирала Такео Курита в составе трех тяжелых крейсеров и двух эсминцев.
Главные силы Объединенного флота, ведомые суперлинкором "Ямато", вышли из Внутреннего моря 29 мая. Накануне, когда наш конвой уходил с Сайпана, отмечалась 37-я годовщина разгрома русского флота в Цусимском проливе, что все сочли хорошим предзнаменованием. Но у меня на сердце было тяжело. Что-то мне во всей этой операции не нравилось. Следующие шесть дней прошли монотонно, без всяких происшествий.
В 06:00 3 июня в нескольких милях прямо по курсу была обнаружена летающая лодка противника. Через некоторое время вражеский разведчик исчез в облаках, но не оставалось сомнений, что Мидуэй будет оповещен о нашем приближении. В этот момент мы находились в 600 милях юго-западнее Мидуэя.
Во второй половине дня с юга появились несколько больших самолетов. Зенитный огонь с крейсера "Дзинтцу" отогнал их, но вскоре они появились снова и снова были отогнаны зенитным огнем. Мы нервничали, поскольку не имели никакого прикрытия с воздуха. С наступлением темноты самолеты опять появились над нами. Мы опознали их как девять "летающих крепостей" "В-17". Крейсер и все эсминцы открыли зенитный огонь, но противник все-таки сбросил бомбы, которые упали примерно в 1000 метров от нас.
Мы уже понимали, что идем на противника, который полностью готов к бою. Но я почему-то перестал ощущать беспокойство. Попытки противника атаковать нас были нерешительными и слабыми. Я был убежден, что такого противника соединение адмирала Нагумо прихлопнет одним ударом.
На рассвете 5 июня погода испортилась. Все небо было затянуто тяжелыми свинцовыми тучами. Но, как ни странно, ветра не было.
Стоя на мостике "Амацукадзе", я чувствовал себя очень утомленным после бессонной ночи.
На мостик прибежал рассыльный, протянув мне бланк радиограммы. Я пробежал ее глазами и почувствовал, как у меня; останавливается сердце. Сообщение было с авианосца "Kara". В нем говорилось: "Подверглись бомбардировке с воздуха. На корабле сильный пожар".
Затем одна за другой последовали радиограммы, говорящие о сильных пожарах, вспыхнувших от попадания американских бомб, на авианосце "Сорю" и на флагманском корабле самого Нагумо авианосце "Акаги". Три авианосца, включая флагманский, загорелись почти одновременно!
Что это я читаю? Может быть я сплю и все это мне снится? Я потряс головой, чтобы убедиться, что все это происходит наяву. Я застонал и передал бланки лейтенанту Шимицу. Я видел, как дрожали его руки, когда он читал радиограммы.
Я оглянулся по сторонам. Наш конвой противолодочным зигзагом продолжал идти к своей цели. К нам уже давно не поступало никаких приказов.
А радиограммы продолжали идти потоком, и их содержание не оставляло уже сомнений в точности их текстов. Могучее авианосное соединение адмирала Нагумо было разгромлено вдребезги.
Наконец, в 09:20, пришел Оперативный приказ No 154, предписывая нашим транспортам "временно отвернуть в северном направлении", а "всем боевым кораблям - атаковать противника севернее Мидуэя".
Подчиняясь этому приказу, шестнадцать транспортов с десантом под эскортом сторожевиков медленно развернулись и стали уходить на север. А наши шесть эсминцев, ведомые крейсером "Дзинтцу", увеличив скорость до 30 узлов, ринулись к Мидуэю.
В 10:10 был получен Оперативный приказ No 156, объявляющий о том, что операция по захвату Мидуэя "откладывается". Нам же предписывалось подойти к атоллу и подвергнуть его бомбардировке с моря. Мы находились в 300 милях и в 10 часах хода от Мидуэя, продолжая свой путь без каких-либо помех, если не считать очередного кошмарного сообщения (в 14:30) о том, что наш последний авианосец "Хирю" подвергся удару с воздуха и охвачен пожаром.
В 16:15 адмирал Исороку Ямамото отдал свой третий приказ, в котором остаткам соединения Нагумо предлагалось "втянуть противника в ночной бой и разгромить его". В приказе не только ничего не говорилось о потере соединением Нагумо всех четырех авианосцев, но, напротив, подчеркивалось, что американский флот "практически уничтожен и отходит на восток".
Даже имея ограниченную информацию об этом бое, я, ведя свой эсминец к Мидуэю, не переставал удивляться, как адмирал Ямамото мог отдать подобный приказ. Позднее выяснилось, что главком таким образом хотел поднять боевой дух подчиненных, но тогда мне казалось, что адмирал полностью потерял здравый смысл.
В 21:30 радио приняло сообщение адмирала Нагумо, в котором подчеркивалась вся фальшь предыдущего приказа Ямамото: "Соединение противника из 5 авианосцев, 6 крейсеров и 15 эсминцев двигается в западном направлении. Отхожу на северо-запад, эскортируя горящий "Хирю".
Через два часа Ямамото отдал следующий приказ, где снова настоятельно требовалось нанести по противнику "сокрушительный удар".
Когда этот приказ дошел до нашего эсминца, я с мостика увидел вдали, на расстоянии около 5000 метров, пылающий корабль. Сверившись с картой, мы поняли, что это был авианосец "Акаги". Я вспомнил горящие корабли противника в Яванском море. Теперь пришел и наш черед. В Яванском море союзники совершили больше ошибок, чем японцы. У Мидуэя ошибки и глупости совершали одни японцы.
Незадолго до полуночи мы получили приказ, отменяющий операцию по захвату Мидуэя и предписывающий присоединиться к главным силам адмирала Ямамото.
2
Сражение у Мидуэя изменило обстановку в войне на Тихом океане в пользу Соединенных Штатов. Однако если соединение Нагумо было полностью уничтожено в бою у Мидуэя, это еще не означало крушения нашего флота, остававшегося достаточно мощным, чтобы на равных сражаться с американцами. С моей точки зрения, окончательное поражение японского флота произошло из-за целой серии стратегических и тактических ошибок, допущенных адмиралом Ямамото после Мидуэя в морских сражениях у Гуадалканала, где высадились американцы в начале августа 1942 года.
Отступив от Мидуэя, Ямамото привел соединения Объединенного флота на остров Трук, а затем вернулся в воды метрополии. Таким образом, когда американцы начали высадку на Гуадалканал, главные силы японского флота находились на базах японского Внутреннего моря в 2700 милях от зоны боевых действий. После этого Ямамото начал посылать к Гуадалканалу наши корабли небольшими группами, предоставив американцам прекрасную возможность перемолоть весь Объединенный флот по частям...
10 июня, получив приказ об отмене захвата Мидуэя, мы снова вступили в охранение транспортов и отконвоировали их на Трук, куда прибыли 15 июня. Через два дня мы направились в Японию, прибыв в Йокосуку 21 июня, а затем перешли на свою базу в Куре. Со всех участников сражения у атолла Мидуэй взяли подписку о неразглашении результатов боя. Все документы об этом сражении получили гриф "Совершенно секретно", а выпущенное официальное коммюнике говорило об очередной победе нашего флота, преувеличив в несколько раз потери американцев и соответственно преуменьшив собственные.
С 28 июня по 5 августа я занимался охраной торговых судов в Токийском заливе. Задача была нетрудной, но она дала мне возможность обучать экипаж корабля.
Нет сомнения в том, что решение Ямамото отозвать главные силы Объединенного флота в японские воды являлось фатальной ошибкой. Ядро флота нужно было держать на острове Трук. Однако и в решении главкома была полезная сторона. Дело в том, что большая часть из наших 104-х эскадренных миноносцев получила передышку, а вместе с ней и возможность повысить боевую подготовку личного состава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37