Он немедленно организовал разведку боем вдоль шоссе к станции Эхэ, а во второй половине дня 300-я стрелковая дивизия генерала К. Г. Черепанова вместе с 257-й танковой бригадой перешла в наступление по восточному берегу реки. Одновременно полки 22-й дивизии генерала Н. К. Свирса готовились к переправе на западный берег у хуалиньских мостов.
Когда мы с командующим артиллерией армии генералом К. П. Казаковым и начальником инженерных войск полковником М. Н. Сафроновым приехали к наблюдательному пункту командира корпуса, бой был в разгаре. Доклад генерала Скворцова не порадовал. На главном направлении дивизия Черепанова продвигалась медленно. Дорога от станции Хуалинь к станции Эхэ была заминирована, танки продвигались с трудом. Не ладилось что-то и с переправой дивизии Свирса в районе взорванных мостов. Решили мы так: Константин Петрович Казаков останется здесь и поможет артиллеристам корпуса, Максим Николаевич Сафронов выедет на переправу, я - в 300-ю дивизию, к Черепанову.
От станции дорога шла полем, по обеим ее сторонам зеленой стеной стоял гаолян. Миновав низину заболоченного ручья, машина въехала в горную долину. Она была узкой, на склонах сопок, на крошечных искусственных террасах, лепились крестьянские огороды с тем же гаоляном, чумизой, кукурузой. На дороге стояла сгоревшая тридцатьчетверка, чуть дальше - группами и в одиночку лежали убитые японцы. За поворотом к деревне Наньчанцзы долина несколько расширилась. Слева, на сопках, залегла цепочка наших солдат, ближе к нам, на кукурузном поле, стояла минометная батарея. Мелькали в кукурузе загорелые лица, пилотки, заряжающие высоко подымали пудовые мины и, опуская их в минометный ствол, быстро отскакивали прочь. Батарея вела беглый огонь, прокладывая путь стрелкам 1051-го полка подполковника М. Ф. Бужака.
В трудном положении сейчас Корнилий Георгиевич Черепанов, Его дивизия наносит главный удар, а войск у него мало. В приказе сказано: "300-я стрелковая дивизия..." и так далее. А в действительности? Один полк еще на марше. Второй полк-Михаила Фроловича Бужака- развернут фронтом на восток, чтобы прикрыть дивизию слева. И выходит, что на юг, на станцию Эхэ, наступает при поддержке танков только 1049-й полк подполковника Константина Васильевича Панина.
Противник сопротивлялся ожесточенно, японское командование понимало, что прорыв наших танков и пехоты к станции Эхэ может сразу развалить всю оборону на реке Муданьцзян. Продвигаясь вдоль ее восточного берега, дивизия Черепанова подсекала тылы японской группировки, сдерживавшей натиск нашего соседа - 65-го стрелкового корпуса. Фланговой связи у нас с ним нет, но оперативное взаимодействие налажено. Чем сильнее станет атаковать 65-й корпус, тем легче будет Черепанову. И наоборот, успех 300-й дивизии немедленно скажется в полосе соседа.
Деревня Наньчанцзы завешана дымными облаками. Бьет японская артиллерия, бьет наша, атакуют с воздуха девятки штурмовиков - "илов", горят на склонах сопок посевы. Водитель резко вывернул руль, объезжая воронку, и с ходу въехал в другую. Попытки вытащить машину из воронки ни к чему не привели. С адъютантом капитаном Соловьевым пошли к деревне. Жарко и в прямом смысле, и в переносном. Грохот такой, что уши закладывает. Не слышно даже, как свистят, подлетая к земле, японские мины. В воронке санитар перевязывает раненого. Не дожидаясь вопроса, указал рукой куда-то вперед: "Командир там, товарищ генерал. Он в батальоне капитана Байбуса". Где перебежками, где ползком, по-пластунски, продвигаемся к деревне. Опять встретили сержанта-связиста с перевязанной головой. "Где командир дивизии?" Он ответил, что генерал Черепанов вместе с заместителем командира корпуса полковником Лубягиным находятся за ближним от нас бугром.
Подошли мы к ним, и вдруг - как лавина обрушилась. Грохот, тьма, свист осколков. Ни тогда, ни тем более сейчас не могу вспомнить, успел ли я увидеть Корнилия Георгиевича или не успел. Поймал себя на том, что стою, а не лежу, как положено обстрелянному солдату в таких случаях. Вокруг дымятся воронки, тлеет земля. Словно в кратере действующего вулкана. А впереди, в десяти шагах, лежит забросанный комьями земли человек с очень бледным лицом, кровь хлещет из-под оборванного рукава генеральского кителя. Да это же Корнилий Георгиевич! Кинулся я к нему: "Корнилий, дружище!" Молчит, глаза закрыты. Приложил голову к его груди, да разве мог я, сам оглушенный, услышать биение сердца? Подскочили санитары. "Жив,- говорят мне,- живой наш командир, надо скорей в медсанбат, ранение тяжелое". Отправили генерала Черепанова в тыл, врачи спасли ему жизнь, но руку моему старому боевому товарищу пришлось ампутировать.
Командование дивизией немедленно принял полковник Лубягин. Вместе с ним 300-я стрелковая и завершила свой доблестный боевой путь, начатый в сорок первом году на Украине и оконченный взятием Муданьцзяна и вступлением в город Харбин. Дивизии было присвоено почетное наименование Харбинской, а личное мужество Корнилия Георгиевича Черепанова правительство отметило присвоением ему звания Героя Советского Союза.
До позднего вечера 15 августа я находился на командном пункте 1049-го полка с его командиром Константином Васильевичем Паниным и видел, какой ценой давался каждый очередной шаг к цели - к станции Эхэ. Горная дорога от Наньчанцзы на юг была буквально забита смертниками. Их ячейки располагались даже внутри минных полей. Стрелковые батальоны капитанов Е. Н. Байбуса, Д. И. Синдяшкина, И. П. Артеменко продвигались вместе с танками, бесстрашные наши саперы шли впереди, делали проходы в минных полях под сильным артиллерийско-пулеметным огнем противника, одновременно уничтожая смертников в рукопашных схватках. В этой трудной обстановке сам командир саперного батальона капитан К. Н. Демченко снял и обезвредил 48 мин, ефрейтор М. Я. Галчинский и рядовой Г. Е. Мулиндеев - по 15 мин. И все-таки потери в танках были велики - за день вышло из строя 14 машин. Правда, только пять из них сгорели, но для того чтобы отремонтировать остальные, требовалось определенное время.
К исходу дня стрелки подполковника Панина при поддержке танкистов 77-й и 257-й бригад вышли на рубеж ручья Цымэйпало и к одноименной деревушке, что стоит на восточном берегу реки Муданьцзян. Здесь и закрепились на ночь. До станции Эхэ оставалось еще около 5 км.
Когда я вернулся на НП генерала Скворцова, он сразу же доложил, что переправа 22-й дивизии генерала Свирса прошла успешно. Здесь тоже были свои трудности. Форсировать реку с ходу не удалось - сильное течение сносило большие и трудноуправляемые плоты, рвались даже стальные тросы. Тогда начальник инженерной службы Сафронов принял другое решение. Сколотили плоты поменьше, поманевреннее, стали переправлять пехоту, минометчиков и пулеметчиков. Артиллерию и обозы пришлось оставить пока на нашей стороне.
Переправу начали засветло, на закате солнца, но когда стемнело, дело усложнилось. Попытка перевезти на противоположную сторону батальонную пушку окончилась аварией плота. И только благодаря находчивости, распорядительности, да и просто физической силе и ловкости капитана И. П. Рагуцкого удалось спасти всех оказавшихся в глубокой, с быстрым течением, реке и в полной тьме. 12 человек обязаны жизнью Ивану Петровичу Рагуцкому. Секретарь дивизионной парткомиссии, он был из тех политработников, на которых равняются бойцы. С первого дня войны шел с передовым отрядом 246-го стрелкового полка, участвовал во всех авангардных боях. Под Мулином в трудной обстановке сам выносил из боя раненых. При переправе через Муданьцзян он совершил на плотах несколько рейсов, ему командир дивизии доверил перевезти на западный берег и Боевое Знамя дивизии.
К утру полки 22-й Краснодарской дивизии сосредоточились на захваченном разведчиками плацдарме и, продвигаясь на юг, вышли на уровень 300-й дивизии, так что только река разделяла их фланги. Теперь 211-й и 246-й полки находились уже в 4-5 км от северной окраины Муданьцзяна и его товарной станции.
Хотя оборона противника здесь, на севере города, была в целом не такой сильной, как предмостная у станции Эхэ, но и 22-я дивизия не имела ни артиллерии, ни танков. Ее командир Николай Карпович Свирс уверил нас, что стрелки-краснодарцы справятся с задачей. "Русский штык выручит,- сказал он.Встанем и пойдем без шума, Лейтенант Бородавка дорогу проторил до самой станции". Этот лихой командир взвода конной разведки успел уже не только побывать в тылу японского Северного военного городка и ближайших к нему опорных пунктов, но и пленных оттуда привел. Они оказались из состава 124-й пехотной дивизии.
Предстоящая атака 22-й дивизии без артиллерийской поддержки и танков навела нас на мысль отменить артподготовку и в полосе главного удара, под станцией Эхэ. Если стрелки генерала Свирса неожиданно прорвутся к городу с севера и завяжут уличный бой, они практически выйдут в тыл противнику, оборонявшему предмостные укрепления. Вот тогда-то мы и пустим в ход и артиллерию, и штурмовую авиацию. Этот тактический ход с изменением, пусть даже вынужденным, обычного порядка наступления наряду с отрицательной его стороной имел и положительную - неожиданность. Таких примеров в нашей практике достаточно много. Под Витебском несколько стрелковых батальонов, начав разведку боем, закончили тем, что прорвали вражескую оборону на всю ее тактическую глубину и внесли полный хаос в боевые порядки немецкой пехотной дивизии. Под Шяуляем та же разведка боем вообще опрокинула и обратила в бегство вражеские войска. Конечно, такие эпизоды нельзя рассматривать отвлеченно, без учета всех деталей конкретной обстановки. Но в данном случае у нас было много шансов на успех. Тем более что вчерашняя попытка 300-й дивизии пробиться к станции Эхэ наверняка заставила японское командование усилить это направление за счет второстепенного - за счет частей, обороняющихся на западном берегу.
Примерно такие соображения и легли в основу атаки Муданьцзяна без артподготовки. Хочу здесь отметить заместителя начальника штаба генерала Е. Я. Юстерника. Умел крупно мыслить наш Евгений Яковлевич, умел вовремя подсказать нестандартное, я бы даже сказал, остроумное решение. И в ночь на 16 августа, когда мы обсуждали варианты утренней атаки, его доводы за отмену артподготовки были весьма убедительны.
Мы готовились отдохнуть перед боем, поспать хоть часа два-три, когда в блиндаж вошел дежурный офицер и доложил, что китайцы привели пленных японцев, человек двадцать. Китайцы оказались из городка Ухулинь, они наперебой рассказывали, как встречали наших танкистов, как танки ушли дальше, а в городке опять появился японский отряд и как они, вооружившись чем попало, заставили японцев сложить оружие и привели к нам.
Это был не первый такой случай. Командование 5-й японской армии, как впоследствии выяснилось, имело заранее разработанный план, по которому в наши тылы с первого дня боевых действий забрасывались отряды, группы и отдельные военнослужащие с заданиями различного характера - совершать диверсии, сообщать по радио о передвижениях советских войск и так далее. Однако оккупанты находились в стране, среди народа, который ненавидел их. У японских разведчиков не было базы. Любая деревушка встречала их теперь если и не прямым сопротивлением, то глухой ненавистью. И японцы уже не чувствовали себя хозяевами положения и опасались реквизировать, положим, лошадей и продовольствие, как делали это еще десять дней назад. Поэтому и разведывательная и диверсионная их деятельность в нашем тылу встречала, так сказать, незапланированные препятствия.
С китайскими товарищами из города Ухулинь побеседовал начальник политотдела армии Константин Яковлевич Остроглазов. Потом он рассказал мне любопытную деталь о пленении японских диверсантов. Инициаторами и вожаками, поднявшими жителей Ухулиня на это дело, были два китайских комсомольца. Они оба еще несколько лет назад, когда японская жандармерия и ее прихвостни из маньчжурской полиции императора Пу И разгромили Союз коммунистической молодежи Харбина, бежали в Ухулинь и скрывались здесь до прихода нашей армии.
Да и все другие встречи наших воинов с китайским населением выливались в волнующие манифестации искренней дружбы двух народов. По той массе людей, которая с красными флагами, флажками целыми семьями, с детьми и стариками, буквально запруживала дороги Маньчжурии, как только на них появлялись подразделения советских войск, было видно, что нас ждали, на нас надеялись все эти тяжкие годы японской оккупации. Словно вся эта страна, все сорок миллионов ее населения вздохнули разом с облегчением и радостью. Такое было у нас у всех впечатление от встреч с людьми на дорогах Маньчжурии.
Близ железнодорожного разъезда Зеленый Дол наши бойцы освободили несколько тысяч молодых китайцев, насильно загнанных оккупантами в так называемые отряды трудовой повинности. Освобожденные тотчас же со-брались на митинг и приняли обращение к молодежи Муданьцзянской провинции. Это обращение было опубликовано и в местных газетах, и в нашей армейской. В нем говорилось: "Мы выражаем свою горячую благодарность русскому народу и Красной Армии за освобождение нас от гнета заклятых врагов китайского народа - японских разбойников... Теперь мы свободны. Красная Армия пришла и выгнала японских грабителей... Мы обращаемся к вам, молодежь Муданьцзянской провинции, с призывом выразить русскому советскому народу. Красной Армии наше огромное спасибо..."
Но давайте вернемся к штурму Муданьцзяна. Изменения, которые вносилась в ранее разработанный план, повлекли за собой новые поправки. Сначала атака была назначена на девять утра - надо было подождать, пока рассеется речной туман и артиллерия сможет вести прицельный огонь. Но поскольку артподготовку отменили, то и атаку перенесли на более ранний час, на семь утра. Предвижу вопрос: а почему на семь, почему не раньше - на рассвете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31