Мы в тот раз не были дипломатичны. Нам следовало отказаться взять его, и тогда… Не знаю, заметили ли вы, — тетушка Четти осторожно оглянулась на дверь, ведущую из столовой в кухню, — как мы справляемся с Ребеккой Дью.
О да, я заметила, и смотреть на это было одно удовольствие. Саммерсайд и Ребекка Дью могут думать, что она «заправляет всем», но вдовам лучше известно, как обстоит дело.
— Мы не хотели брать к себе этого банковского служащего. Молодой мужчина причинял бы столько беспокойства, и мы так расстраивались бы, если б оказалось, что он не ходит в церковь регулярно. Но мы сделали вид, будто собираемся сдать ему комнату, и тогда Ребекка Дью сказала, что и слышать об этом не желает. Я так рада, душенька, что вы будете жить у нас. Я уверена, нам будет очень приятно для вас готовить. Надеюсь, все мы вам понравимся. Ребекка Дью обладает многими прекрасными качествами. Правда, когда она поселилась у нас пятнадцать лет назад, то вовсе не была такой чистюлей, как теперь. Однажды Кейт пришлось написать ее имя — «Ребекка Дью» — прямо на зеркале в гостиной, чтобы показать, какое оно пыльное. Но делать это второй раз уже не потребовалось. Ребекка Дью способна понять намек. Надеюсь, вам будет удобно в вашей комнатке, душенька. Ночью можете держать окно открытым. Кейт не одобряет ночных проветриваний, но у жильцов должны быть свои привилегии. Мы с ней спим в одной комнате и договорились, что одну ночь окно закрыто — ради нее, а другую открыто — ради меня. Такие мелкие проблемы всегда можно разрешить к взаимному удовлетворению, ведь правда? Было бы желание, а возможность найдется. И не пугайтесь, если услышите, как Ребекка рыщет ночью по дому. Ей вечно мерещатся какие-нибудь звуки, и она встает, чтобы расследовать, что это могло бы быть. Я думаю, она именно поэтому не захотела, чтобы мы взяли к себе банковского служащего. Она боялась, что может натолкнуться на него ночью, когда будет лишь в ночной рубашке. Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что Кейт мало говорит. Такая уж она неразговорчивая. А ведь ей есть что рассказать — и немало. В молодости она объездила с мужем весь свет. Хотела бы я, чтобы у меня были такие темы для разговоров, как у нее, но я никогда никуда не уезжала с нашего острова. Я часто удивляюсь, почему так устроено — я люблю поговорить, но говорить мне не о чем, а у Кейт есть что сказать, но она терпеть не может беседовать. Но, я полагаю, Провидению виднее.
Хотя тетушка Четти говорунья хоть куда, она не выложила все это без единой паузы. В подходящие моменты я вставляла собственные замечания, но они были малозначительны.
У тетушек есть корова, которая пасется у мистера Джеймса Гамильтона, чьи луга лежат к северу от дороги, и Ребекка Дью ходит туда доить эту корову. Так что сливок у нас сколько угодно, и по утрам и вечерам Ребекка Дью передает стакан парного молока через дверь в стене, увитой диким виноградом, Женщине миссис Кембл. Оно предназначается для маленькой Элизабет, которая должна пить его по рекомендации доктора. Кто такая Женщина и кто такая маленькая Элизабет, мне еще только предстоит выяснить. Миссис Кембл — обитательница и владелица расположенной рядом с нами мрачной крепости, которая носит название «Ельник».
Не думаю, что мне удастся заснуть в эту ночь. Я никогда не сплю, когда впервые окажусь на незнакомой кровати, а эта — самая необычная, какую мне только доводилось видеть… Но я не огорчаюсь — я всегда любила такие ночи. Буду лежать без сна и обдумывать все-все в этой жизни — прошлое, настоящее и будущее. Особенно будущее.
Я знаю, Гилберт, что это немилосердно длинное письмо. Впредь я не буду обрекать тебя на чтение таких писем. Но мне так хотелось рассказать обо всем сразу, чтобы ты мог представить себе мое новое окружение. А теперь — кончаю, так как в вышине над гаванью луна «скрывается медленно в царстве теней». Я еще должна написать письмо Марилле. В Зеленые Мезонины оно придет послезавтра, и Дэви принесет его с почты, и они с Дорой будут толкаться возле Мариллы, когда она распечатает конверт, а миссис Линд вся обратится в слух… Написала все это и затосковала по дому. Доброй ночи, любимейший, желает тебе та, что есть и вечно будет
твоя нежно любящая
Анна Ширли.

2

Отрывки из разных писем
от той же к тому же

26 сентября

Знаешь, куда я хожу читать твои письма? За дорогу, в рощу. Там есть неглубокая лощинка, где на зарослях папоротников играют веселые солнечные пятна. Вдоль лощинки вьется ручей, а возле него лежит искривленный обомшелый ствол упавшего дерева, на котором я обычно сижу. и стоят вряд молоденькие сестры-березки. И теперь, когда мне приснится особенный сон — золотисто-зеленый, с малиновыми прожилками — сон из снов, я буду тешить мою фантазию верой в то, что он пришел из моей потайной березовой лощинки и явился плодом таинственного союза самой стройной, самой воздушной из сестер с тихонько напевающим ручьем. Я люблю сидеть там и слушать безмолвие рощи. Ты когда-нибудь замечал, Гилберт, каким разным бывает безмолвие? Безмолвие лесов, побережья, лугов, ночи, летнего дня… И все они не похожи друг на друга, оттого что разнятся пронизывающие их, едва слышные звуки. Я уверена, что будь я даже совершенно слепой и бесчувственной к жаре и холоду, и то легко могла бы определить, где нахожусь, только вслушиваясь в окружающее меня безмолвие.
Занятия в школе идут уже две недели, и я неплохо организовала всю учебную работу. Но миссис Брэддок была права: Прингли — моя главная проблема. И пока я еще точно не знаю, как мне удастся разрешить ее, — даже несмотря и на три счастливых клеверовых листка. Как говорит миссис Брэддок, речи их сладки как мед, но сами они скользкие как змеи.
Прингли, в самом деле, что-то вроде клана, который ведет учет всех своих членов и в котором немало раздоров, но все встают плечом к плечу в борьбе с любым чужаком. Я пришла к выводу, что в Саммерсайде только два типа людей — Прингли и не Прингли.
В моем классе полно Принглей и немало тех, кто носит другую фамилию, но в чьих жилах течет кровь Принглей. За вожака у них, как кажется, Джен Прингль — зеленоглазое принглевское отродье, которое выглядит в точности так, как выглядела, должно быть, в четырнадцать лет Бекки Шарп Бекки (Ребекка) Шарп — умная, красивая, эгоистичная и алчная молодая женщина, героиня романа «Ярмарка тщеславия» (1848) английского писателя У. Теккерея (1811 — 1863).

. Я уверена, что это она намеренно и искусно организует кампанию неподчинения и проявления неуважения, которой, я чувствую, мне будет трудно противостоять. Она обладает даром строить неотразимо комичные гримасы, и когда я слышу приглушенный смех, пробегающий по классу за моей спиной, мне отлично известно, что вызвало его, но до сих пор я не смогла поймать ее на этих проделках. К тому же ума ей не занимать — маленькая негодница! — она может писать сочинения, которые сродни литературе, и совершенно блестяще справляется с математикой — горе мне! Есть некая искра во всем, что она говорит и делает, и к тому же она хорошо чувствует комизм различных ситуаций, что могло бы породнить нас, если бы она не начала с того, что возненавидела меня. Но при том, как обстоят дела в настоящее время, боюсь, пройдет немало времени, прежде чем Джен и я сможем посмеяться над чем-нибудь вместе.
Майра Прингль, кузина Джен, — первая красавица в школе, но явно глупа и часто совершает забавные ошибки, как, например, сегодня, когда сказала на уроке истории, что индейцы считали Шамплена Сэмюэл де Шамплен (1567 — 1635) — французский мореплаватель и путешественник, исследователь Канады и ее первый губернатор, основатель города Квебека.

и его спутников богами или «чем-то бесчеловечным».
В общественном отношении Прингли, как выражается Ребекка Дью, — «велита» Саммерсайда. Я уже была приглашена к ужину в два принглевских семейства, поскольку приличия требуют, чтобы новая учительница получила приглашение отужинать, а Прингли не намерены пренебрегать приличиями. Вчера вечером я была у Джеймса Прингля, отца вышеупомянутой Джен. У него внешность университетского профессора, но на самом деле он глуп и невежествен. Он много толковал о дисциплине, постукивая по накрытому скатертью столу указательным пальцем с далеко не безукоризненно чистым ногтем и иногда ужасно обращаясь с грамматикой. Саммерсайдская средняя школа всегда нуждалась в твердой руке — опытном учителе, предпочтительно мужчине. Он боится, что я не-емного слишком молода — «недостаток, который время исправит очень быстро», — добавил он с грустью. Я не сказала ничего, так как если бы заговорила, то могла бы сказать лишнее. Так что я была сладкой и скользкой, не хуже любого из Принглей, и довольствовалась тем, что смотрела на него ясными глазами и говорила про себя: «Ах ты, двуличный старый брюзга!»
Умом Джен, должно быть, пошла в мать, которая, как я с удивлением отметила, мне понравилась. Сама Джен в присутствии родителей была образцом благовоспитанности. Но хотя ее фразы были вежливыми, тон неизменно оставался дерзким. Произнося «мисс Ширли», она всякий раз ухитрялась сделать так, что эти слова звучали как оскорбление. И всякий раз, когда она останавливала взгляд на моих волосах, я чувствовала, что они совершенно морковного цвета. Никто из Принглей, я уверена, никогда не согласился бы признать, что они каштановые.
Семейство Мортона Прингля понравилось мне гораздо больше, хотя Мортон Прингль на самом деле никогда не слушает собеседника. Он говорит что-нибудь, а затем, пока ему отвечают, обдумывает свою следующую фразу.
Миссис Прингль, вдова Стивена Прингля (в Саммерсайде полно вдов), прислала мне вчера письмо — милое, вежливое, ядовитое. Милли получает слишком много домашних заданий… Милли — слабенький ребенок, и ей нельзя переутомляться… Мистер Белл никогда ничего не задавал ей на дом… Она очень впечатлительный ребенок, которого нужно уметь понять. Мистер Белл так хорошо понимал ее! Миссис Прингль уверена, что я тоже пойму Милли, если постараюсь.
Не сомневаюсь, миссис Прингль возлагает на меня вину за то, что у Адама Прингля сегодня на уроке пошла носом кровь, по причине чего он был вынужден уйти домой. А в прошлую ночь я проснулась и никак не могла уснуть снова, так как вспомнила, что не поставила точку над i в вопросе, который написала на доске. Джен наверняка заметила это, и теперь по всему клану пойдут разговоры.
Ребекка Дью говорит, что все Прингли пригласят меня к ужину — кроме старых леди с Кленового Холма, а затем перестанут меня замечать. А так как они здешняя «велита», это может означать, что в смысле светской жизни я окажусь в Саммерсайде отверженной. Ну что ж, посмотрим. Сражение идет, оно еще не выиграно и не проиграно. И все же я чувствую себя несчастной из-за всего этого. Бесполезно пытаться что-либо доказать, когда сталкиваешься с предвзятостью. А я до сих пор все такая же, какой была в детстве: для меня невыносимо сознавать, что я кому-то не нравлюсь. Неприятно всегда помнить о том, что семьи половины моих учеников ненавидят меня. И без всякой моей в том вины! Несправедливость — вот что уязвляет меня… Опять слово подчеркнуто! Но такие подчеркивания очень помогают отвести душу.
Если оставить в стороне Принглей, то должна сказать, что мне нравятся мои ученики. Среди них есть умные, целеустремленные, трудолюбивые, которые действительно заинтересованы в получении образования. Льюис Аллен платит своей квартирной хозяйке за стол и жилье тем, что выполняет работу по дому, и он ничуть этого не стыдится. А Софи Синклер ездит в школу верхом без седла на старой отцовской кобыле — каждый день, шесть миль туда и шесть миль обратно. Вот это мужество! И если у меня есть возможность чем-то помочь такой девочке, стану ли я обращать внимание на Принглей? Да только беда в том, что если я не сумею завоевать расположение «королевского рода», у меня будет мало возможностей помочь кому бы то ни было.
Но как я люблю Шумящие Тополя! Это не просто дом, где снимаешь комнату, это родной дом! И все в нем любят меня — даже Василек, хотя он и не упускает случая выразить мне иногда свое порицание тем, что демонстративно усаживается спиной ко мне и время от времени косит на меня через плечо золотистым глазом, чтобы посмотреть, как это на меня действует. Я стараюсь не ласкать его, когда Ребекка Дью находится поблизости, так как это ее ужасно раздражает. Днем Василек — домашнее, спокойное, склонное к размышлениям животное, однако ночью это совершенно дикое и таинственное существо. Ребекка Дью объясняет это тем, что ему никогда не позволяют оставаться на улице после наступления темноты. Ее раздражает то, что ей приходится стоять по вечерам на заднем дворе и зазывать его домой. Она говорит, что все соседи, должно быть, смеются над ней. А зовет она его так зычно и громогласно, что в тихий вечер это ее "Котик… котик… КОТИК!" слышит, без сомнения, весь городок. У вдов была бы истерика, если б Василька не оказалось дома, когда они ложатся спать. "Никто не знает, что я перенесла из-за Этого Кота, — никто !" — уверяла меня Ребекка.
Вдовы выдерживают проверку временем: с каждым днем они нравятся мне все больше. Тетушка Кейт считает, что читать романы вредно, но сообщила мне, что не намерена следить за моим выбором книг для чтения. Тетушка Четти любит романы. У нее есть для них «тайничок» (она берет их в местной библиотеке и украдкой проносит в дом). В тайничок она кладет и колоду карт для пасьянса, и всякие другие предметы, которые не хочет показывать тетушке Кейт. Он устроен в сиденье стула, и никто, кроме тетушки Четти, не знает и не догадывается, что это не просто стул. У меня немалые подозрения, что она открыла мне свой секрет в расчете на мое пособничество в деле вышеупомянутого тайного проноса книг в дом.
1 2 3 4 5 6 7