Мы снова умолкли. Серега не пытался изображать глубокое сочувствие, за что я был ему безмерно благодарен, ибо физически не перенес бы сейчас его жалости, но, с другой стороны, он и не демонстрировал своего психологического превосходства над человеком, попавшим в передрягу. Все было как всегда: «Что, фигово, брат? Не дрейфь, прорвешься». Меня смущало лишь одно: он вряд ли мог мне помочь.
Он словно услышал мои мысли:
– Ты прости, конечно, но таких сумм, за которые Червяков может забрать машину, у меня давно не водилось. Если ты рассчитывал за-занять у меня денег…
– Да нет, я уже понял, что зря пришел.
– Нет, не зря, – начал было Серега, но не успел договорить.
Зазвонил мой сотовый телефон.
– Извини, – сказал я и посмотрел на дисплей.
Звонила жена. О, сейчас будет праздник…
– Алло! – сразу закричала она, как только я поднес трубку к уху. – Вавилов, где ты ночевал?! Ты вообще сейчас где?!
– В том месте, которое рифмуется с твоим вопросом, – вяло огрызнулся я.
– Да сволочь же ты такая! – вопила трубка. – Да какая же ты тварь, Витя! Я же все трезвяки начала обзванивать, чуть до моргов не добралась, Господи, ну почему мне так не повезло?!
Я молча слушал, поглядывая на электрогитару, прислоненную к стене возле фронтальных колонок кинотеатра. Это было роскошное по меркам восьмидесятых годов (да и до сих пор, пожалуй) «весло» – настоящий «Fender Stratocaster», привезенный с распродажи в Штатах, гордость Сергея Косилова образца рок-н-ролльной юности и робкий упрек его унылому возмужанию. Через минуту я уже не слышал, что говорит мне жена, моя душа витала где-то между туалетом Дворца культуры железнодорожников, где мы в девяносто пятом курили травку и пили паленый «Слынчев Бряг», и сценой в зрительном зале того же дворца, на которой мы, скушав коньяку, лабали древний как мир «Дым над водой». Краем глаза я заметил, как Косилов начинает улыбаться, и мне его улыбка почему-то не понравилась. Какая-то она была мертвая. Я захлопнул крышку телефона.
– Опять не ночевал? – поинтересовался мой наблюдательный товарищ.
– Да. Был в «Мегаполисе» на нон-стопе.
– Совсем не тянет домой?
– Нет, домой как раз тянет. Не всегда хочется видеть дома ее.
Я вздохнул. Серега Косилов, наверно, лучше других понимал мое состояние, но откровенничать с ним меня сейчас не тянуло. Я решил ограничиться тезисами:
– Знаешь, иногда хочется думать, что тебя понимают. Можно меня ненавидеть, можно не целовать и даже не трахать, но если… блин, мы с тобой вместе смотрели «Доживем до понедельника», так что не буду ничего объяснять.
Я умолк. У Косилова хватило мозгов оставить мой текст без комментариев.
Пару минут мы сидели молча. Серега наслаждался ремиссией, а я смотрел в потолок и думал, как быть с Червяковым. Совершенно однозначно – нужно было искать деньги. Да, горько и неприятно, но иногда приходится признавать, что ты проиграл, а проигрывать надо достойно.
…Слушай, Миха, вот ты проигрывал когда-нибудь по-крупному?.. А, вижу по лицу, проигрывал и, наверно, очень даже неплохо. Как ощущения? Колбасит?.. Ну вот и я о том же…
Сидя тогда ранним июньским утром у пьяного друга Сереги Косилова на диване, я вдруг представил себя этаким разорившимся аристократом! Прикинь, да: красивый и молодой еще мужчинка в костюме, на хорошей машинке, с красивым мобильным телефоном, обремененный делами, заботами, задачами – и достойно так, солидно, грустно голову приклонив, ПРОИГРЫВАЕТ. Смахиваю скупую мужскую слезу, делаю изящный поворот головы, смотрю прямо в камеру – стоп, снято! Можно оправиться и перекурить…
Фигня это все, короче. Нет никакого геройства и самоуважения, Миша, есть сто штук долга и кредитор, который может свинтить тебе шею, наплевав на то, что «проклятые девяностые», как утверждала партия и правительство, канули в Лету. И почему-то сразу начинает тошнить, хочется повесить на двери табличку «Меня нет дома!» и посидеть с газетой на толчке. Какое на фиг геройство!
– …Кстати, ты что-то хотел мне сказать? – оторвался я от своих невеселых мыслей.
Серега тоже как будто только что заметил мое присутствие, посмотрел на меня как обкуренный. Однозначно, мы сегодня оба были немного не в себе.
– Д-да есть кое-что.
Пауза. Он сощуренным взглядом уставился на выключенный телевизор.
– Серега, я тут!
– Сы-слушай, Вить, – произнес он, торжественно пристраивая недопитую бутылку пива у ног, – ты когда-нибудь сталкивался с необъяснимым?
Я не ответил, внимательно посмотрел ему в глаза. Вроде здоров. Или нет?
– В смысле?
– Ну, в смысле, что-то такое, чего ты никак не можешь объяснить?
– Серега, смысл слова «необъяснимое» я знаю. Говори, что у тебя стряслось, не томи.
– Ладно.
Он встал с дивана, отправился в другую комнату, с минуту там возился, шелестя бумагой, потом снова появился передо мной. В руках он держал свою видеокамеру. Нацеленный на меня объектив был закрыт крышкой.
– Ну? – спросил я.
– Вот эта фы-фигня, брат, почище твоего Червякова.
Серега как-то мерзко улыбнулся. На лице его отображалось нечто среднее между возбуждением алхимика, случайно отыскавшего философский камень, и ужасом водителя, застрявшего на железнодорожном переезде прямо перед несущимся товарняком. Короче, Серега неожиданно для меня ПРИТОРЧАЛ.
– Что с ней? – спросил я, кивая на камеру.
Он молча сел рядом со мной, положил «Панасоник» на колени. При этом он вел себя очень странно. Как я уже упоминал, с видеокамерой Косилов управлялся так лихо, как не всякий бомбардир НХЛ работает клюшкой, но сегодня с ним что-то случилось. Он держал камеру одними кончиками пальцев, как чужой использованный презерватив.
– Осторожно, разобьешь, – предположил я.
– Хрен там, – ответил Серега, и в глазах его появился блеск, – разобьешь ее, как же…
– Что у тебя с ней?
– Так, кое-что. Прикинь, я больше не могу снимать этой камерой.
– В смысле? Пленку жует?
Он посмотрел на меня с укоризной.
– Нет, не в этом дело. Понимаешь… как бы тебе объяснить…
Я еще внимательнее пригляделся к нему и заметил, что он вспотел.
– Косилов, ты в порядке?
Он кивнул.
– А что тогда?
– В нее всссс… – Он сделал паузу, перевел дыхание. – Всссе… черт!
– Сержик, успокойся, – сказал я и почему-то погладил его по руке. Так его давненько не переклинивало.
Наконец он справился. Выпалил мне прямо в лицо:
– Витя, в нее вссссселился бес!
…Знаешь, Миша, я человек с воображением, как и подобает нормальному журналисту. Я привык верить всему, что вижу собственными глазами или о чем мне рассказывают люди, которым я всецело доверяю. Я допускаю, что на Землю иногда наведываются пришельцы, и я не могу поверить, что мы во Вселенной одиноки. Я знаю, что головную боль можно лечить заговорами, я уверен, что какая-нибудь бабушка может навести порчу, и я ни секунды не сомневаюсь, что автомобиль, на котором ты ездишь, не просто умная куча железок – он реагирует на твое настроение и самочувствие. Короче, я потенциальный зритель мистических телешоу!
Но, блин, мой заика Сережка Косилов этим утром был вне конкуренции! Честное слово…
Мы вышли на улицу. Во-первых, у парня закончились сигареты (скорее всего ему хотелось еще выпить), а во-вторых, по его словам, только там он мог мне объяснить и показать, что у него произошло.
Мы сели на лавочку возле супермаркета. Перед нами шумел проспект Ленина, уже почти готовый замереть в вонючей утренней пробке. Справа в пяти метрах от нас располагалась небольшая парковка для посетителей магазина.
Сергей положил расчехленную камеру на колени и молча ждал. В этот момент он напомнил мне охотника, выжидающего наилучший момент для выстрела. То, что Серега собирается именно стрелять, я уже догадался, хотя до сего момента мой приятель не сказал, по сути, ничего.
Кажется, мы дождались.
На парковку с проспекта вырулил сверкающий желтый «хаммер». Я присвистнул и хотел было пошутить над идиотом, который выбрал такой цвет (и над тем, кто так покрасил эту брутальную тачку), но Сергей впился в него взглядом, как ястреб. Вскоре из машины вышел хозяин – полненький мужичок, похожий на главного бухгалтера «Газпрома». Я на самом деле не знаю, как выглядят газпромовские бухгалтеры, и уж тем более понятия не имею, какая у них зарплата, но на бандита или олигарха, способного купить танк, этот мужик не смахивал. Закинув под мышку маленькую кожаную сумку, он запер машину и направился в супермаркет. Как только он совсем исчез из виду, Сергей направил видеокамеру на «хаммер», снял крышку с объектива, нажал кнопку и стал снимать.
Я потянулся за сигаретой. На какое-то время меня почти отпустили мои сегодняшние горести – настолько я был увлечен этим похмельным безумием. В голову даже пришла глупая мыслишка: сейчас из объектива аппарата вырвется сноп огня – и «хаммер» разнесет на мелкие запчасти. Кажется, я хихикнул.
Серега снимал около минуты. Затем выключил камеру, осторожно прикрыл объектив и поставил аппарат рядом на скамейку. Прокомментировать свой перфоманс он не удосужился.
– И где бесы? – спросил я.
– Смотри.
Мы молчали и ждали. Несколько минут ничего не происходило. То есть абсолютно ничего. Только улица продолжала шуметь, кто-то раздраженно сигналил нерасторопному участнику движения, а рядом на тротуаре мамаша отчитывала малыша, упавшего лицом в цветочную клумбу. Лето, черт возьми, благодатное время. Миша, тебе нравится лето?.. Да, извини.
Когда я уже устал ждать и начал думать о напрасной трате времени, из магазина появился хозяин тачки. Он открыл брелоком замки и сел в салон. Некоторое время он там ковырялся, что-то выкладывая из пакета на заднее сиденье, потом, очевидно, сунул ключ в замок зажигания.
Машина не завелась.
– Ннн-на, н-на… – пытался выдавить Сергей.
– Начинается, – закончил я вместо него, – не волнуйся.
Водитель попробовал еще раз. Он погонял стартер несколько секунд, но результат был тот же. Внешне вполне нормальный джип, который десять минут назад бодренько подкатил к бордюру, как будто умер.
– И что происходит? – поинтересовался я.
– Ничего. Моя камера его убила.
Я фыркнул.
Водитель предпринял еще одну попытку запустить желтого монстра, но на этот раз под капотом что-то мерзко взвизгнуло, и сразу стало понятно, что в ближайшее время машина никуда не поедет.
«Газпромовский бухгалтер» тут же выскочил на тротуар и принялся терзать мобильник.
– Сейчас он будет прыгать вокруг, кудахтать как кура и крыть матом проклятых америкосов, – с каким-то мрачным удовольствием заметил Серега. – Аб-бажаю этих идиотов. Носятся со своими машинками, как мальчишки с пипи… пипи…
– Я понял.

Михаил

С Мишей Поречниковым, как и с упомянутыми Виктором женами, тоже творились метаморфозы, на расшифровку которых уходило немало времени.
Началось все это еще в ту пору, когда Михаил изучал отечественную историю и методику ее преподавания в том же самом педагогическом университете, в котором работал сейчас. Он был, пожалуй, одним из самых способных студентов на факультете за все время его существования. Поступив в университет с замечательным школьным аттестатом, в котором самой малости не хватило до золотой медали, Михаил с первых дней обучения запал в головы и души преподавателей как «чертовски талантливый и таинственный молодой человек». Разумеется, имя и фамилия сыграли отнюдь не эпизодическую роль в его репутации – среди преподов было полно молодых и незамужних женщин, регулярно смотревших телевизор. В кои-то веки Миша был благодарен своему далекому и недосягаемому Даже-Не-Однофамильцу.
Вступительные экзамены он сдавал довольно своеобразно. Никто не видел его взволнованным и потерянным, суматошно перелистывающим ворованные конспекты у стены в коридоре за минуту до того, как войти в аудиторию. Никому, даже его товарищам по вступительным испытаниям, не удавалось заметить, пользовался ли он шпаргалками или какими-нибудь техническими приспособлениями. Ничего подобного просто не было, но!..
Михаил спокойно входил в аудиторию, без единого движения мускулов на лице выбирал билет, так же равнодушно зачитывал номер и пробегал глазами текст вопросов. Затем он садился на первую парту, для приличия брал в руки ручку, что-то черкал на тетрадном листе, но сосредоточенный взгляд прищуренных глаз был устремлен куда-то вниз, в пол. Одновременно средним пальцем левой руки Михаил потирал висок. Преподаватели позже в один голос твердили, что испытывали в этот момент какое-то странное чувство, будто уже досрочно верили в способности этого парня и в то, что он ответит на «отлично».
– Картина маслом! – рассказывала Зинаида Храмова, замдекана дневного отделения, присутствовавшая на вступительном экзамене по истории. – Это было что-то вроде «Оставь меня, старушка, я в печали!». Посидел, почесал голову, потом встал – и убил наповал своей трактовкой Февральской революции!
– Что, неверная трактовка? – интересовались коллеги.
– Отнюдь! Трактовка просто роскошная. Я думаю, если бы Поречников взял на себя труд предварительно записать свой ответ на листке, это были бы готовые тезисы для кандидатской! Но у меня сложилось впечатление, что после того, как я поставила ему пятерку, он тут же обо всем забыл.
Слухи о красавце и умнице абитуриенте Михаиле Поречникове пронеслись по рядам преподавателей именно после этой эмоциональной презентации Зинаиды. Следующие несколько экзаменов у парня прошли как по маслу. К нему уже приглядывались, принюхивались и, кажется, даже приценивались, и когда он раскрывал рот, чтобы ответить на вопрос очередного экзаменационного билета, равнодушных в аудитории не оставалось.
Это было семь лет назад, в далеком переломном двухтысячном. В последующие годы Михаил Поречников в соответствии со всеми признанными законами природы со страшной скоростью завоевывал все новые и новые территории.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4