Вряд ли она покажется снова. Но надо же снять голубую змею - порождение этого светлого острова на болоте! Я принялся ковырять норку кривым сучком. Земля оказалась рыжей, смесь глины и замусоренного песка. Нора раскапывалась легко, но ходы начали разветвляться, расползаясь в стороны и в глубину. Но я все копал, и от меня, как от гребущего петуха, во все стороны разлетался мусор. Но змеи не было.
И тут сквозь шорох летящих комков и листьев я снова услышал шипение! И увидел, как небесно-голубая змея уползала в соседнюю нору. Она опять выползла из мышиного лабиринта, устроилась на солнышке в стороне, а я, копаясь, закидал ее листьями и комками.
Никогда не встречал я больше такой голубой змеи. Но она есть, я же видел ее. Голубая, как небо, как вода, как голубые перья у сойки. Голубая, как незабудка.
20 м а я.
В феврале ворон в поднебесье журавлем прокричал. В марте сойка сарычом свистела, а сорока - скворцом. Так зимние птицы весенних звали: пора, мол, - весна!
Потом прилетели скворцы и давай голосить иволгами, кукушками, горихвостками, пеночками. Весенние скворцы летних птиц скликали. И те прилетели на их зов.
28 м а я.
Самчик мухоловки-пеструшки поет - значит, дупло нашел. Пора бы самке на песню лететь. Но как верить на слово этим пестрым безответственным франтам, если они так плохо разбираются в дуплах! Им бы только найти, а что потом в дупле этом придется птенцов растить - это их уж не касается. Вот так и есть: дупло занято, в нем уже пухляк поселился! А этот растяпа не проверил, а на весь лес поет.
И второй певун дупло не лучше нашел: в щели дует, леток такой, что дождик зальет. Третий вообще неизвестно что отыскал, одно название, что дупло. А на проверку завалюха дырявая.
Улетела пеструшка к четвертому певуну. Вот у кого дупло! Уютное, чистое, ни трещинки и ни щелки. А вид из него какой! И шумных соседей нет. С этим певуном и осталась. А те трое и до сих пор всё поют. Поют, а без толку.
30 м а я.
В гнезде дроздов-рябинников недалеко от дупла летяги вылупились птенцы. Раньше, когда я прятался в свое укрытие, они не очень-то волновались, обругают раз десять при подходе, да потом с дюжину раз по выходе. А сейчас оба зашлись от крика, тарахтели, как два взбесившихся коробка спичек. Проклятия сыпались на мою голову, как горох из мешка.
Я поскорее юркнул в укрытие и притих. Дроздиха скоро умолкла и улетела за червяками. А дрозд все неистовствовал!
За безопасность гнезда отвечал, наверное, он, и он старался вовсю. Он без конца выкрикивал свое настырное трр, трр, трр! По два-три "трр" за одну секунду! Как из автомата бил короткими очередями. Он засыпал меня своими "трр, трр". Он засыпал ими по маковки сосен весь ближний лес и соседнее моховое болото. Ничего уже больше было не слышно - одно бесконечное и вездесущее "трр", от которого начинаешь чесаться.
Прилетели на шум желтые плиски, покачали хвостами и улетели. Явился встревоженный дрозд-белобровик. Потрещал за компанию, пощелкал клювом, спел две-три песни от возбуждения, ничего не понял и улетел. А пулеметная трескотня не кончалась! Полные уши треска. Все тебя теперь стороной обойдут. Сиди, скучай да бей комаров...
Дроздиха и думать забыла, что я тут рядом сижу: приносит еду, старательно кормит птенцов, "горшки" за ними выносит. Время от времени меряет температуру в гнезде: сует между птенцами свой длинный клюв, словно градусник. И если птенцы остыли, садится их греть. А дрозд все орет! Хоть и давно Меня не видит, и должен бы уже забыть про меня или хотя бы понять, что я не враг ему.
Уж охрип бы, что ли! Куда там: все звонче кричит, все настырнее, тявкает, как въедливая комнатная собачонка. Склочник какой-то и горлодер, такого только затронь!
Ровно четыре часа я терпел пулеметный обстрел. Это, 14 400 секунд. Если всего по два "трр" в секунду - и то 28 800 "трр"!
А он бы и еще кричал, но с меня уже было довольно. Я по горло был сыт его "трр", у меня уши от них позакладывало.
Я вылез из засидки и пошагал домой. Так он в спину успел мне выкрикнуть еще раз четыреста! Не утерпел...
ЛЕТНИЕ РАДОСТИ
Настал день - и потерял лес свою весеннюю мягкость, свежесть, сияние и прозрачность. Загустели листья, отяжелели травы. Под деревьями сумрак, как зеленый настой.
На охрану лесных тайн поднялись полчища комаров. Теперь обитателям леса легче скрываться от чужих глаз.
У каждой птицы свой дом. У кого в дупле, у кого на дереве, а то и прямо на голой земле. В одном доме яйца еще, а в другом уже птенцы.
У зверушек - зверята: у белок - бельчата, у зайцев - зайчата, у барсуков - барсучата. А у ласок и горностаев не знаешь как и назвать: ласкята или горностайчата, что ли? Все непоседливые, любопытные, голодные. Вылезают из нор и дупел, выпрыгивают из гнезд.
Слышатся будто бы знакомые и будто бы незнакомые птичьи песни: у певунов полон рот гусеничек и мух - и птенцов кормить надо, и петь еще охота!
Мухоловки-пеструшки 560 раз принесли корм птенцам, работали без отдыха 19 часов, а тем все мало. Кукушонок уже проглотил 200 гусениц и просит еще, прямо трясется от жадности. Лисенок убежал из норы; заблудился, вымок, скулит. Тут и там крики тревоги: кто-то кому-то грозит, кто-то кого-то обидел. Сорока прогнала иволгу, иволга прогнала ворону, ворона прогнала сарыча.
Все в суете, тревоге, спешке, заботах. Забот полон рот. Горячая пора. Но скоро все малыши вырастут, все слабые окрепнут, все глупые поумнеют. Лес хоть и не школа, а всех выучит.
8 и ю н я.
Пел в черемухах соловей. Без передышки пел, звонко и хлестко. Язычок его в широко разинутом клювике бился как колокольчик. Когда только успевает он есть и пить! Ведь песней одной сыт не будешь.
Свесил крылышки, запрокинул головку, острый клювик его щелкает, как ножницы в руках ловкого парикмахера. Щелкает и выщелкивает такие звонкие трели, что даже соседние листики вздрагивают, и теплый парок вырывается из разгоряченного горлышка.
...А на парок слетаются комары! Под тугое перо им носа не подточить, так зундят они над разинутым клювиком. Сами в рот так и просятся, прямо на язык сами липнут!
Щелкает соловей песни и... комаров. Два дела разом. И одно другому не помеха. А еще говорят, что соловья песни не кормят!..
"Если под крышей птицы живут - она не сгорит". Это поверье спасло жизнь тысячам птиц: голубям, воробьям, скворцам, ласточкам. "Разоришь гнездо аиста - аист дом подожжет". И аисты спокойно гнездились на крышах.
А вот "нетопырь залетел в дом - к беде", "сова не принесет добра", "сыч хозяина выживет" - и летели неповинные птичьи головы.
"Ворон каркает - к покойнику", "дятел в избе мох долбит - к покойнику", "сова близ дома кричит - к покойнику", "мухи зимой в избе - к покойнику", "сверчок по избе летает - к смерти", "соломина к куриному хвосту прилипла - к покойнику". Ох, не завидна судьба таких вещунов! А как спокойно живется тому, кто сулит нам спокойную жизнь. "Чайки плещутся - к хорошей погоде". Молодцы чайки!
А вот что надежнее - суеверие или закон? Трудно сказать. Никто до сих пор не трогает аистов или ласточек: не принято, не положено. А вот редкую птицу малого лебедя - и такой лебедь есть! - давным-давно взятую под охрану закона, бьют до сих пор. Рентгеном проверили: у двух третей отловленных лебедей была в теле дробь.
17 и ю н я.
Кукует кукушка, далеко ее слышно. Чтобы так громко кричать, надо, наверное, широко клюв разевать. Кукушку так и рисуют: чуть приспущенные крылья, чуть приподнятый хвост и широко разинутый клюв. И даже чучела в музеях так делают. Проверить трудно: кукушки почему-то всегда далеко кукуют.
Сегодня одна села рядом, и я наконец хорошо ее разглядел, когда она куковала. Все верно: и крылья чуть опустила, и хвост чуть задрала, и даже поводила им из стороны в сторону. А вот клюв - не разевала! Куковала с закрытым ртом. Лишь горло у нее вздувалось, да так, что даже перья топорщились.
Трудно поверить, что можно так громко кричать с закрытым ртом. Но, с другой стороны, попробуйте-ка с широко открытым ртом громко крикнуть "ку-ку". Ничего не получится. Чтобы "ку-ку" получилось, надо губы сжать и вытянуть трубочкой. Деревянной дудочкой, костяным рожком. Клювом кукушки...
20 и ю н я.
А в лесу-то жар-птица живет!
Шел сегодня по темному ельнику, закатное солнце било в глаза сквозь черный частокол еловых стволов и колючих еловых веток. Вот тут-то я ее и увидел! Села на черный сучок не птица, а яркое пламечко. Порхает с ветки на ветку, а крылышки и хохолок огненные, и вот-вот подожжет черный ельник.
Понимаю я, что это от встречного солнца, что не горят ее перья, а просто просвечивают, и птичка хорошо знакомая - синица хохлатая, а глазам не верится: жар-птица сказочная, живое пламя на огненных крыльях! И не из сказки сюда прилетела - а отсюда дорога ей прямо в сказку!
22 и ю н я.
До чего же хороши муравьиные куколки - как зефир! Так, наверное, в клюве и тают! Неплохи и голые зеленые гусенички. Птицы хорошо это знают и балуют своих птенцов вкусной и нежной едой.
Но синичке-гренадерке даже такая еда кажется грубой. Трясется над своими птенцами, придумывает, чем им еще угодить.
Птенцы всего с горошину, один рот да живот. Слепые еще: что ни сунь в рот - все бы пошло! Проглотили бы и куколку, и гусеничку и еще попросили. Так нет, не хочет обманывать. Соком кормит! Конечно, не виноградным, не вишневым, не земляничным. Даже не помидорным или морковным. Паучиным! Носит птенцам пауков и выдавливает их прямо в рот!
Растут птенцы не по дням, а по часам. Растут, хорошеют, толстеют. Да так, что перед вылетом становятся тяжелее родителей! Сок есть сок. Хоть и паучиный!..
Просыпайся, вставай! За окном уже петух прокричал, в саду зарянка запела. Пришел новый день. Бабочки из цветочных бокалов сладкий сок пьют. Муравей на листе тлиное стадо пасет. Паук серебряную сеть плетет. Что ни шаг - новая встреча.
Трясогузка кормит кукушонка, сидя у него на голове. Из дупла высокой осины выпрыгивают... утята! Кабан лежит на развороченном муравейнике, и муравьи поливают его целебным спиртом. Новости, новости, новости.
Но... комары!
Эти убийцы радости способны самый светлый день превратить в темную ночь. Вззз! - и прилепился за ухом. Вззз! - и опустился на шею. И ты с размаху бьешь сам себя!
Комариные неприятности портят жизнь. Все лето можно попусту промахать руками, отбиваясь от них. И вот отмахался, отбился, а ничего уже нет, лето прошло, ничего не успел. А виноваты - смешно сказать! комары. Ничтожные мошки.
28 и ю н я.
Туч над лесом нет, а дождь шуршит! И листья мокрые и блестящие, и капельки с них скатываются в траву. Смотрю вверх, и на лицо мне падают капли.
Я вытер капли ладонью и ощутил на губах вкус... меда! Вытянул под дождь ладонь, лизнул, так и есть - мед! Шуршит в лесу медовый дождь, на траве роса медвяная. А небо чистое - ни облачка. И пчел не видно.
Смотрю растерянно по сторонам.
Тут и там опускаются на мокрые листья полосатые, как тигры, осы. А по травинкам ловко лазают шустрые муравьи. И муравьи и осы тоже слизывают медовые капли.
И тут понимаю, что дождинки медовые не с неба падают, а с листьев клена! Каждый кленовый лист как дождевое облачко, а весь клен - зеленая туча.
На изнанке листьев расселись зеленые тли, уткнули хоботки в жилки и сосут сладкий кленовый сок. Неисчислимые стада тлей! И все сосут. И время от времени каждая тля роняет сладкую капельку. Шумит сладкий дождь!
Раздолье сейчас в лесу сладкоежкам. Июнь для них - медовый месяц.
2 и ю л я.
Начинаю понимать разговоры птиц. И потому куда больше вижу. Птицы пронырливы, глазасты и часто замечают то, что от твоих глаз скрыто. Увидят, поднимут галдеж, а ты навостри ухо и не зевай.
Ласточки вдруг всполошились, возбужденно защебетали: так и есть перепелятника гонят! Вороны упорно орут и орут на одном месте: подхожу, в елке затаилась сова-неясыть. Попробуй найди ее без вороньей помощи! Веснички-пеночки пищат тревожно, зависают, жужжа крылышками, над травой гадюка к гнезду подбирается. Дятел зашелся криком. Это знакомо: снова белка оказалась вблизи дупла. Сороки перелетают понизу, поругиваются - не иначе лису провожают. Рябчики разлетелись со стрекотанием. Эти тебя увидели, взлетели и попрятались. Теперь к ним незаметно не подойдешь. Лучше слушай, не расскажут ли тебе птицы еще о ком-нибудь.
3 и ю л я.
Будь я коршун, я пролетел бы мимо и ничего не заметил. А будь лисицей, я сперва бы увязался за вальдшнепихой, которая притворилась подбитой, а потом, когда бы она отвела от выводка, уныло поплелся бы дальше.
Но я не коршун и не лисица. Меня этими птичьими приемчиками не проведешь. Я-то знаю: раз осторожная птица мечется на виду, - значит, тут ее птенцы затаились.
Но мало знать, - надо еще увидеть. Вот бы где пригодился мне зоркий глаз коршуна или чутьистый лисий нос! Вальдшнепы - цвета сухих листьев, пересыпанных старой хвоей. Перешагнешь и не заметишь. Дело чести высмотреть этаких невидимок. И лестно: лису и коршуна провели, а тебя не сумели.
Вот он, вальдшнепенок, - тот самый, буренький комочек листьев, посыпанных сухими хвоинками. Нашел-таки я его! И нет ему спасения, если я захочу.
Шаг, еще шаг...
Что-то с шумом метнулось над головой, я пригнулся, и... вальдшнепенок исчез! По сторонам другие малыши-невидимки, воздев крылышки, вскочили, разбежались и разлетелись. Что же произошло?
Вальдшнепиха села на птенца, словно оседлала затаившегося вальдшнепенка, потом, стиснув ножки, сжала его и подняла в воздух!
Вальдшнепенок тяжелый, несла его мать с трудом, казалось, летит неуклюжая птица с двумя носатыми головами. Шагов за тридцать спустились в траву и разбежались по сторонам.
Вот и я без добычи остался. Из-под носа ее унесли! Провели, как лисицу и коршуна. Хоть я и хитрее их.
4 и ю л я.
Птенцы в гнезде все, как один, ротозеи. Только мать корм принесет сейчас же рты разинут! А подрастут, оперятся и станут "чиркунами": сидят на краю гнезда и почирикивают: "Чирк! Чирк!" Потом "чиркуны" превращаются в "слетков" - вылетают из гнезд. Но слетки не все одинаковые. Одни по земле скачут - это "прыгуны" и "скачки"; другие уже подпархивают - это "порхунчики". Но все "прыгуны" и "порхунчики" непременно еще и "трясуны".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25