"Кто крайний к ухо-горло-носу?" Очередь шевелится, поглощая новую жертву. "Я последний! -- хрипит старик с густыми бровями.- А крайним никогда не был и не буду!" Толпа одобрительно гудит, а мужчина стыдливо жмется к стеночке.
Он так и стоит, подперев сутулой спиной ядовито желтую стену и мнет в руках темно-синюю кепку-ушанку. Больные приходят и ждут, ругаются и уходят, а он терпеливо стоит и испытывает на прочность свой головной убор, сработанный живучими китайцами.
Проходят полтора часа, отмеряемые хлопаньем двери и глухим выкриком "Следующий!", пока наконец не подходит его черед. И вот уже он слышит зычный голос врача, обращенный не к кому-нибудь, а именно к нему. "Это мне?"- все еще осторожничает он. "Ну, заходите же!" -- вопит баба в платке, оскалив золотую фиксу.
Мужчина медленно открывает дверь и заглядывает в кабинет: "Можно?" Его тоненький голос дрожит и ломается. Он кашляет в кулачок. "Я же сказала!" -- рявкает врач. Он проходит на полусогнутых и садится на протертое сиденье стула с таким страхом, словно прикосновение к спинке способно вызвать электрошок. Он умоляюще смотрит на врача красными глазами альбиноса.
Крупная женщина пятидесяти пяти лет с завитыми рыжими волосами левой рукой гладит пористый нос, а правую руку вытирает о подол пока еще белого, но уже не первой свежести халата. Она сидит за конторским столом с таким деловым видом, что даже господь бог не усомнился бы в ее всемогуществе.
Мужчина оглядывается вокруг. Совершенно обыкновенный медицинский кабинет. Вроде бы, и нет явной антисанитарии, но до полной стерильности далеко как до Луны. В апломбированном шкафу томятся пыльные коробочки и пузырьки с медикаментами. Место ассистента свободно, лишь груда бумаги на подоконнике напоминает, что он здесь бывал. Наверное, он и сам на больничном. Не потому ли врач нервно постукивает пальцами по крышке стола?
- Доктор, я болен. Я неизлечимо болен, - говорит с придыханием пациент, скомкав кепку-ушанку.
* На что жалуетесь? -- равнодушно осведомляется
врач.
* Горло! Болит горло! -- выдавливает из себя мужчина и
его глаза увлажняются и блестят.
* Давно? -- уточняет доктор, почесав за ухом.
* Три года как. Я тогда шибко простыл. Я раньше
дворником в детском саде, там, знаете, зимой такая ветрища, а я
сугробы разгребал всякие, ну и свалило, - тараторит мужчина,
боясь остановиться.- А после три недели лежал пластом, один в
постели, кругом некому помочь, думал, все, кранты... И с тех
пор здоровье мое пошатнулось... и упало! У меня постоянно
болит. Вот здесь вот. ( И пациент показывает на горло, закатив
глаза под потолок. )
* Щас посмотрим, - потирает руки врач, - ща-а-аса!
* И кровь! По утрам -- кровь! -- добавляет мужчина.- Это
туберкулез! Я знаю! Я смотрел! Я плюю в раковину -- в раковине
кровь!
* Откройте рот! -- командует врач, надевая на голову
резинку с круглым зеркальцем.
* У меня там рана! Незаживающая рана! Может, даже рак!
-- не унимается пациент. -- Изо рта всегда запах. Кровью
пахнет. Кровью. А слабость -- это тоже, тоже... сиптом. Вы
увидите -- там рана! Наверно, опухоль...
Больной с содроганием наблюдает, как сдвигаются морщины на переносице врача. "Скажите "А"!" -- приказывает она, надвигая зеркальце на лоб. Он понимает, что спорить бесполезно, и подчиняется. "А-а-а-а-а!" -- поет он фальцетом. Он чувствует гнилостный запах из ее рта и трепещет от страха. "Еще! Поширше!" -- прерывает его песнь эскулап, вцепившись пальцами в его нижнюю челюсть. "Аааааааааааааа!" -- вырывается из его слабой груди протяжный стон.
* Бэ! -- передразнивает его врач. -- Достаточно! Нету
там ничего!
* Вы не видели? -- удивляется пациент, вытирая
губы.
* В каком месте? -- свирепеет женщина, тряхнув
шевелюрой.
* Здесь вот, здесь! -- не сдается клиент. -- Я же вам
показал!
* А ну-ка еще раз! Только поширше! -- уступает
она.
Он разевает рот и весь ужас перед коварной болезнью
выходит наружу в диком крике, который сотрясает стены больницы. "Ааааааааааааааааааааааааа!"- орет он. Врач затыкает уши и силится закрыть больному пасть. "Прекратите! А то щас милицию вызову!" -- пытается перекричать она.
Пациент замолкает и тяжело глотает воздух. Врач срывает зеркальце и бросает на стол. "Ну, теперь видели?" -- с надеждой вопрошает мужчина, поправляя очки. "Че вы мне голову-то морочите? -- взрывается она. -- Все у вас в порядке!"
* Как в порядке? -- недоумевает пациент.
* Вот так! Все как у всех, - объясняет врач и, заметив
кислую мину на лице больного, советует. -- Радоваться
надо!
На этот словесный выпад больной никак не реагирует. Тогда она задает неожиданный вопрос: "Зарядку делаете?"
* При чем здесмь зарядка? -- не понимает пациент.
* Здоровье в порядке -- спасибо зарядке! -- смеется
своей шутке доктор.
* Да я же вам говорю: болит горло, - чуть не плачет
больной. -- У меня кровь. По утрам кровь. В раковине -- кровь.
А вы -- в порядке...
Он досадливо машет рукой.
* А кем вы работаете? -- прерывает его врач.
* Учителем, - смущенно отвечает мужчина.
- Дак тогда ясно! -- качает головой рыжая отоларинголог. -- Ясно-понятно...
В голове больного вихрем проносятся самые светлые воспоминания: обнаружение коробки конфет, перевязанной золотистой ленточкой, под новогодней елкой, раскуривание трубки мира с вождем краснокожих из соседнего двора, возложение роз под дверью квартиры старшеклассницы Эли и много-много другого. Он уже видит заметку в рамке на четвертой полосе "Учительской газеты", непременно озаглавленную так: "Жизнь, отданная школе." Он вытирает слезы рукавом пиджака.
* Щас я я выпишу вам на прием, сходите, там вас
посмотрят, - говорит врач, роясь в бумагах на столе.
* Доктор, это серъезно? -- приходит в себя учитель.
* Сходите, там все скажут, - отвечает та.
* Ну, скажите, это серъезно? -- умаляет пациент. -- Я
буду жить? Нет, скажите мне правду! Я сильный! Я должен... Я
хочу жить! ( И он рыдает в кепку-ушанку. )
Тут открывается дверь и выглядывает миловидная женщина с пепельными волосами в сиреневой блузке. Она улыбается, прикрывая рот рукой.
* Клавдия Семеновна, вы скоро?
* Скажите, чтоб не занимали! Щаса я, щаса!
Она берет бланк направления, обреченно вздыхает и начинает писать.
Мужчина ерзает на стуле, пытается заглянуть, но не может.
* Фамилия? -- спрашивает Клавдия Семеновна.
* Вереницын! -- с готовностью отвечает мужчина.
* Сколько годочков?
* Тридцать три, - жалобно тянет он.
* Такой молоденький! Моему бы тоже было, если бы не
беда, - ностальгирует Клавдия Семеновна.
Через полминуты, почесав за ухом, она протягивает учителю Вереницыну справку.
* Ну вот и все... На... вам!
Тот берет ее и читает. Справка скачет в руках. Врач трет лоб, на котором краснеет полоска от резинки.
* Это что? Что?! -- возмущается Вереницын. -- Считает,
что в гортани опухоль в течение трех лет?! К
врачу-невропатологу? Да вы что, охренели? У меня горло болит,
кровь идет, а вы? Вы меня что, дураком, что ли,
считаете?..
* Не считаю, не считаю! -- уверяет Клавдия Семеновна. -
Успокойтесь! Все нормально!
* Да как же все нормально? -- бушует учитель. -- Я плюю
-- и кровь?! В раковине кровь! Это нормально? У меня горло, а
вы? У меня кровь, понимаете, а вы... Вы не свое место
занимаете! Не свое! Ваше место не здесь! Ваше место...
* Не надо! Не надо нервничать! -- успокаивает его
Клавдия Семеновна. -- Сходите, вас посмотрят... Ничего же
страшного...
Вереницын комкает спраку и бросает ее прямо в Клавдию Семеновну. Бумажка падает на стол.
* Я же не дурак! -- раззоряется он. -- У меня горло!
Горло болит! Я целый час, целый час в очереди простоял, а
вы...Весь взмок здесь, стоял... Все на ботинки мои смотрели...
У меня нормальные ботинки!
* Чего разошлись-то? Чего? -- увещевает его Клавдия
Семеновна. -- У меня много вас! Вы аж двадцать девятый! И
каждый еще к себе чего-то требует!
И, исчерпав все доводы, кричит так, словно просит о помощи:
* Следующий!..
Однако больной не спешит капитулировать.
* Правильно мой отец говорил! Правильно! Милиция, врачи
-- вот самое худшее, - кричит он.- Не сталкивайся, говорил. И
он был прав! Как он был прав! Ведь до операции он был как
огурчик, как огурчик!..
* Если хочешь быть здоров, убивай всех докторов! -
кричит он, затем левой рукой подбрасывает кепку-ушанку, а
правой бъет по ней с такой злобой, точно перед ним лицо
министра здравоохранения.
* Не-на-ви-жу! Чтоб вы сдохли! Сидите здесь! Чтоб вы
сдохли!
И он выбегает из кабинета и хлопает дверью.
Врач-отоларинголог с двадцатидвухлетним стажем Клавдия Семеновна Морданова пытается успокоиться и начинает делать точечную акупунктуру лица.
* Все болезни от нервов... от нервов... от нервов,
внушает она себе, вдавливая указательный палец в переносицу. Но
внезапно багровеет и бьет кулаком по столу.
* Следующий, бляха муха!..
Продолжение следует...
"Жду ответа",- дрожащей рукой вывел Павел Григорьевич в самом низу серого листа бумаги, вырванного из школьной тетради, и тут же выронил из руки синюю тридцатипятикопеечную ручку с колпачком, обгрызенным когда-то его сыном. В глазах его помутилось. Поплыл дубовый письменный стол с неровной крышкой, сработанный еще при царе Горохе, поплыли книжные полки с аккуратно сложенными стопами пожелтевших газет "Правда" и с папками бумаг, поплыла и комната с выцветшими обоями на стенах... По морям, по волнам...
Закружилось его однокомнатное мироздание и понесло ослабевшего хозяина к кипучему водовороту, где бурлящая вода подхватила его и понесла куда-то вниз. А он и не пытался противиться, полностью отдавшись воле воды. А стихия затягивала его все глубже и глубже в воронку, пока наконец он не перестал ощущать, что же с ним происходит... Умер, решил старик.
Ан нет. Его босые ноги нетвердо ступали по мерзлой земле. Он шел в кромешной тьме, шел наугад. Сначала медленно и осторожно, боясь запнуться и упасть, затем все быстрее и быстрее, пока, наконец, отчаяние и страх перед неизвестностью не овладели им, и тогда он побежал изо всех своих сил... Он бежал, часто спотыкаясь и падая, торопливо вставая, затем снова падая и снова вставая, бежал неведомо куда...
И чудо свершилось... Прямо перед ним возникло холодное голубое свечение, и через минуту его привыкнувшие к темноте глаза ослепила ярчайшая вспышка света, а когда он наконец смог видеть, прямо перед ним посреди огромного пустынного поля стоял величественный трехэтажный особняк... Не дом, а настоящий дворец, доверху заваленный золотом, серебром и драгоценностями... С гаражом на 12 самых дорогих авто, с отделанным мрамором бассейном, с прекрасным ухоженным садом, с подъездом, обстреливаемым глазками телекамер...
Уж он-то знал, кому принадлежит этот дом. Им владела семья Добсонов, известных в городе Санта-Фе адвокатов. Но этот же самый дом стал тюрьмой для прекрасной Джоанны. Какие только муки она не вынесла в этих стенах! И за что? За любовь к мужественному Карбуччио! А ее сестра Немезида!? Какие только козни она не строила, лишь бы помешать строптивому Сириусу любовнику своей подруги! А этот Сириус оказался подонком, да-да, обычным подонком, потому что он предал свою любовь к Джоанне. И девушка сейчас оказалась в сложнейшей ситуации - от нее отрекся родной отец Добсон-Старший... Чем же закончится это неравное противостояние? Он должен узнать, он обязательно должен узнать конец этой интереснейшей истории!..
Павел Григорьевич открыл глаза и обнаружил себя лежащим на ковре посередине комнаты рядом с упавшим стулом. Болела правая нога - видимо, он ушиб ее при падении. Острая боль от сердца отзывалась по всему телу... Ага, ясно, опять... Опираясь на стул, он осторожно поднялся и, шаркая ногами по полу, пошел на кухню. Там он открыл шкафчик, порылся в коробке, нашел лекарство, проглотил таблетку и запил водой из стакана.
Затем вернулся в комнату и упал на кровать. Заскрипела металлическая сетка под тяжестью тела. Немного полегчало. Жить, он должен жить, подумал Павел Григорьевич. С каждым днем делать это становилось все труднее и труднее - каждое утро снова поднимать камень для того, чтобы вечером он проехался по тебе.
Одна радость осталась, одна отдушина... А ведь он помнил, как год и три месяца назад, когда еще только показывали первые серии, он плевался и поносил на чем свет стоит бедных латиноамериканцев и директоров телевидения: "Что показывают-то, а? Совсем одурели! Они нас, что ли, совсем дураками считают?" Но прошло совсем немного времени - месяц-другой, и Павел Григорьевич втянулся и замолчал. Теперь уже он смотрел каждую серию дважды: утром - натощак, и вечером - за чашкой чая "Бодрость", смакуя каждую деталь.
Ему определенно нравились эти смуглые люди со жгучими глазами и душами нараспашку. Он находил в них проявления чувств, с которыми не сталкивался в течение всей своей семидесятивосьмилетней жизни. Они были обуреваемы гибельными страстями - он же жил спокойно и размеренно. Заведовал кафедрой общего и частного языкознания. Про него тогда многие говорили: "Языкознание преподает? Язык у него, конечно, хорошо подвязан, и он это знает".
Он был трижды женат, причем, второй раз - на аспирантке, которая была моложе его на пятнадцать лет. Но все прошло, и вот уже он - дряхлый немощный старик. Как он когда-то воротил нос от старых людей и про себя укорял их за бездеятельность и никчемность. И хотя даже и сейчас он был не чужд занятиям наукой ( так, например, иногда после обеда он почитывал труды академика Потебни ), делал он это скорее по привычке, нежели по желанию. Просто приятно было иногда ощутить свою причастность к духовной культуре, и тогда он брался за Геродота и, с трудом разбирая полузабытый греческий, вникал в описание жизни и быта скифов. Но происходило это все реже и реже, и после того, как семь месяцев назад умерла жена, прекратилось и вовсе.
У него стало пошаливать сердчишко, и теперь достаточным стало простое лежание на кровати и погружение в себя. Он замкнулся в себе и все дальше и дальше отдалялся от живых, и, конечно, если бы не "Разбитые сердца в доме Добсонов", он бы полностью изолировался от общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18