А ведь он меньше тебя и слабее. Тебе нельзя быть трусом - у тебя дядя немецкий офицер. И ты станешь офицером немецкой армии, если будешь бесстрашным и послушным мне.
Сознание Васютки погасло. Когда очнулся, не сразу понял, где находится. Лежал он в очень неловком положении. Нельзя было ни встать во весь рост, ни протянуть ноги. Со стенок из-под пальцев осыпалась мелкая липкая пыль. Васютка услышал запах старой, подопревшей муки и догадался: его заперли в мучном ларе. Страшно болела голова. К огромной шишке нельзя было прикоснуться. Васютка заплакал. Еле слышно шмыгал носом, так как не хотел, чтобы Витоля или Пауль услышали. Плакал от боли, от жалости к себе, а самое главное - больше оттого, что он умрет и никто не узнает про немецкого шпиона и диверсанта. И про то, что Витоля стал предателем и фашистом...
Он не знал, день или ночь наверху. Никакие звуки не проникали в подвал. В тесном ларе было жарко, мутилось в голове, он боялся шевелиться - тотчас поднималась мучная пыль и набивалась в легкие.
Приходила мысль: неужели друзья не догадаются, что его взяли в плен? Неужели они забыли о нем?.. Где же находится подвал? Под куренем? Под сараем? Или в саду? Глухо, душно, темно, как в могиле. Нет, не выбраться ему отсюда. Пусть! Но он не будет молить бога, чтобы фашисты пришли в родную станицу. Лучше умереть... Врет проклятый фашист, были и Павка Морозов, и Павка Корчагин!
Скрипнули лестничные ступеньки. Кто-то спускался в подвал.
Глава третья
Степь, развороченная бомбами и снарядами, тлела знойным маревом. Душный "астраханец" нес пепел сожженных хлебов и хуторов. Тугие вихри бешеными веретенами мчались по степи; очумелые от ужаса голуби кувыркались в задымленном поднебесье и бесследно исчезали, словно сгорали в жарком дыхании суховея. Солнце светило тускло, будто сквозь прокопченное стекло. Все вокруг окрасилось в цвет старой бронзы.
Станица Ольховская припряталась в пыльных садах, притихла, затаилась в горе и страхе. Над ней с ревом проносились черные тени с белыми крестами на отвисших, как у саранчи, брюхах; тяжелые снаряды с натужным клекотом и хлюпаньем пронизывали дымное небо, воздух вздрагивал, глухо отдаваясь в груди. В степи, за буграми, по-над шляхом, ожесточенно бухало, лязгало, скрежетало металлом: там будто бы работала какая-то страшная машина, пережевывая крепкие камни стальными челюстями.
Егор стоял на краю атаманского сада с вилами-тройчатками в руках. Ему отчаянно хотелось туда, за бугры, хотелось чем-то помочь своим. Там с рассвета шел жестокий бой, там, возможно, уже убит Миня.
В это время из терновника, росшего в балке за садом, выбежал красноармеец, направляясь к нему. На грязном лице его топорщилась желтая щетина. Егор отступил назад, увидев его ошалелые голубые глаза.
- Наши в хуторе есть? - спросил он, загнанно дыша и озираясь.
Егору показалось странным, почему красноармеец так испуганно спрашивал о наших. Он отрицательно покачал головой. Его взгляд, коротко скользнув по треугольничкам в петлицах, жадно прилип к кобуре, из которой соблазнительно торчала рукоятка нагана.
- Хочешь наган? - спросил сержант. - Будет твой, дай только в гражданское переодеться. - Расстегнул широкий ремень, бросил вместе с оружием наземь. Давай быстрей, парень!
"Разведчик?" - подумал Егор и сказал;
- Тут подождите, я сейчас.
Вернулся с мятым барахлом, бросил ему под ноги, а отцовские лаковые полуботинки вытер рукавом и бережно поставил на землю.
Сержант лихорадочно переодевался, пальцы с трудом ловили ускользавшие пуговицы.
Егор поднял ремень с кобурой, запоясался и почувствовал себя солидней, значительней - собственное оружие овзрослило его.
- Ну, как там наши? - спросил он, любовно поглаживая рукоятку нагана.
- Наши?! Были наши да стали господа-бога. Всех положили! Слышишь, как гремит? - В голосе сержанта звучала заискивающая нота, будто он оправдывался перед Егором. - Немец сильный, у него техника, а у нас? Зря гибнуть кому хочется... Обуха плетью не перешибешь... Весь мир у него под сапогом.
Егор слышал его слова сквозь звуки напряженного боя за буграми и молчал. "Он не разведчик. Он убежал, бросил наших!" Егора наполнила ненависть к этому мускулистому, физически сильному человеку. В мятой гражданской одежде он стал похож на бродягу: старая кепчонка едва держалась на крепкой лобастой голове, потертые брюки с пузырями на коленях были коротки, а лаковые полуботинки празднично и нелепо блестели на грязных ногах.
- Нет ли чего-нибудь другого: старых ботинок или брюк подлинней? - спросил тот, разочарованно оглядывая себя.
Вытащив из кобуры наган, Егор заглянул в гнезда барабана. В них кукурузными зернами желтели невыстрелянные патроны. С откровенной ненавистью бросил:
- Ничего больше нет.
Тот не обратил внимания ни на тон ответа, ни на настроение Егора, спросил:
- Где тут живет Масюта Ненашков? Как пройти к нему незаметно?
Над ними с ревом и воем пронеслись черные бомбардировщики, за буграми раздались сильные взрывы, земля тяжко вздрогнула, охая, и тотчас наступила тишина. Будто разом оборвались струны грохочущего инструмента.
И в этой напряженной тишине, хранящей неведомую опасность, со старых яблонь обильно, как из опрокинутого ведра, посыпались яблоки, стуча о сухую землю. Дезертир вздрогнул, оглянулся - яблоки еще раскатывались по ямкам - и вдруг начал трястись, как в припадке, выкрикивая:
- Конец! Всем конец... Вечная память дуракам! Кого хотели пересилить?! Ха-ха-ха!
От тишины за буграми, от подлых слов дезертира у Егора остановилось сердце и затуманилась голова.
- Шкура! - крикнул он.
- Что-о? - свистяще прошептал тот, глаза его побелели от бешенства, он поднял руки, надвигаясь на Егора. - Отдай наган.
Егор попятился, наводя на него вороненый ствол.
- Не отдам! Не лезь...
- Голову сверну, ублюдок! Отдай наган, - прыгнув, он схватил за руку.
- Не ле-е-езь! - закричал Егор, наган задергался в его руке, выбрызгивая короткие жаркие лучи.
Дезертира отбросило назад, кинуло наземь. Он корчился, двигая конечностями, словно хотел уползти куда-то...
Еще не сознавая, что он убил человека, Егор прошептал:
- Врешь, подлый! Нашим не конец... Не конец нашим... За буграми чесанули пулеметные очереди, раздались взрывы гранат - там снова вспыхнул бой.
...Задыхаясь, Егор бежал в степь, сжимая рукоятку нагана. Еще дымились сожженные поля пшеницы, салатный лоскут бахчи на противоположном склоне бугра был забрызган кляксами-воронками. Там, по бугру, где проходил шлях, виднелись окопы, перепаханные бомбами. Около них дымился немецкий танк. Где-то за курганом тявкал миномет, пыльные столбы вырастали среди окопов. По бурьяну за бахчой к окопам ползли немцы. "Наши в окопах", - догадался Егор и, не хоронясь, побежал к ним по другому краю бахчи. В бурьяне вспыхнули дымки, над ним пронесся рой злых ос. Из окопов закричали:
- Куда тебя черт несет!.. Ложись!..
Егор упал среди арбузов рядом с убитым немцем. Вот он какой! В тусклом зеленом обмундировании, длинный, рукава закатаны, на ногах сапоги с короткими широкими голенищами. Пуля поставила красную точку прямо в середине его невысокого лба. Около трупа лежал черный автомат. На поясе - подсумки с автоматными дисками и гранатами и большой пистолет в блестящей темно-коричневой кобуре. Егор, пересилив отвращение, разоружил его. Особенно он был рад автомату. Знал, как обращаться с ним: бойцы, стоявшие раньше в станице на отдыхе, обучили его. Автомат просто прилип к рукам - так удобно было держать его. Приподнявшись, Егор направил ствол в сторону ползших по бурьяну фигур, нажал на спусковой крючок. Автомат затрясся, будто хотел вырваться из рук.
- Ага! Стреляет! - закричал Егор.
Длинные автоматные очереди прошили бахчу частыми строчками рядом с Егором, по-поросячьи взвизгнули срикошеченные пули. Перед ним, громко треснув, взорвался рябой арбуз и забрызгал лицо алой сочной мякотью. Егору вдруг стало весело, он засмеялся; мысль о том, что его могут убить, не приходила в голову. Он пополз к окопам. Кобуры и подсумки мешали ползти. Вскочил и метнулся к ближнему окопу. Взрывы оглушили его. Он упал в окоп на руки усатого пожилого бойца.
- Ты куда? Ты зачем... черту на рога?! - тряс он Егора, крепко ругаясь.
Оглушенный Егор, подняв автомат, крикнул, показывая в сторону высоких бурьянов по краю бахчи:
- Там! Фашисты! Ползут!
Усач приподнял голову над бруствером, посмотрел туда, куда показывал Егор, доложил командиру, находившемуся в соседнем окопе:
- Товарищ капитан, фрицы с фланга! - Гранатами! - подал команду тот.
По бурьяну пронесся огненный смерч. Егор увидел: фрицы выметнулись из бурьяна, как тараканы, ошпаренные кипятком, из щели. Он приложился к автомату, стрелял, что-то крича; рядом строчил ручной пулемет усача, стреляли из других окопов.
Наступила передышка. Егор пальцем проковыривал уши. Песня глупых кузнечиков сухим зноем влилась в них. Усач, отплевываясь, косился на Егора красными глазами и вдруг цепко схватил его за руку.
- А ну-ка, паря, пойдем со мной.
Пригибаясь, он потянул Егора за собой по проходу в соседний окоп мимо убитых и раненых бойцов. Поставил перед командиром. Внешним видом он напомнил Егору Тёмку Табунщикова: молодцеватый, с озерно-ясными голубыми глазами, которые казались чужими на темном, в грязных потеках, лице.
- На помощь пришел, браток? - с усмешкой сказал командир. - О, да ты прилично вооружен!
Полный нервной хмельной радости, Егор сказал возбужденно:
- Тут где-то воюет Миня, мой дед. Усатый такой. Усы торчат вверх, как клыки у кнуря. С орденом Красного Знамени... Ну и я, значит, тоже...
- Вы посмотрите, чей у него наган, - сказал усач.
- Черт возьми! - воскликнул командир. - Где ты взял наган?
Бойцы, окружившие их, сурово смотрели на него.
- На барахло выменял... Тот... дезертир, который... - Егор озирался, у него вдруг ослабли ноги, он обессиленно опустился на дно окопа, устланное горячими гильзами. - Он... он смеялся над вами... Говорит... говорит... вы дураки... Я сказал ему:
"Шкура!" - он прыгнул на меня, хотел наган отобрать... И я его... я его... застрелил...
- Да ты, я вижу, опасный человек, тебе палец в рот не клади! - неожиданно весело сказал командир, которого бойцы называли капитаном, и рывком поставил его на ноги. - Не гнись, парень. Стой прямо! И правильно сделал, что убил предателя. Он убежал еще вчера, мразь! Вызвался в разведку и убежал.
Из-за высоких подсолнухов, росших дальше по гребню бугра, донесся лязг железа и свирепый гул мощных моторов.
- Танки, товарищ капитан!
- Слышу, - отозвался он, глядя на часы. - Наше время вышло. Задачу, надо полагать, мы уже свою выполнили - помогли полку выйти из окружения... Сейчас он на левом берегу. Скажи, парень, как лучше, скрытней выйти к Донцу?
Егор встряхнулся, поправил ремень трофейного автомата.
- Через подсолнухи надо перебежать в Федькин яр - это за бугром. Туда танки не пойдут - обрывы. А там по низине кусты и лес до самого Донца.
- Верно. Хорошо соображаешь, - кивнул капитан и подал команду: - Передать по окопам: по-пластунски в подсолнухи! Сбор в Федькином яру, за бугром. Раненых - на плащ-палатки, волоком. Вперед!
Егору никто не сказал, чтоб он возвращался домой, и он без раздумья пополз в подсолнухи, выполняя с оставшимися в живых бойцами приказ командира.
Остатку роты удалось уйти от танков в Федькин яр, но при подходе к Донцу падавшие от усталости бойцы - многие из них были ранены - попали в окружение, вернее сказать, в засаду. Вдоль всего берега, в рощах, немцы поставили засады, они вылавливали разрозненные группы отступавших, которые пытались пробиться на левый берег.
После короткого жестокого боя бойцы рассеялись по густым зарослям в оврагах. Егор также принимал участие в ближнем бою. Он бежал по роще вместе с усачом и капитаном Селищевым. Где-то близко трещали немецкие автоматы. Капитан вдруг вскрикнул и упал с разбегу под деревом.
Усач и Егор разом остановились и, не обращая внимания на свистевшие пули, подхватили его под руки и поволокли в кусты. Дорогу преградили глубокий обрывистый овраг. Не раздумывая, они прыгнули с захватывающей дух высоты вниз, на кусты, заплетенные ежевикой. Пробив пружинистый покров зелени, они шлепнулись втроем на сырое дно яра, где бежал прохладный ручей.
Егор и усач потащили раненого по ручью под навесом зелени. В воде остывали горящие пламенем ушибы и царапины.
- Скорей, в сторону, скорей, - торопил усач. - Они сейчас ударят и... Тихо!
Сверху ударили из нескольких автоматов. Пули щелкали в воде рядом, расшвыривая камешки, покрывавшие дно ручья. Егор пытался вытащить из кобуры парабеллум, но усач, старшина Конобеев, придержал его руку, помотал головой.
Что-то тяжелое, прорвав зеленый заслон ветвей и ежевичных плетей, хлопнулось неподалеку от них.
- Гранаты! - шепнул усач.
Егор прыгнул в сторону, вмялся в вымоину, вода захлестнула его, и в то же мгновение в уши втиснулась страшная боль, отдалась во всем теле. Когда белый свет перестал плясать в глазах, Егор увидел командира и усача - они лежали вблизи небольшой воронки у ручья. Из воронки шел густой пар. Усач зажимал рукой рот командира, а тот выгибался дугой. Темное лицо его собралось в жгут коричневых морщин от нечеловеческой боли.
Егор пополз к ним.
- Молчи, ни звука, - шепнул усач. - Они уйдут... они уйдут...
Негромко журчал ручей. Желтоголовый королек - крохотная птаха - присел на обрубленную, задымленную ветку раскустившегося клена, покачался на ней и пропел нехитрую свою песенку. Невидимый в листве, забормотал непонятное сорокопут. Подали голоса и другие птицы, селившиеся на дне яра. И тогда Егор услышал сверху, с обрыва:
- Капут!
Немцы ушли. Они не захотели спускаться вниз, в колючие, непроходимые заросли.
Теперь можно было без опаски перевязать капитана. У него навылет прострелена грудь и иссечены осколками гранаты правая рука и нога. Усач перевязал его бинтом из единственного индивидуального пакета и обрывками нижней сорочки. Егор, сонный от контузии и огромной усталости, сказал усачу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38