Плохих, неумных, грубых, ну и так далее. Я была уверена, что между теми и другими существует железная зависимость: не будь трудных учителей, не было бы и трудных учеников. Но если учитель хороший... Давай сюда.
Она забрала у Эры анкеты и, складывая по нескольку штук, принялась рвать их на мелкие кусочки, бросая в мусорную корзину.
- Я так хотела вас расшевелить! Ваша прежняя учительница - она ведь была немножко ретроград, верно?
Эра вспомнила Лину Сергеевну, грузную, с тихим голосом и вечно перевязанными эластичными бинтами больными ногами, - она очень печалилась, что пришлось оставлять их, не доучив до выпуска. Правда, последний год Лина Сергеевна чуть ли не через месяц уходила на больничный. Слово "ретроград" как-то не слишком ей подходило.
- Да нет... в общем...
- Вы писали по плану. А мне бы хотелось - от души.
Маргарита Викторовна в ожидании поглядела на Эру.
- Я понимаю, - выдавила Эра.
- Знаешь, в тот день, когда вы писали сочинение, помнишь, мне не хотелось сбивать вас ни рапортом дежурного, ни какими-то ненужными фразами, у меня даже настроение было совершенно особенное! И так оплевать все, так поломать... Это я об этом, как его... Даже имя его неприятно произносить.
- Вы знаете, он не совсем... то есть он совсем не такой.
- Он смазливый мальчик, вот в чем дело, - испытывающе глянув на Эру, проговорила Маргарита Викторовна. - Но ты вглядись в его глаза: в них ничего нет. Торричеллиева пустота! Абсолютная. Да что ты стоишь передо мной навытяжку? Бери стул.
- Спасибо. - Эра пододвинула к себе стул.
- И эта анкета... Она наводит на очень непростые мысли. Неужели молодость дается человеку лишь затем, чтобы прыгать козлом в дискотеке? Бр-р-р! Оторопь берет. Никаких интеллектуальных претензий. Лень, сибаритство, безразличие. Девиз: "Все и всё для меня, я же для других ничего!" Вот образ, который вырисовался у меня из ваших анкет. За очень небольшими исключениями.
- Но ведь каждый... все такие разные...
- К сожалению, гораздо более одинаковые, чем тебе кажется. Наше поколение было не таким. Более динамичным, подвижным, любопытным. Более общественным, если хочешь. Мы собирались не для того, чтобы балдеть в дискотеке, а чтобы дискутировать. Искать какие-то собственные, нетипичные подходы к жизни. Мы были философами! Да, да, не улыбайся.
- Все? - спросила Эра. - Все подряд философы?
- Да нет, был, конечно, балласт. Вроде этого... Мурашова. - Маргарита Викторовна выговорила эту фамилию с брезгливостью и даже рукой тряхнула, точно сбрасывая какую-то налипшую гадость. - Один пошел в мясники, носит перстень с бриллиантом, ворует, естественно, напропалую, другой спился, третий вообще из тюряги не вылазит. Я, когда их встречаю, перехожу на другую сторону.
- И все-таки... Он совсем не такой.
- Кто?
- Игорь. Мурашов.
- Должна тебя огорчить. Он именно "такой". Это его бунтарство - за ним ведь ничего не стоит. Да это и не бунтарство, собственно говоря, это хамство. Раздутая до невероятных пределов, ни на чем не основанная амбиция. Душевная тупость! Нравственная ограниченность! Хамство в квадрате!!
Учительница, разговаривавшая до сих пор по телефону, прикрыла рукой трубку, удивленно глядя на Маргариту Викторовну. Лицо у Маргариты Викторовны пошло красными пятнами, она схватила с подоконника стакан и стала пить воду, звякая зубами о край стекла. Наверное, не стоило говорить сейчас о Мурашове, и все же, глядя в сторону, Эра сказала:
- У него отец пьет. Даже не пьет, а самый настоящий алкаш. Страшно смотреть, я как-то видела его один раз.
- Ну... печально, однако в таких семьях вырастают и вполне порядочные дети, а тут...
- Это не семья. Они вдвоем. Отец с матерью в разводе, мама с младшей дочкой в другом городе, там, где они раньше жили. А Игорь специально с ним остался. Они сюда приехали, чтобы начать новую жизнь. И ничего не получилось...
- Эра, милая, ты вдумчивый, серьезный человек. Но в данном случае вымышленный образ заслоняет для тебя настоящий. Нужно уметь отличать настоящее от фальши!
- Он не фальшивый. Он искренний. Каждый человек... почти каждый кем-то представляется, а он - нет. Я, например, тоже представляюсь. У нас всего одна пластинка Армстронга, в анкете я написала, что люблю классический джаз, а это неправда. Я его не люблю просто потому, что ничего, кроме Армстронга, не слышала. Однажды один наш с тетей друг рассказывал о классическом джазе, о Новом Орлеане, негритянских оркестрах - вот я и решила... блеснуть эрудицией.
- Что ж, эрудиция - тоже неплохо.
- В общем, почти все врали. Каждый в меру своих сил.
Маргарита Викторовна улыбнулась.
- При анализе анкет это непременно учитывается. Но подряд врать невозможно, время от времени человек обязательно проговаривается. То есть анкеты с таким умыслом и составляются - чтобы анкетируемый проговорился.
- Но ведь это, наверное, очень трудно - так составлять анкету?
Прозвенел звонок с урока, и Маргарита Викторовна удивленно посмотрела на часы, а потом встала и подошла к висевшему на стене зеркалу, всматриваясь в свое лицо.
- Да нет, в общем, это несложно, - рассеянно проговорила она, вытирая носовым платком в уголках глаз.
- Я пойду, - сказала Эра. - До свидания.
- Будь здорова, - кивнула Маргарита Викторовна. - Готовься, я давно тебя не спрашивала.
Она выглядела вполне успокоившейся. Возле двери Эра остановилась, пропуская возвращавшихся с урока учителей, и обернулась. Маргарита Викторовна тоже посмотрела на нее, улыбаясь, и помахала ей рукой.
Эра пошла мимо буфета, чтобы что-нибудь перехватить, но буфет был закрыт. На окне сидела Полынова и доедала пирожное.
- Недавно закрыли, - сообщила она, качая ногой. - Санитарный час. Ты чего не идешь домой?
- Да так. А ты?
- Проблемы, проблемы, - туманно проговорила Полынова. - Человечка одного ждала.
Она облизала с пальцев сладкие крошки и спрыгнула с окна.
- Ладно, пошли.
- А человек?
- Наверное, другой дорогой пошел.
- А проблемы?
- Проблемы остаются. Дело в том, - проговорила Полынова со вздохом, что одной тяжело и скучно. А главное - неинтересно.
- В каком смысле одной?
- В том, что у меня нет мальчика.
- У меня тоже нет.
- Ты - это совсем другое. Ты такая... Ну, в общем! Ты - для всех.
Полынова распахнула перед Эрой дверь.
- У тебя же был.
- Теперь и не смотрит.
- Еще бы. Ты как декорация.
- Как это?
- Хоть бы улыбнулась. Не бойся, корона с головы не свалится. Он тебе очень нравился?
- Да нет. Юрка мне нравится больше.
- Тогда зачем он тебе?
- Лучше уж такой, чем никакой.
- Только он, видишь, себя "таким" не считает!
- Ты думаешь... - Полынова даже остановилась. - Он догадался?!
- А то нет!
- И все равно...
- Да что "все равно"! Вечно ты только о себе. Думаешь, человеку приятно, когда им совершенно не интересуются? Думаешь, человек не чувствует, что тебе на него, в общем, наплевать? А потом еще с девчонками на его счет прохаживаешься.
- Я не прохаживалась...
- Ага. Пробегалась. Врала, как он тебе прохода не дает.
- Эрочка! Ну почему мне так не везет? В любви.
- А тебе и не должно везти. Если ты себя не переделаешь.
- Это, знаешь, очень трудно.
- А ты постарайся. И потом... - Эра запнулась, но все же договорила: - Честно тебе скажу: у тебя глуповатый смех. Ну, хихиканье какое-то очень странное. Ты как-нибудь по-другому попробуй... Перед зеркалом, что ли, потренируйся...
- Заметано! - пообещала Полынова и схватила Эру за руку во вдруг накатившемся приступе умиления: - Ой, а помнишь, как я пришла к вам в класс? Ты с тех пор для меня - самый близкий человек, Эрочка, самый уважаемый! Помнишь, какая я была дура?..
Эре вовсе не казалось, что Полынова была тогда дурой. Однако ответить не успела. На остановке у сквера, опершись о невысокую чугунную ограду, стоял Мурашов. Заметив, что Эра на него смотрит, он поднял руку, словно подзывая к себе.
- А он ничего, - тотчас среагировала Полынова. - Вполне. Ну, желаю... - И она зашагала какой-то сразу изменившейся, семенящей походкой, кокетливо раскачивая сумку.
Эра остановилась и стала ждать. Мурашов, отлипнув, наконец, от ограды, направился к ней.
- Тебя, между прочим, жду.
- Зачем?
- Нельзя? - ответил он вопросом на вопрос.
- Можно, - вяло сказала Эра. Как-то муторно было у нее на душе.
- Осуждаешь?
Эра промолчала.
- У тебя даже мнения на этот счет нет? - вспыхнул он. - Не обзавелась?
- Обзавелась. Она, между прочим, тоже человек. А ошибки...
- Это, по-твоему, ошибки? Это... провокация, вот что. Чего, деточки, не хватает вашим папам и мамам? - противным голосом пропищал он. - Как можно вообще ответить на этот вопрос?! Денег? Красоты? Счастья? Что ты сама написала, если не секрет?
- Времени.
- Ловко выкрутилась.
- Я не выкручивалась. Они сами всегда так говорят.
- Завидую я тебе, если это правда.
- А что ты вообще за чепуху какую-то написал? Про кенгуру и жирафу?
- Кому надо, тот понял, - сказал он, с усмешкой покосившись на Эру. Убедившись, что она не намерена продолжать расспросы, он проговорил все с той же усмешкой: - Среди папашкиной алкашни есть один такой Сенечка. Я сначала думал - пожилой мужик, а он оказался совсем еще молодой. Такой же пропащий, как и мой. Так этот вот Сенечка учился в одном классе с нашей Маргариткой. Сидел прямо за ней, можешь себе представить!
- Ну и что? Мало ли кто с кем учился?
- Он ее терпеть не может.
- Допустим. Ну так что?
- Понарассказывал про нее. Ее вообще в классе не любили. Чистюля, активисточка. У нее были два прозвища: за длинные ноги - Кенгуру, а за длинную шею - Жирафа. - Мурашов фыркнул. - Кому ни одного, а кому целых два! Надо же, до чего повезло!
- Дурак твой Сенечка.
- Он-то дурак, только к делу это отношения не имеет.
Мурашов вдруг остановился, так что Эра прошла еще несколько шагов, прежде чем поняла, что идет одна. Она оглянулась. Мурашов стоял, засунув руки в карманы, и с прищуром глядел на нее, точно выжидая.
- Ты что?
Он глядел на нее все так же молча.
- Ладно, топай, - наконец сказал он, небрежно махнул рукой и, круто повернувшись, зашагал обратно.
Покончив с уроками, Эра вышла из своей комнаты. Тетя Соня сидела перед телевизором, вперившись в экран неподвижным взглядом. На экране в сверкании блесток, в клубах дыма и в ослепительных вспышках лучей бесновался какой-то зарубежный роковый ансамбль. Эра удивленно воззрилась на тетушку: в другое время она непременно бы повела язвительнейший комментарий относительно современной молодежи и ее псевдодуховных ценностей, однако сейчас тетя Соня сидела в молчании, а ее взгляд был совершенно пуст.
- Может, на другую программу? Теть... переключить?
Тетушка вздохнула, частично выходя из своего сомнамбулического состояния, и прошептала:
- Все равно...
- Тут футбол. - Эра поглядела в программу. - А тут фильм какой-то документальный. Что лучше?
- Все равно...
- Все равно не бывает. Чего-то хочется больше, чего-то меньше. Ты подумай, и тебе сразу станет ясно.
- Ой ли? - слабо улыбнулась тетя. - Я думаю, думаю, а мне ничегошеньки не ясно.
Эра уже догадалась, что тетины слова имеют отношение отнюдь не к телепрограмме. Она сочувственно поддакнула:
- Жизнь - сложная штука.
- Господи боже мой! - фыркнула тетушка, на миг становясь прежней. Терпеть не могу, когда бросаются бездумными фразами!
- Я не буду бросаться, - проговорила Эра смиренно, - а ты не говори, что тебе все равно. На какую переключить программу?
- На ту, где ничего нет, - съязвила тетушка.
- О'кей. - Эра щелкнула выключателем.
- Мне кажется, я была не права, - вдруг с трудом выговорила тетя Соня. - Убийственно не права.
- Тетя, я ведь...
- Как я посмела так грубо, так нечутко с ним разговаривать? продолжала тетушка, не слушая Эру. - В таком хамском тоне! С человеком, который точно так же страдает от одиночества, как и я...
- Он не страдает, у него...
- Попугай, ты хочешь сказать?
- У него сын на Дальнем Востоке.
Тетушка с досадой на нее взглянула.
- На Дальнем Востоке - это все равно что на Луне! Он сам мне говорил, что видится с ним раз в три года. Я должна была... должна была его простить, вот что. - Тетушка безотрадно качнула головой и застыла.
- Тетя, а ведь я тогда еще сказала, что ты должна...
Но тетушка снова не дала Эре договорить.
- Увы, поздно... поздно...
Из уголка ее глаза вылилась слеза и повисла на кончике носа.
- Но если ты первая...
- Я?! Ты думаешь, у меня хватит сил это сделать?! Если бы ты только знала, сколько раз я набирала сегодня его номер! И... столько же раз бросала трубку. Я... Я не могу. Такой ужасный стыд от содеянного. И спазм... в горле... Может быть... ты?
- Я? Ну, хорошо. - Эра сняла трубку. - Что ему сказать? Тетя просит прощения и хочет помириться? Так?
- Нет-нет, - испугалась тетушка. - Разве такие вещи говорятся по телефону?! Надо видеть глаза, ощущать оттенки голоса... Ты должна с ним встретиться.
- Ладно, зайду к нему на днях.
- На днях?! Завтра же! Не откладывая ни минуты!
- Ага.
- Очень тебе благодарна. А теперь, - тетушка суетливо заглянула Эре в лицо, - давай потренируемся, как тебе вести себя и что говорить.
- Теть, ну зачем?.. Судя по обстановке. Во-первых, я все равно все забуду. Ты же знаешь, с памятью у меня не очень-то; а во-вторых, нужные слова появятся сами собой, стоит лишь увидеть человека.
- Да? - с сомнением спросила тетушка. - Ну, как знаешь... как знаешь...
Однако назавтра Эра так и не встретилась с Валерием Павловичем. На последнем уроке по расписанию должна была быть география, однако вместо географа Павла Петровича с его вечной улыбкой на краснощеком лице в класс вошла Маргарита Викторовна, неся журнал под мышкой.
- Здравствуйте, садитесь. Павел Петрович заболел. Вместо географии проведем урок русского языка. Мурашов, идите к доске. Пишите.
Она продиктовала несколько предложений, а когда Мурашов закончил, спросила:
- Могли бы вы разделить эти предложения по каким-либо признакам? Если да, то по каким?
Мурашов молча смотрел на доску.
- Скажите правила, которые, по-вашему, относятся к данному примеру.
- Сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, - зашептала с первой парты Верочка Облакевич.
- Облакевич, спокойнее. Вы пойдете отвечать второй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11