"
- Зайдёшь к дяде Феде, он тебя отведёт...
- А куда?
- Ты не перебивай, слушай!.. Мы решили не покупать тебе пальто. Пальто ещё неизвестно когда привезут и какие они будут. Возьмём меховую куртку. Одна женщина их шьёт... Может быть, у неё найдётся готовая, а если нет - закажете. Она быстро сделает. Ты понял меня?
Понять-то я, конечно, понял. Кто станет спорить, меховую куртку куда лучше, чем какое-то пальто! Буду как настоящий полярный волк. Сфотографируюсь и пошлю в Москву. Пусть ребята посмотрят, какие тут морозы, как я тут хожу зимой.
- Возьми листок бумаги и напиши название учреждения, - продолжала мама. - Взял? Пиши: "Контора геологической экспедиции No 3". А фамилию дяди Феди ты помнишь? Маковский, Маковский... Тоже запиши. Ну вот, кажется, всё. Сейчас же иди, не задерживайся. Слышишь?
- Сейчас же и пойду, - сказал я.
Бумажку я сунул в карман телогрейки, натянул варежки и выбежал на улицу. День был пасмурный, морозный. Над теми домами, в которых топились печи, стояли ровные столбы дыма. Этот дым заволок всё небо, со всех сторон, - так мне казалось, потому что тучи были точь-в-точь того же цвета, что и дым.
До площади, до магазина, я бежал бегом. Уже холодно в телогрейке, хоть мама и добавила туда ваты. Куртку - это они вовремя решили взять.
Контору я сразу нашёл, нисколько даже не искал. Рядом с магазином был длинный дом из старых, тёмных брёвен. На доме вывеска: "ГЕОЛОГОРАЗВЕДОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ No 3". Большие белые косые буквы на зеленоватой фанере. И чего это мама спрашивала, найду ли я?.. Всё ей кажется, что я маленький, что меня за ручку надо водить! А я и фамилию знал: Маковский, Маковский, Маковский, - в бумажку не пришлось заглядывать.
Там был длинный пустой коридор, в их конторе. В него с обеих сторон выходили двери, много дверей. Все они были плотно закрыты. В какую стучаться - поди узнай! Не станешь же открывать все подряд? Я постоял немного в коридоре - может, появится кто-нибудь. Так и получилось. Одна тётка вышла из второй с краю комнаты. На плечи у неё был накинут серый пуховый платок, а на ногах - торбаса оленьи, сверху расшиты бисером, голубым и красным, как у Кристепа ножны.
Я кашлянул, и тётка ко мне повернулась:
- Ты к кому, мальчик?
- А как тут... как Маковского найти? - спросил я.
Она внимательно меня осмотрела. Как это в книжках пишут, с головы до ног. Не видела, что ли, никогда мальчишек?!
- Так тебе, значит, Маковского, Фёдора Григорьевича? - переспросила она.
- Маковского, - повторил я погромче. Может, она глухая и с первого раза не разобрала, кого мне надо.
- Вон там сидит Маковский, - показала она рукой. - Третья дверь слева, в самом конце коридора. Там кабинет главного геолога.
Она пошла и ещё раз обернулась. Очень мне хотелось показать ей язык, но я удержался. Ещё увидит и пожалуется Фёдору Григорьевичу... Ну его!
Я постучал в ту самую дверь, на которую она указала, эта глазастая тётка в платке.
Никто не ответил, хоть в комнате слышались громкие голоса. Тогда я потянул дверь на себя. Там был дядя Федя. Он вовсе и не сидел, а стоял возле стола. И ещё в комнате был маленький толстячок с большой чёрной бородой, борода закрывала ему шею. Они спорили над картой, что была разостлана перед ними.
- А-а, это ты, Женя! - сказал Фёдор Григорьевич. - Заходи, заходи... Погрейся пока минутку, и мы с тобой отправимся по нашим делам.
Я сел в углу на длинный ящик. Маленькими дощечками он был поделён на ячейки, а в них - обыкновенная земля. Она была серая, сухая, потрескавшаяся.
Шапку я снял ещё у порога, а здесь пришлось и телогрейку расстегнуть. Жарко стало: на Севере сильно топят, чтобы с мороза быстрей отогреваться.
О чём они спорили, я плохо понимал...
Фёдор Григорьевич сердито тыкал концом трубки в карту и наседал на бородача. А бородач отмахивался и всё больше на одно слово напирал: "С-сомнительно, с-сомнительно, оч-чень сомнительно". И это слово, и другие слова выходили у него какие-то свистящие, будто они запутывались в бороде и с трудом выскакивали. А дядя Федя ему:
- Что ты говоришь! Ничего сомнительного нет... Мы выйдем к Суоле, спустимся до Саныяхтаха, там переправим буровые станки и - прямиком на озеро Ытык-Кюёль. Что же тут тебя смущает, мой дорогой?
Он говорил так уверенно, как будто они уже пошли и вышли, спустились, переправились... А "мой дорогой" у него прозвучало, как иногда мама говорит мне: "Ты, мой милый, опять приволок двойку?"
Но бородач не сдавался ни в какую! Маленький, круглый как мяч, он наскакивал, наскакивал...
Говорил:
- Нет, ты невозможный человек! А время?.. Ты не думаешь, Фёдор, что при таком маршруте мы потеряем время!
- Зато найдём кое-что другое.
- Ты уверен?
- А ты уверен, что нет? Вот смотри ещё раз...
Они опять наклонились над картой и опять спорили и водили пальцами, словно играли в ричи-рачи. И смотрели друг на друга злющими глазами. Только ещё им оставалось подраться.
А вот нам всегда говорят, что взрослые ошибаться не могут... Как они сказали, так всё и должно быть, так и есть. Бородач - взрослый. И дядя Федя - взрослый. И один одно говорит, другой - другое. Кто прав из них?
Бородач пожал плечами и просвистел:
- Яс-сно! Яс-сно, что мы с тобой не найдём общего языка в этом деле. Я буду писать в Якутск, в управление. Увеличивать район обследования или не увеличивать - пусть Фёдоров решает, начальству виднее...
Теперь ещё и третий взрослый вмешается в их спор... И тоже будет прав?
Я думал, дядя Федя сейчас опять начнёт доказывать бородачу, а он нет, сунул в рот трубку и сложил карту. Большая карта: я считал, он в восемь раз её сложил.
- Начальству виднее. И писать - это твоё право, - сказал он совсем спокойно, как будто и не горячился, не шумел вот только что. - Но я сейчас подписываю приказ... - Он сел к столу и пером пробежал по бумаге. Выполнять этот приказ придётся с понедельника.
- Яс-сно!
Ох и не хотелось ему, наверно... Борода у него, как живая, зашевелилась от возмущения.
- Я даже не писать буду, а позвоню и не скрываю это от тебя, как видишь!
- Очень тебе благодарен, - засмеялся дядя Федя и похлопал его по плечу: ничего, дескать, всё равно будет по-моему, а не по-твоему.
- Да ну тебя! - отмахнулся бородач. - Вечное твоё упрямство!.. Но мы с тобой спорили, спорили, и ты даже не познакомил меня с молодым человеком...
Я очень не люблю, когда меня называют "молодой человек"... Почти так же, как когда мама говорит "птенец". Но всё же я протянул ему руку и сказал:
- Женя...
- Сергей Иванович... - пожал он мою руку.
Странно!.. Только что ссорились, один из них жаловаться собрался на другого... И теперь шутят и мирно разговаривают.
Фёдор Григорьевич спрятал карту в большой железный ящик, запер его, а ключ положил в карман.
- Согрелся, Женя?.. Пошли?
На улице он хлопнул себя по лбу и сказал:
- Есть же на свете такие твердолобые люди!.. Впрочем, он всегда был такой, и в институте... Мы с ним в одно время учились, но он на два курса моложе меня. Хоть ты ему кол на голове теши, он всё равно упирает на своё: никак его с места не сдвинешь!
Я спросил:
- А чего он?.. Потеряем, говорит, чего-то... Чего он боится потерять?
Фёдор Григорьевич рукой махнул:
- Просто он не понимает, в чём дело, и думает, что мы потеряем много времени, если выберем тот маршрут, который я предлагаю. Ты знаешь, мы же геологоразведчики. Наше дело: пройти по этой тайге, посмотреть, где какие клады спрятала природа. Тут же всё есть: уголь, золото, нефть, алмазы, железо и многое другое. Так мы хотим пройти таким путём: захватить участки, где никто из разведчиков никогда не был... А он сопротивляется, боится, что потеряем много времени, а на самом деле всё отлично успеем!
- Но выполнять-то ему придётся всё равно? - спросил я. - Он не успеет пожаловаться?
- Успеет или не успеет - выполнять придётся, а как же!.. - прищурился Фёдор Григорьевич. - Не хочется, а придётся. Это как у тебя с арифметикой... Задачи решать нет никакого желания, а нужно!
Что же, мама ему и про мою арифметику рассказывала? Вот уж я этого не ожидал, что она станет меня выдавать! Я обиделся на неё и замолчал.
Пока мы шли, я здорово застыл в телогрейке. Рядом с ним приходилось идти шагом. Но Фёдор Григорьевич догадался и сам предложил:
- Беги, брат, вон до того столба. Потом обратно ко мне. Теперь уже недалеко осталось.
Я добежал до столба, обратно, и до другого столба, с перекладиной. Согрелся.
Фёдор Григорьевич свернул в узенький проулок, вошёл в ворота, вторые слева. Нам навстречу кинулась небольшая рыжая собака, похожая на лисицу. Она залаяла, но я больше не боялся собак - пусть они меня боятся. Я затопал на неё ногами и закричал:
- Пошла вон!..
Она поджала хвост и спряталась под крыльцо, оттуда стала ворчать, когда мы поднимались по скрипучим ступенькам.
В холодных сенях никого не было, а в комнате на больших нарах у окна сидела старуха якутка. В жёлтых, прокуренных зубах торчала трубка, медная на конце, куда кладут табак. Возле старухи лежало много пушистых шкурок; она подбирала одинаковые по цвету и сшивала их длинной толстой иглой.
- Доробо, - сказал Фёдор Григорьевич.
Она ответила:
- Доробо...
Но глаз на нас не подняла - следила за иглой. Ловко у неё ходили руки: раз, раз, раз... Как будто на машине строчит... Пока здоровались, она уже успела две шкурки сшить в одну.
- Ты пошто пришёл? - спросила она сквозь зубы, чтобы трубку не выронить.
- Полушубок надо, - сказал Фёдор Григорьевич. - На мальчика. Да вот он и сам здесь, перед тобой. Если готовый есть, тем лучше, сразу и возьмём.
Он заговорил вдруг по-якутски - свободно, быстро, не хуже, чем Кристеп или Спиридон Иннокентьевич разговаривают.
Старуха слушала, молчала и продолжала шить. На меня один раз взглянула.
- Бар, - коротко, вроде каркнула, ответила она, когда Фёдор Григорьевич замолчал.
Я сперва думал, откуда она возьмёт готовый, а теперь обрадовался. Я знал: "бар" - значит "есть".
Мы ещё немного подождали, пока она не вшила рукав. Потом встала, засеменила в соседнюю комнату. Я не успел решить, какого цвета мне хочется полушубок, а она уже вернулась с курткой из серого меха и бросила перед нами на нары.
- Эта смотри, - сказала она.
На спине я заметил длинную тёмную полосу. Она, эта полоса, должно быть, шла по хребту зверя. Я не знал, чья это шкура, но скорее всего волка.
Бегал волк по тайге в этой шкуре, а теперь я в ней буду бегать в Ыйылы!
- Примерь, - сказал мне Фёдор Григорьевич и помог надеть куртку.
А старуха как будто раньше меня знала - прямо на меня была сшита куртка! Не успел я все пуговицы застегнуть - они тоже мехом обтянуты, мне стало жарко...
Фёдор Григорьевич обошёл вокруг, пощупал под рукавами, засунул руку под воротник.
- Всё в порядке... Будешь носить её на телогрейку - она в самый раз.
Он снова заговорил со старухой по-якутски. Она сперва отрицательно качала головой, не соглашалась. Я уж испугался, что они не договорятся... Наконец она помахала в воздухе трубкой, отчего потянулись синие змейки, и сказала на этот раз по-русски:
- Так, однако, пойдёт...
Фёдор Григорьевич достал из бокового кармана деньги и отдал синюю пачечку старухе. Она, не считая, сунула их в карман юбки, под фартуком.
- Носи, сынок, - сказала она.
И снова заходила её иголка.
Мы вышли. Спросить у него, какой же это у меня на куртке мех?.. Но мне трудно часто обращаться к Фёдору Григорьевичу с вопросами.
Всё же я не выдержал:
- А чей это у меня мех, чья шкура?..
Я по-прежнему старался никак не называть его.
- Это собака.
- Ну-у!.. А я думал - волк...
- И хорошо, что не волк. У волка шкура грубая, тяжёлая... Ты сам увидишь, если мне волк на охоте встретится. А собачий мех очень тёплый, он теплее медвежьего. И легче и мягче, конечно. Спальные мешки тоже из него шьют. Сколько раз мне приходилось на снегу в таком ночевать! Спишь себе, мороза не чувствуешь. Так... Ты мчись домой, а я пойду в экспедицию доругиваться с Сергеем. Понятно?
Он свернул в другую сторону.
А мне, зачем было мне мчаться?.. Я шёл медленно, но было тепло. Только нос и щёки я тёр шерстяной варежкой. Щёки и нос мёрзли, хотя на мне и была куртка из собачьего меха - самого тёплого, самого мягкого, самого лёгкого!
Я посмотрел - вокруг никого не было, и я животом упал на снег проверить: верно ли, что холод не пробирается через такую куртку?
Животу всё равно было тепло.
Мне казалось, что всем, кто не одет, как я, должно быть непременно холодно. Как они только терпят?..
...В школе моя новая куртка понравилась. Боря Кругликов её похвалил.
- Вот это да так да! - сказал он, обходя меня со всех сторон. - Ты, однако, в тайгу на промысел собрался, раз надел такую? Чего же не ушёл с охотниками?
Костя Макаров стоял в сторонке и сказал кому-то из ребят:
- А чего на промысел?.. Пять белок собьёшь и ещё семь, так надо же уметь сосчитать, сколько это будет...
Это он про меня, но я сделал вид, что не слышу, а то бы опять с ним пришлось подраться.
Ребята долго не давали мне раздеться. Они окружили меня и пинали от одного к другому, словно я им футбольный мяч! Но я нисколько не злился, а хохотал вместе с ними, поэтому и не было сил вырваться из кольца. Вдруг откуда-то Оля появилась, протолкалась ко мне.
- Вы опять?! Опять?.. - закричала она и завертела над головой портфель, чтобы все расступились.
- Шутим с Женькой, понимаешь ты, шутим! - сказал Боря и на всякий случай отошёл в сторонку.
- Знаю я, знаю ваши шутки! Сперва шутки, а потом нос в крови!
- Чей нос в крови?.. - спросил я. - Мой? Пусть они свои носы поберегут! Сколько будет один раз по носу и два раза по уху - это я сосчитать сумею...
Теперь Костя отвернулся и сделал вид, что не слышит моих слов, а если и слышит, то уж к нему-то они никакого отношения не имеют.
Мне понравилось, что Оля заступается за меня, но совсем не хотелось, чтобы ребята прозвали меня девчатником... И я изо всех сил рванулся, прорвал круг и побежал к вешалке. Наконец-то я сумел раздеться и в телогрейке вышел во двор.
Нашим приходилось туго, и с ходу пришлось вступить в бой - пулять снежками в ребят из третьего "Б". Они воспользовались, что их больше во дворе собралось, и насели... Но мы начали их теснить... Тут возле ворот остановились лёгкие санки, запряжённые парой лошадей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15