Спонсоры, преодолев первый шок, пришли в ярость и бросились искать виновника для распятия на кресте, но Кастеллини исчез в первый же день в окружении нескольких очаровательных девчушек, оставив меня и моего Компаньона утихомиривать бушующих финансистов. Я с трудом справлялся с этим целый день, после чего плюнул и закрылся в номере гостиницы в компании с шайкой-лейкой бывших советских поэтов, так же, как и я, умирающих от безденежья и втянутых в эту авантюру. Мы устроили грандиозную пьянку, предоставив катастрофе возможность катиться к завершению без нашего участия.
Несмотря на печальный финал мероприятия, мы с Компаньоном заработали на этом деле довольно прилично: два или три месяца могли не ломать голову над вопросами выживания и даже позволили себе купить неплохой новый холодильник с внешним устройством для получения льда. Красно-вишневый, он отлично смотрелся на кухне в окружении зеленой навесной мебели.
Тем временем даже после похорон с присутствием известных людей и произнесением гневных филиппик, дело Алисы Гардони не сходило со страниц газет, продолжая кормить кучу социологов и комментаторов-колумнистов.
Один еженедельник опубликовал карту опасных, хулиганских кварталов Милана, обозначив все социальные центры и дома, занятые политическими и социальными группами, намного отличающимися от панков. Казалось, что мы вернулись в восьмидесятые годы, когда журналисты призывали делить городскую молодежь на крутых парней и скинхедов, каталогизируя их согласно фасонам стрижки или цвету носков.
Меня вызывали в качестве свидетеля к судье, ведущему предварительное следствие. Компаньону пришлось составить мне компанию и повторять как попугай ответы на вопросы судьи. От судьи Компаньон вышел с четким впечатлением, что тому не терпится накинуть удавку на шею Скиццо, этого, как сказал судья, гнусного убийцы.
Странно, но мой Компаньон, всякий раз морщивший нос, узнав о том или ином моем поступке, одобрил мое решение помочь ребятам. «Не хлебом единым!» – изложил он свое дневное суждение на клочке бумаги. Верно, не все стоит делать за деньги. К счастью, небо пролило на нас дождь в виде денег Кастеллини, вероятно, чтобы вознаградить нас за нашу доброту.
С полным бумажником я чувствовал себя настолько уверенно, что пригласил Мирко на ужин в один из самых известных мне дорогих ресторанов на улице Казале. Там подавали огромные стейки, а музыка была достаточно громкой, что позволяло вести конфиденциальные разговоры.
В отличие от меня, Мирко – убежденный мясоед. Увидев, как загорелись его глаза при виде гигантского куска телячьей вырезки, я вежливо подождал, пока он покончит с ним, прежде чем спросить, как прошло посещение тюрьмы.
– Дело дерьмовое. – Мирко откинулся на спинку кресла и задымил сигаретой. – Парень, кстати, его настоящее имя Николо Кальдерацци, напуган до смерти и начинает соображать, что речь идет не о дурацком балдеже от ЛСД. Согласно анализу крови, который ему сделали, в момент ареста в ней были следы, по меньшей мере, трех разных наркотиков. Мы сможем использовать это как смягчающее обстоятельство, если его все-таки признают виновным.
Я вилкой сгреб в кучку остатки творожного пудинга в своей тарелке.
– Ты думаешь, что так и будет? – спросил я.
Он несколько раз затянулся сигаретой, потом заговорил:
– Мне хотелось бы ответить отрицательно, но у меня на руках нет ничего, чтобы не допустить этого. Кальдерацци утверждает, что просто не помнит того дня, когда была убита Гардони. Он не помнит также, что было в предыдущий день. После некоторого умственного напряжения ему удалось сообразить, что в предшествующую ночь он ходил в «Леонкавалло» на концерт и около полуночи его вышвырнули за дверь, потому что он мешал всем слушать. Затем он припомнил, как в понедельник утром вернулся к приятелям в дом на улице Монтеверди и как приехала полиция. Во всем остальном – сплошной мрак. На мой взгляд, он, похоже, не врет, однако нельзя исключить, что убийство – действительно его рук дело, которое по какой-то причине не осело в его памяти. Как бы то ни было, моя забота не разбираться, виноват он или нет, а пытаться вытащить его из этой истории. – Мирко смял сигарету в пепельнице. – Конечно, если бы у меня были хоть какие-то доказательства в его пользу, все было бы гораздо легче. А тут, как назло, повсюду его отпечатки, а это очень серьезная улика.
– А ты можешь настоять на повторной экспертизе?
– Обязательно, даже если, как я считаю, это ничего нам не даст.
– Какие у него с Алисой были отношения?
– Насколько я понял, очень близкие. Он кажется действительно подавленным ее смертью. Они познакомились пару лет назад. По словам Кальдерацци, она уже тогда с трудом выносила своих родителей и старалась быть дома как можно меньше. Она в то время путалась с каким-то маньяком… кажется, его звали Раффаэле или что-то в этом роде, и, как говорит Кальдерацци, была вынуждена заниматься проституцией, поскольку тот ее бил. Потом Алиса познакомилась с ребятами с Монтеверди и начала встречаться с Кальдерацци. – Мирко прервался, подозвал официанта, заказал кофе, а я рюмку граппы. – У девочки была нелегкая жизнь и те еще знакомства, немудрено, что она умерла такой молодой. Ее родители действительно настолько кошмарные? – спросил он меня.
– Да нет, я бы не сказал. Больше похожи на классических буржуа, не особенно интеллектуальных и не переживающих по этому поводу. А учитывая, что они никогда не замечали, что дочь пошла по кривой дорожке и ненавидит их, они мне представляются слегка слабоумными.
– Все верно, родители всегда узнают такое самыми последними, – усмехнулся Мирко, отчего показался еще более молодым. – Кальдерацци рассказал мне, что он не видел Алису пару недель, но был уверен, что она не отказалась от намерения перебраться к нему. При этом он полностью отрицает, что у них была договоренность об этом бессмысленном бегстве, а также сообщил, что не крал мотоцикл, который и водить-то не умеет.
– Ты запросил сводку телефонных звонков с виллы?
– А что это даст? Если девушка звонила на улицу Монтеверди в последние две недели, то, о чем бы они ни говорили, это было бы уликой против моего клиента. А если звонил он, то это вряд ли фиксировалось, потому что он мог делать это из телефонной кабины.
И это верно. Я допил последние капли граппы и дал знак официанту, чтобы он принес мне еще рюмочку.
– Короче говоря, существует три версии. – Мирко начал загибать пальцы. – Первая – он ничего не помнит, но виновен. Вторая – он притворяется, что ничего не помнит, но он виновен и не знает, как из этого выпутаться. Третья – он ничего не помнит, и кто-то другой по каким-то мотивам втянул его в эту историю. Как – неизвестно.
– Если бы тебе удалось перевести стрелки на последнюю версию, мы смогли бы попытаться вытащить его из тюрьмы, но, честно скажу, я бы не рискнул поставить на это и пару лир: мне кажется, в ней все притянуто за уши. – Я задумался на мгновение и спросил: – Кто-нибудь решился отыскать этого Раффаэле?
– Он упоминается в протоколе допроса Кальдерацци, но парень не знает ни его фамилии, ни каких-либо данных, которые помогли бы навести на его след, а ты можешь себе представить, настроена ли полиция заниматься такими делами.
– Стало быть, у нас почти ничего нет?
– У нас имеется только само событие, и я постараюсь контролировать ход расследования. Однако поскольку у нас за душой немного, то вряд ли я смогу чего-то добиться. Предварительное заседание состоится через двадцать дней. Затем потребуется еще несколько месяцев на подготовку процесса. Если у тебя появятся какие-нибудь кролики в шляпе, тебе стоит достать их из нее как можно раньше. Кальдерацци – алкаш и наркоман, он не перенесет тюрьмы, но ни один из судей не согласится перевести его под домашний арест, если будет иметь хотя бы малейшее сомнение в его невиновности. В интересах моего клиента мне стоило бы потребовать психической экспертизы. Если б немного повезло, судья мог бы признать его временно утратившим умственную дееспособность.
Временная потеря дееспособности – ни хрена себе! В голове промелькнула ассоциация: электрошок, смирительная рубашка, лоботомия. Я одним глотком опустошил рюмку и перевел внимание на Луи Армстронга, который из динамиков воспевал мирские чудеса, – инопланетянин, переодевшийся негром.
Мирко поднял с пола поношенный кожаный портфель, открыл его, достал пачку бумаг и положил на стол.
– Здесь все: протоколы допросов и полицейские отчеты, – заявил он. – Я нарушаю профессиональную тайну, но надеюсь, ты не настучишь на меня.
– Постараюсь обуздать святое чувство гражданского долга. Это что за листок?
– Я приготовил для тебя своего рода контракт. Мое бюро нанимает тебя в качестве консультанта на период, необходимый для сбора информации, полезной защите. Естественно, этот договор не стоит и ломаного гроша. Теоретически по новому Уголовному кодексу я имею право пользоваться для подготовки позиции защиты помощью любого человека, но на практике обязан привлекать для этого только тех специалистов, которые согласованы с полицейским управлением. А уж ты совершенно точно не можешь привлекать кого-либо помогать тебе вести следствие. И не заиграйся в Перри Мэйсона. Для этого есть я.
– У твоих компаньонов не возникнут проблемы из-за того, что я займусь этим официально? – спросил я, подписывая свой экземпляр.
– Нет. Все они, за исключением Вале, которая, естественно, воздержалась, посчитали, неизвестно почему, что тебе можно доверять.
После этого я широким жестом расплатился за ужин, и мы направились к мотороллеру, на котором Мирко гонял в любое время любого сезона. Снимая цепь, блокирующую колесо, он задал мне вопрос, который, видимо, уже давно крутился у него на языке.
– Послушай, – начал он. – То, что наше бюро берется иногда за дела, кажущиеся безнадежными, не новость. Но меня поражает, отчего ты-то принял этот случай близко к сердцу? Я не помню, чтобы ты прежде работал бесплатно.
Я знал, как достойно удовлетворить его любопытство, и сделал это.
– Не хлебом единым! – торжественно ответил я, сам почти начиная верить в это. И отправился домой изучать досье.
В полночь я оторвался от чтения, которое не очень-то обогатило меня пищей для гениальных озарений. То, что я уже знал о Скиццо и Алисе, еще раз подтверждалось полицейскими рапортами о нем и родителях девушки, которые были убеждены в виновности посаженного в клетку парня. Сиделка Труди (настоящее имя Алессандра Бомби), швейцарка по происхождению, была образцом лаконичности: да, я работала на Гардони десять дней, нет, девушка не откровенничала со мной.
Ее наняли на неполный день. В ее задачу входило ухаживать за девочкой около девяти часов в сутки, пока родители находились вне дома. Нет, у нее не было никаких специальных обязанностей, только наблюдать за ней, успокаивать, если у нее случится истерика, кормить и не давать слишком много выпивать.
В тот день Алиса была довольно спокойной. Когда она сказала, что ей нужно в уборную, расположенную рядом с комнатой, Труди позволила себе расслабиться в кресле минут на десять. Вдруг Труди почувствовала волнение, заставившее ее вскочить и поспешить убедиться, все ли в порядке с девочкой.
Она сильно удивилась, не найдя Алису в туалете. Чувствуя, что рискует потерять работу, Труди принялась искать ее по дому, обошла все комнаты второго этажа, спустилась на первый. Труди настигла Алису, когда та выходила из кабинета отца, где, как мы позже узнали, она прихватила ствол, из которого ее и застрелили.
На требование вернуться в свою комнату Алиса отреагировала, бросившись в гостевую, находящуюся в конце коридора, и, когда Труди вбежала следом, Алиса бросила в голову сиделки тот же самый стул, который позже использовала, чтобы выбить стекло и убежать в ночь. Я вошел туда почти сразу же. Остальное известно.
Показания Николо Гварньери, водителя-героя, не содержали больше того, что я уже знал, за исключением факта, что в момент события он оказался именно в этом месте, поскольку шел к дому со стороны парковки, чтобы, как было у них заведено, взять хозяйку под руку и проводить ее в кроватку.
Свидетельство эксперта тоже было неутешительным: сунь я его в соковыжималку, не получил бы ни одной капли надежды для Скиццо. Мотоцикл, пистолет и труп оставались под дождем почти в течение тридцати шести часов, но отпечатки его пальчиков на бензобаке и на рукоятке пистолета нисколько не пострадали. Согласно свидетельству патологоанатома, в желудке Алисы в момент смерти содержалось немного красного вина, в крови – следы наркотика и в теле – три пули калибра 7.65. Смертельный выстрел был произведен в левую сторону груди. Пробив сердце, пуля сплющилась о позвоночник. Мгновенная потеря чувств и быстрая смерть. Еще одна жестокая подробность: девочка была найдена связанной по рукам и ногам. Тот, кто в нее стрелял, боялся промахнуться, хотя по следам нагара от выстрела на ночной рубашке выходило, что стреляли с расстояния не более полутора метров.
Алиса. Моментальный снимок: начавший разлагаться труп, распухшее до неузнаваемости лицо. Мне не хотелось, чтобы этот образ терзал мои сны, и без того достаточно беспокойные. Я принялся рыться в журналах и газетах, писавших об этом деле, пока не нашел ее фотографию. Вырезал, прилепил скотчем к компьютеру.
Худенькая девочка, смеющаяся в объектив, в костюме для тенниса. Фотография сделана года три назад, когда Алиса еще не начала втыкать себе в нос кольца и булавки и убегать из дома. На фото она выглядела веселой и довольной жизнью, но некоторое время спустя что-то заставило ее поменять мировосприятие. Судя по тому, какую смерть она приняла, Алиса, пожалуй, была не права.
Последняя папка относилась к Скиццо. По информации из протоколов допросов и полицейских отчетов я реконструировал фрагменты его жизни. Николо Кальдерацци родился 12 января 1977 года в Неаполе. Мать: Мариапиа Кальдерацци, 50 лет. Отец: неизвестен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28