— сухо отрезал тот.
— Нет-нет, я не тороплюсь, — с отчаянием ответил Тойер. — Я в восторге от увиденного.
При всей своей примитивности он попал в точку и сказал именно то, что требовалось. Гид кивнул.
— Вообще-то все об этом говорят. Иногда я сижу в нашей «Невидимке» и слушаю разговоры людей, свидетельствующие о том, что наши посетители учатся постигать мир открывшимся у них духовным взором. Знаете, это самое замечательное в нашей работе. Когда пожинаешь плоды своих стараний. — С этими словами он энергично зашагал дальше.
Как и следовало (или не следовало) ожидать, в конце концов бравого футболиста-любителя и усердного сыщика Вернера Штерна усадили в тибетский храмовый колокол — некое подобие людоедского котла. Матиас большим черпаком выписывал на его стенках круги, отчего котел вибрировал и чудовищно гудел.
— Сейчас все клетки твоего тела заряжаются энергией! — кричал Матиас сквозь оглушительный вой колокола.
— Кто тебе сказал, что это не вредно? — огрызнулся Штерн, вставая.
— Оставайся на месте! — всполошился Матиас. — Сядь! Ты прерываешь энергетический поток!
В два прыжка Тойер подскочил к нему и схватил за шиворот.
— Ладно, парень, довольно. Послушай: мы не йоги, мы полицейские. И мы разыскиваем мужчину в инвалидном кресле и даму, которая каждый раз выглядит иначе — конечно, это не самое удачное описание, но другим мы не располагаем.
Хафнер даже просиял от облегчения.
— Я сомневаюсь, что у вас есть право вести тут поиски! — Матиас немедленно переключился на режим пассивного сопротивления, несомненно, многократно испытанный: он вцепился в Тойера и Штерна и буквально повис на них.
— Если уж у полиции нет такого права, тогда у кого оно имеется? — с необычным для него гневом поинтересовался Лейдиг.
— Я ничего не говорю.
Хафнер влепил ему звонкую оплеуху.
— Перестань, Хафнер! Если сейчас что-нибудь пойдет не так, собирать нам на улице окурки. — Тойер попробовал осторожно высвободиться из рук Матиаса, но не вышло.
— Прекратить насилие! — крикнул кто-то позади них. В колокольную комнату ворвались старики. На их лицах читалась готовность принять героическую смерть. — Руки прочь от юноши! Как вам не стыдно!
— Полиция! — завопил Хафнер и выставил свой жетон.
— Пока я не узнаю, в чем вы обвиняете этого чудесного парня, я вас не выпущу! — крикнул крепкий старец и решительно вцепился в дверной косяк. — Мы из Франкфурта, наша группа ведет активную борьбу с опытами на животных, — сообщил он, хотя его и не спрашивали. — Мы знаем, как обращаться с так называемыми силами охраны правопорядка, не раз с ними сталкивались.
Впрочем, на другом конце комнаты, в стороне от нежданных защитников Матиаса, имелась еще одна дверь. В нее-то и ринулись полицейские вместе со своим трофеем, оставив позади разочарованных друзей животных.
— Стойте! — крикнул им вслед старик, но они не остановились. Хафнер тащил парня под мышкой.
— Невидимка! — крикнул Тойер, когда они пробирались по грязноватому подземному ходу, со стен которого усмехались неумело намалеванные ангелы. — Что это такое? Я уверен, для нашей Крис стать невидимой — предел мечтаний…
— «Невидимка», — пискнул Матиас, задыхаясь в потных клешнях Хафнера, — наш темный бар. Им заправляет незрячий бармен Эрвин. Там можно оттачивать свои органы слуха, обоняния и вкуса…
— И слушать лапшу, которую вешают на уши, — с презрением добавил могучий сыщик. — Инвалидам там наверняка нравится. Часто там бывает некая дама из Гейдельберга? Отвечай, приятель, не тяни резину, а то мой коллега шутить не любит.
Подыгрывая шефу, Хафнер свободной правой рукой почти ласково потрепал за ухо парня, которого по-прежнему держал железной хваткой.
— Я не знаю, — глухо ответствовал Матиас. — Туда многие ходят. Впрочем, в последнее время у нас появилась одна необычайно восторженная поклонница храма. Но она не из Гейдельберга…
— Вранье все это, — отозвался Тойер. — Ведь не случайно же она в первый раз приехала с гейдельбергской группой?
— Да, точно, я вел экскурсию; она еще сказала, что приехала посмотреть… Эй, я сейчас задохнусь!
Хафнер неохотно разжал пальцы.
— Немедленно веди нас туда, — мрачно приказал он. — Живо!
Матиас, ковылявший, чуть пригнувшись, впереди, поведал, что активистка появлялась в последнее время в Доме чувств очень часто и уже стала здесь своим человеком. Ей даже позволяют пользоваться запасным входом. Их заведение основано на доверии. Хафнер дал ему пинка. Испуганный гид помог им беспрепятственно миновать рыскавших поблизости защитников животных. После двух петель и опасного перехода по висячему мостику они подошли к бару «Невидимка».
— Эрвин, почему ты на улице, а не за стойкой? — спросил Матиас, потирая покрасневшую шею.
19
Спор закончился. Еще раз он полностью погрузился в оболочку Крис. Хуже, чем мысль о возможном наказании, была вероятность того, что его самым банальным образом разоблачат. Кто оценит его тонкое мастерство, если все будет раскрыто, словно глупый балаганный трюк?
Этой ночью он не спал, а когда наступило утро, ни одна птица не оказала ему любезность и не спела ничего символического. Культ был единственным, что придавало ему ощущение значимости. Может, это была уже вера? Прежде он испытывал страх. Когда стал верующим, страх отступил. Возникнет вопрос — так он надеялся, — неизбежный вопрос: всерьез ли он относился ко всем своим теориям? Он разглядывал свое лицо в оконном стекле. Может, о нем напишут книгу? О нем, как об одном из тех непонятных новых людей, тревожащих общество, которые ничего не признают, для которых что-то значит лишь Ничто. Об одном из тех, которые бесстрашно и бессовестно отдали себя во власть темных теорий. Он бы так и остался лишь хитрым и угрюмым калекой, если бы ничего не предпринял.
Все двигалось к концу, клонилось так или иначе к закату. Поэтому Йене Людевиг стал верующим человеком, со всем, что предполагало это понятие: чувством, мужеством, покоем и блаженным ощущением того, что смерти не надо бояться, что ее следует праздновать как торжественное событие. Во всяком случае, он целиком переселился в того, кого специально для этого создал.
Перед куском тяжелой черной ткани, которым был завешен дверной проем, стоял расплывшийся мужчина средних лет и непринужденно болтал с двумя дамами. Те чувствовали себя моложе, чем выглядели, и выражали это своим жизнерадостным поведением. Они были в жизнерадостных шерстяных повязках на жизнерадостных, рыжих от хны гривах. С жизнерадостными пестрыми ногами в массажных шлепанцах (в таких весело осваивают курс танго в холостяцкой квартирке). С мантрой на губах, кармой в рюкзаке и буддистской пустотой в черепной коробке.
Они обожали Эрвина, потому что он был незрячим и не мог видеть их возраст.
Об инвалидности бармена свидетельствовали не только бесцельно блуждавшие глаза — тесная небесно-голубая шерстяная рубашка, кустарная стрижка «под горшок», светло-коричневые ортопедические полуботинки и темно-зеленые вельветовые брюки тоже указывали на его слепоту. В остальном же Эрвин казался довольным жизнью, говорил громко и невнятно, растягивая гортанные звуки, как это делают коренные жители земли Рейнланд. Тойер сразу проникся к нему неприязнью.
— Сегодня бар закрыт. Приветствую тебя, Матиас.
— Жаль, — заявила одна из огненных бабушек. — Эрвин, когда мне плохо, а после разрыва с Али это происходит все чаще, я пью грушевый сок и закрываю глаза! Тогда я словно переношусь в твою уютную пещеру!
Эрвин кивнул с довольной ухмылкой.
— Тогда почаще наведывайтесь к нам, сладкие мои!
Он хотел схватить рыжую даму за руку, но промахнулся. Ее спутница осторожно поинтересовалась, кто подыскивает для него одежду.
— Наши ребята! — Эрвин махнул рукой в сторону Матиаса. — Они следят за тем, чтобы я не выглядел пещерным человеком, хотя, признаться честно, я именно таков, ха-ха!
Матиас перебил его с легким укором:
— У тебя ведь всегда открыт бар. В чем дело? — С неуверенной улыбкой он взглянул на полицейских и спросил: — Что-нибудь случилось? Что тут вообще происходит?
Эрвин чуть заметно ухмыльнулся, и Тойер заподозрил неладное.
— Технические неполадки. Через пару часов я снова открою.
— Свет, что ли, вырубился? — нагло спросил Хафнер и закурил.
— Эрвин, моя фамилия Тойер. Со мной господа Хафнер, Лейдиг и Штерн. Мы из криминальной полиции, прибыли по важному делу. Итак, отвечайте — сейчас в баре кто-нибудь есть?
Эрвин поднял лицо:
— Я ведь сказал, бар закрыт. Кто здесь курит? Немедленно прекратите!
— Пожалуйста, скажите: можем мы туда заглянуть? — пересиливая себя, попросил Тойер.
— Нельзя, — самодовольно отрезал Эрвин. — Да и мне тоже нельзя. К тому же там темно.
Хафнер достал зажигалку.
— Ну, с темнотой мы как-нибудь справимся, — заявил он. — Пошли, ребята!
— Только попробуйте! — закричал Эрвин и принял боевую стойку, направив левое ухо в сторону полицейских. — Я не всегда был слепым, когда-то занимался дзюдо.
Хафнер, вздохнув, пнул слепца в лодыжку, а когда тот с воплями запрыгал на одной ноге, сердито отодвинул его в сторону. В тот же миг образовался клубок из хищных черных дамских когтей, развевающихся рыжих косм, кулаков Эрвина, мощно поражающих воздух, и четырех полицейских. Посередине вихря пассивно стоял Матиас. Вскоре группа Тойера прорвалась за занавес, но за ним оказался точно такой же, плотный и светонепроницаемый, он закрывал черную фанерную дверь. Окурок Хафнера полетел в лицо одной из старушек, и та с визгом отступила; другую Тойер ударил по коленке, стыдясь самого себя, но довольно сильно, и она тоже взвыла. Однако Эрвин и Матиас вцепились сразу в четверых полицейских. Мобильник Тойера упал на пол, а за ним и сам гаупткомиссар. Штерн причитал, что не может ударить слепого, после чего Хафнер предложил ему взять на себя Матиаса, а уж с Эрвином он справится. Скорее подчиняясь силе гравитации, чем намеченному плану, они проскочили сквозь завесы. И очутились внутри, где было темно, хоть глаз выколи.
— Вы все тут? — крикнул Тойер. — Хафнер, где твоя зажигалка?
— Этот гад выбил ее у меня из рук.
— Штерн?
— Да, я тут, но не знаю… Я не вижу, где дверь…
— Я тоже здесь. — Голос Лейдига донесся с другой стороны. — Эрвин только что меня толкнул. Значит, он тоже в баре.
— Матиас? — крикнул Тойер.
— Вероятно, он остался снаружи. Вывернулся, — ответил голос Штерна.
— Сейчас он, вероятно, вооружает своих друидов-подростков священными дубинками, — простонал Тойер.
— Лейдиг, Эрвин ущипнул тебя за задницу? — спросил Хафнер.
— Да, ужасно больно.
— Так это был я, сорри. Принял тебя за Эрвина. Вероятно, наш слепец торчит у входа; подставил свои телеса двум похотливым ведьмам.
Несмотря на то, что посетители часто собирались тут в темноте, вдыхали всевозможные запахи и слушали всякую чушь, для Тойера это место было исполнено жути.
— Господин Людевиг и фрау Кильманн. Мы из полиции. Нам известно обо всем, что вы совершили. Мы хотим с вами побеседовать. Вы показали свою силу и совершили уже достаточно зла. Пора остановиться… — Ужас растекался по телу могучего сыщика, заползал во все уголки его души, но то был черный пожар, холодный огонь, которым наполнено Ничто. — Поговорите со мной. Мы собрались здесь, где царят Мрак и Нун… Я распознал кельтский круг, ощутил силовое поле. Я достоин разговора.
В его сознание проник тихий голос Людевига:
— Господин комиссар, речь не о том, кто чего достоин! Нет ничего достойного, кроме поступка. Существует лишь самосозидание под эгидой Гермеса Трисмегиста… — Где находился калека? Тойер отчаянно пытался определить, откуда доносится его голос. Ему казалось, что он слышит тихие шаги. Приходилось рассчитывать на то, что к вещающему преступнику тихонько подкрадутся молодые комиссары, и он решил продолжать разговор, чтобы облегчить поиски Людевига.
— Вы о чем говорите? Господин Людевиг, что вы хотите сказать?… Ведь вы наверняка хотите, чтобы мы вас поняли. Вы не вульгарные убийцы, ни вы, ни ваша спутница — фрау Кильманн, вы здесь?
— О-о, эта Килле… Килле…
Голос слышался уже с другой стороны. Тойеру показалось, что Людевиг неплохо ориентируется в помещении. Но как ему это удается? Гаупткомиссара начала бить дрожь.
Вот, казалось, он приблизился. Шумел какой-то нагревательный прибор. Или это — жужжание мотора инвалидного кресла? Или все-таки шум обогревателя?
— Господин Тойер, дайте волю вашему духу, вашей фантазии… — Голос звучал уже в другом углу, теперь где-то справа. Слева, в нескольких метрах от Тойера, чертыхнулся Штерн.
— Дьявол, споткнулся.
Впереди кто-то закашлялся, отслаивая от легких килограмм смолы. Сзади неожиданно послышались удары по металлу.
— Что такое? — В пронзительном голосе Лейдига слышалась плохо скрытая паника.
— Сейчас раннее утро, — продолжал Людевиг; комиссару показалось, что голос словно кружился вокруг него. — Ночь еще не разжала свою по-весеннему свежую хватку, не убрала свои темные пальцы с макушек деревьев. Последние заморозки уже не серебрят траву, но все же ощущаются в предрассветных сумерках. Я вижу их сероватый плат в лесу, когда плебс еще спит. За окном усердно насвистывает дрозд. Коротенькая песенка поначалу тронула мне душу…
Тойер мысленно посмотрел в окно на Шлирбахский лес, увидел на карнизе дрозда.
— Потом я присмотрелся к пичужке. Скучный, черноватый сюртучок из перьев, тусклые бусинки глаз, взгляд пустой, будто яичная скорлупа; на правом крыле просвечивает розовая кожица. На клюве белое пятнышко. Словно дрозд клевал помет. Привет от археоптерикса. Палеозавр со слабостью к червям, переодевшийся в это серое безобразие. Он маячит передо мной, прямо передо мной, нас разделяет лишь тонкая пластина стекла. Соседская кошка грациозно подкрадывается к птице на бархатных подушечках. — Неожиданно голос зазвучал рядом с ним. Тойер отскочил в сторону, споткнулся и вместе с тяжелым барным табуретом рухнул на пол, ударившись головой о стену.
— Легким ударом лапы она смахивает дрозда с оконного карниза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38