Иосиф Игнатий КРАШЕВСКИЙ
МАСЛАВ


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1
Был печальный осенний вечер; солнце, закрытое тучами, из-за которых
кое-где проскальзывали слабые лучи, склонялось к закату. Весь небосклон
заслоняли серые, разорванные облака, сливавшиеся на горизонте в одну
темную одноцветную завесу.
В воздухе можно было различить глазами ветер, срывавшийся из-за туч
на землю и пролетавший над верхушками деревьев, сгибая их, обламывая ветви
и снова улетая куда-то ввысь.
Земля, облаченная в траурные одежды, лишенная зелени, казалась
умершей или уснувшей, а быстро пролетавшие над нею странно разорванные,
причудливо очерченные облака, то расплывавшиеся, то сталкивавшиеся вместе,
то и дело меняли краски, то румянясь, как бы от гнева, то становясь синими
от злости. Там, где под ними угадывалось солнце, они горели желтоватым
пламенем, а в местах их разрыва небо светилось зеленоватыми огнями. Серые
тучи, казалось, спешили на восток, чтобы там собраться вместе, как войско
в бою, и двинуться вперед одной грозной черной массой.
Но и внизу пейзаж не представлял приятного зрелища. Низкая болотистая
долина была окружена черными стенами лесов. Кое-где на ней виднелись
одинокие деревья, наполовину высохшие или обгоревшие, как бы в отчаянии
поднимавшие кверху обнаженные ветви. Осенние ветры сорвали с них последние
пожелтевшие листья.
Среди болота вилась дорога, на которой остались еще свежие следы
страшного и еще недавнего прошлого, которые не успели еще смыться водою,
высохнуть или зарасти травою.
По этой дороге можно было угадать, что делалось здесь вчера, а, может
быть, еще и сегодня. Пронеслась по ней страшная буря: она была вытоптана и
убита, как будто по ней прошло множество народа и целые стада животных;
взрыли ее колеса, изрезали острия пик; повсюду валялись деревья, части
сломанных повозок, окровавленные куски материй, клочки одежды, обрывки
веревок. Видно было, что здесь стоял огромный военный лагерь или прошла
какая-то громадная толпа людей. На скользкой почве кое-где отпечатались
следы босых ног - детских рядом со стариковскими, человеческих рядом со
звериными; а вот и человеческое тело: оно упало и тащилось по земле,
оставляя за собой черные пятна застывшей крови.
То были, по-видимому, страшные следы войны, несущей с собою смерть и
опустошение.
На изъезженной дороге птицы питались остатками пищи: клевали
рассыпавшееся зерно и, может быть, пили пролившуюся кровь.
Вдали, на холме, виднелись обгоревшие стены, а ниже, в долине,
одиноко торчали черные балки и разрушенные постройки указывали на остатки
человеческого поселения, в котором сейчас не было ни одной души.
Над всей этой пустынной местностью господствовало глухое молчание, и
только ветер, пролетая, приносил откуда-то отголоски жалобного собачьего
воя. Стая ворон и воронов носилась в воздухе, то припадая к земле, то с
шумом и громким карканьем устремляясь вверх и кружась над опустошенной
долиной. Теперь птицы были здесь хозяевами, а лесные звери все смелее
выходили из леса, собираясь заменить здесь человека. С жалобными криками
летали над болотом встревоженные чайки. Старая жизнь кончилась здесь,
начиналась новая.
Вглядевшись внимательно в то место, где, судя по уцелевшим частям
стен, должно было находиться человеческое жилье, можно было различить еще
едва заметные струйки дыма, поднимавшегося над пожарищем: напрасно
стремясь взлететь кверху, они, поднявшись немного, тяжело опускались вниз
и расстилались по земле. В воздухе стоял запах обгоревшего человеческого
тела.
На тропинке, ведущей к ближайшему лесному участку, показался всадник
на коне. Он медленно выехал из-за деревьев, остановился и долго, долго
приглядывался и внимательно прислушивался, прежде чем решился ехать
дальше.
Взгляд его блуждал по окрестностям, где не было ни одной живой души,
не слышно голоса, не видно даже тени человека.
Этот всадник с темной, растрепанной бородой, мужчина средних лет,
имел такой вид, как будто он только что вырвался с поля битвы; он был весь
избит и окровавлен. Панцирь его был весь исцарапан ударами вражеского
оружия, одежда на нем была изорвана, и во многих местах виднелось
израненное и покрытое кровью тело. На непослушных темных кудрях едва
держались остатки поломанного шлема, за поясом виднелась рукоятка
разбитого меча; в одной руке он держал кусок сломанного копья; его броня и
видневшаяся из-под нее одежда были в нескольких местах пропитаны, как
будто ржавчиной покрыты, засохшей кровью.
Его конь был также избит и изранен и ступал медленно, прихрамывая и
опустив голову, а если останавливался, то сейчас же принимался искать под
ногами засохшей травы, а в канавах воды.
Однако, несмотря на теперешний печальный вид, можно было легко
отгадать, что всадник и его конь знали лучшие времена. Черты лица бедного
беглеца дышали благородством и гордостью, а затуманенный взгляд изобличал
не женственную печаль, а мужественное рыцарское страдание. И разорванная
одежда, и вооружение были когда-то дорогим и красивым.
Осмотрев окрестность, он со вздохом сошел с коня, потрепал бедное
животное по шее, взял в руку узду и, опираясь на пику, медленно пошел по
направлению к пожарищу. Раненый в ногу, грудь и в голову, он шел, не спеша
и часто останавливался для отдыха. Иногда казалось, что он зашатается и
упадет, что сил его не хватит на то, чтобы спасти жалкую жизнь; опершись
на коня, он стоял некоторое время неподвижно, тяжело дыша, и, отдохнув,
снова с усилием тащился вперед. Конь, также прихрамывая и едва двигаясь,
послушно шел или, вернее, позволял вести себя, пощипывая с голоду кое-где
уцелевшую траву, встречавшуюся на дороге.
Так понемногу приближались конь и всадник к холму, где на
отгороженном валом пространстве торчали остатки почерневших стен.
Страшное нечеловеческое опустошение бурею пронеслось здесь, оставив
после себя только кучу углей да груду развалин. Кое-где на окопах торчали
обгорелые поломанные рогатки; ворота, также обгоревшие и сломанные, лежали
в грязи на земле.
Незнакомец медленно прошел внутрь окопов. Должно быть, он хорошо знал
это место, взглядом он искал среди развалин чего-нибудь, что напомнило бы
ему памятное прошлое.
В огороженном валами пространстве не уцелело ни одного строения,
только кое-где торчали еще обломки толстых каменных стен, устоявших среди
разгрома. Но тут же рядом вся земля была изрыта, как будто в ней искали
чего-то. Черепки разбитой посуды, колеса, бревна, старая лежалая солома,
изгрызанные белые кости покрывали почти все пространство. В стороне лежала
конская падаль, полусъеденная вороньем, с обнажившимися ребрами.
Перепуганные птицы взлетели было кверху с неистовым карканьем, но тотчас
же снова опустились на свою добычу.
Войдя внутрь окопов, незнакомец пасмурным взглядом окинул лежавшее
перед ним пространство и, оставив коня у входа, начал медленно пробираться
среди обломков утвари и развалин строений к самому замку, внимательно
приглядываясь и как бы ища каких-нибудь следов, по которым можно было бы
установить историю этого разрушения. Но если и были следы, то их засыпали
развалины, стерли обломки. Может быть, он надеялся найти трупы, но и их не
было видно.
Несколько раз, приглядываясь к лежавшим на земле предметам, он
поднимал какую-нибудь тряпку, обгоревший лоскут одежды и с гневом и
отвращением отбрасывал его от себя. Обойдя одну груду развалин, он подошел
к самой стене замка, но и здесь был тот же беспорядок и опустошение.
Только у самой стены осыпавшаяся земля как будто приоткрыла пещеру, в
глубине которой не было ничего видно. Из темной бездны кое-где торчали
концы поломанных бревен. Незнакомец, прикрыв глаза рукою, наклонился с
трудом и долго, нахмурившись, всматривался в глубину ямы.
Он уже собирался уйти с этого кладбища, когда чуткий слух его уловил
среди глухой тишины какой-то слабый шум, словно отзвук человеческих шагов.
Он обернулся к выходу и прислушался.
Там никого не было видно, только конь торопливо подъедал найденную им
на валах траву. Тогда он снова двинулся вперед, пробираясь среди бревен и
обломков к тому месту, где были ворота замка, и в ту же минуту в них
показалась человеческая фигура. Человек этот входил или, вернее,
прокрадывался в ворота, но при виде коня остановился в испуге, оглядываясь
по сторонам.
Рассмотрев издали вооруженного мужчину, шедшего к нему от развалин,
он в первую минуту готов был обратиться в бегство, но, взглянув еще раз на
воина, всплеснул руками и, пробежав несколько шагов, упал перед ним на
колени.
Это неожиданное среди руин появление вполне соответствовало всему
окружающему: пожилой мужчина с обнаженной головой не имел на голом теле
ничего, кроме старой, порванной сермяги, а под нею виднелись штаны из
грубого полотна, подвязанные внизу к ногам тесемками. Желтое, истощенное
лицо с выцветшими глазами, обросшее волосами, делало его более похожим на
мертвеца, вставшего из гроба, чем на живого человека. Упав на колени, он
поднял руки кверху.
- Вы живы? - крикнул он.
Воин вместо ответа указал ему на свою разорванную броню, на
израненное и искалеченное тело.
- Жив, - отвечал он беззвучно, - жив, но на что мне жизнь, когда все
мои погибли, когда мне остались только могилы?..
И поглядел вокруг себя.
Человек, стоявший на коленях, встал и дрожащим хриплым голосом
сказал:
- Я четвертый день скитаюсь в лесу, грызу траву, сосу листья, ем
сухую кору и грибы, душа едва держится в теле.
- Благодари Господа за то, - проворчал воин, - я сам не знаю, жив ли
я и как жив?.. Да и на что теперь жизнь?
Человек, вставший с колен, молча подвинулся к воину и поцеловал ему
руку. Так они стояли рядом не в силах вымолвить слова.
Потом он тихо спросил:
- Как же вы спаслись?
- Мы пытались под Шродой выдержать битву с чехами. Нас было немного,
но все мужественные воины. Пали все, и меня тоже сочли за убитого, меня
спасла ночь. Конь сначала ушел, но потом вернулся к тому месту, где я
лежал... я почуял его дыхание над собой, когда открыл глаза. Я тоже
скитался по лесам, питаясь одной водой. А здесь - придется помирать! Да,
помирать!
Он умолк и опустил голову.
- Где же люди? Почему нет трупов? Где же ваши гдечане? - спросил он
потом.
- Когда пришли чехи, я был в лесу, - начал другой, - вернулся, чтобы
увидеть пожарище, - незачем было возвращаться. Все население, несмотря на
мольбы о пощаде, было выгнано и увезено за ними, остались только мертвые.
Город разграблен, дома ограблены. Он бросил взгляд на долину, глубоко
вздохнул и спросил несмело:
- А ваши? Ваши где, милостивый государь?
- У меня больше нет никого, никого, - понуро отвечал первый.
И, проговорив это, взял коня за узду и начал медленно пробираться к
выходу из замка. Человек в серой сермяге шел за ним. У подножия замкового
холма чернело огромное сплошное пожарище, на том месте, где прежде было
большое селение.
Среди обгоревших развалин торчали кое-где журавли колодцев, остатки
уцелевших от огня стен, столбы от ворот и колы от изгороди, да высокие
подпорки разрушенных строений.
В костеле уцелели только боковые стены, возведенные из гранита, крыша
рухнула. Они подошли ближе и остановились у входа. В глубине алтаря
валялась обгорелая костельная утварь, высокие деревянные подсвечники были
сброшены с него. Вход в склеп, находившийся под зданием костела, был
наполовину разрушен. Должно быть, и там искали сокровища. Не пощадили
никого. На одной стене висело только черное распятие, а на нем
полуобнаженный Христос еще держался одной рукой. Птицы, приготовлявшиеся к
ночлегу, заслышав шум, встрепенулись, вспорхнули и принялись с криком
кружиться над головами.
Последние лучи солнца, проглянув сквозь тучи, осветили эту картину
опустошения желтовато-красным, похожим на зарево пожара, пламенем.
Двое мужчин с тревогой приглядывались к окружающему. Всюду
сохранились следы недавней жизни: около стен хат валялись домашняя посуда,
разбитые ведра, брошенная пряжа, забытые детские колыбельки, камни от
попорченных жерновов.
Воин и спасшийся бедняк в сермяге, постояв около костела, пошли
дальше, по направлению к спаленной деревне.
Надвигалась ночь, надо было искать пристанища.
- Милостивый государь, владыка Лясота, - жалобно заговорил человек в
сермяге, следуя за ним, - если бы хоть кусочек хлеба, я сразу набрался бы
сил и устроил как-нибудь шалаш.
К седлу коня, которого вел Лясота, была привязана пустая сумка. Воин
поискал в ней и достал кусок чего-то черного и заплесневевшего, разломал
его и дал просившему.
С невероятной торопливостью изголодавшийся человек схватил в обе руки
пищу и с заблестевшими глазами начал грызть сухой хлеб с жадностью зверя,
забыв обо всем на свете.
Лясота, не глядя на него, шел вперед, утомленные глаза его искали
какого-нибудь убежища, но все хаты и все постройки из досок и тростника
стали жертвою огня, от них остались только углы, которые легко могли
упасть и не защищали даже от ветра.
Человек в сермяге съел свой хлеб до последней крошки и только тогда
догнал воина. По дороге он заглядывал в колодцы, думая утолить жажду, но
не чем было достать воду.
Наконец, Лясота нашел где-то с краю две уцелевших стены под крышей;
проведя коня в ближнюю ограду, он сам свалился на землю.
1 2 3 4 5 6