– Благодарю… До свидания… До свидания…
– Вам не понравилась моя мебель?
– Да, не понравилась.
– Что вы? Почему же?
– Я против всякой мебели.
Новая вспышка молнии, новый треск, подобный удару бича, и новый раскат грома.
Нисия смотрела на Элезбана и старалась разгадать его. Впервые у нее мелькнула мысль, что этот человек в рваном, замасленном комбинезоне вовсе не механик и зовут его не Элезбаном. Мучаясь этими сомнениями, она проводила гостя до лестничной площадки.
Он спустился вниз, открыл дверь и обернулся. Нисия стояла наверху в полной растерянности.
– Прощайте, будьте счастливы с вашей рухлядью!..
– Скажите по крайней мере, кто вы? Но только правду…
– С удовольствием. Я – акула, король дыма! Слышите?
– Слышу, но тем не менее закройте поскорее дверь, только сегодня утром натерли пол…
Оливио захлопнул дверь и, озаренный вспышкой молнии, вышел под проливной дождь. Вскоре он был уже на проспекте, запруженном сотнями машин, которые гудели на все лады.
Юноша приходит поздно
Жоржи вернулся домой только к обеду. Семья сидела за столом, озабоченная и сумрачная. Клелия была поглощена мыслями о предстоящем праздновании дня рождения Тилы.
Тила в последние дни выглядела печальной. Сейчас, накануне дня рождения и предстоящих новых знакомств, ею овладела меланхолия. Что этому причиной? Преждевременная тоска по девичьей свободе? Ссора с Моасиром, который хоть и ходит, уткнувшись в учебник, но только и делает, что разглядывает своими ясными и веселыми глазами девушек Жардиндас-Флорес?… Разве узнаешь…
Оливио, который всегда преуспевал в своих делах и после женитьбы на единственной дочери богатого винодела чувствовал себя на вершине счастья, последнее время казался озабоченным, расстроенным, что-то беспокоило, мучило его. Если говорить правду, то машина, хотя она и была такой же прекрасной, как и раньше, теперь уже не занимала его целиком, пробелы и пустоты требовали заполнения. Этим объяснялась его отчужденность и бегство туда, откуда он всегда возвращался разочарованным…
Жоржи тоже был не в своей тарелке. Он едва прикоснулся к еде и, отхлебнув немного кофе, поставленного перед ним служанкой, которая на этот раз была воплощением невнимания к его персоне, поспешил на улицу. Он пойдет поболтать с приятелями на углу улицы Магно, а потом можно будет сходить в кино, где нахальные повесы ухаживают за робкими машинисточками… Однако его всегдашние друзья только и говорили, что о футболе, марках велосипедов, переэкзаменовках, экзаменах на аттестат зрелости, каникулах и о влюбленных безумцах, целые дни торчащих на улице, чтобы только увидеть в окне свою милую.
Что же предпринять? О ближайшем кинотеатре и думать не хочется: там всё показывают фильмы о Дальнем Западе, в которых беспрерывно стреляют из ружей и пистолетов, не перезаряжая их. Какая удивительная глупость!.. Но тем не менее, если бы Карола согласилась как-нибудь пойти с ним в кино!.. Она очень эффектна. Все бы ему завидовали!.. И никто в толпе не догадался бы, что эта красотка – простая служанка в его доме… Лучше всего пригласить ее на десятичасовой сеанс: на него ходят только проститутки и воры…
Жоржи раздумывал над всем этим, возвращаясь домой и ощупывая в кармане два ключа, которые на прошлой неделе, после многочисленных наставлений, дала ему мать, чтобы он никого не беспокоил, возвращаясь поздно вечером из кино.
– Это отнюдь не означает, что ты уже взрослый и можешь приходить домой, когда тебе заблагорассудится. Как только герой фильма спасет героиню и они поженятся, дальше смотреть нечего. Вставай и прямехонько домой!
Однако вечер был изумительный, и лунный свет становился в высшей степени опасным. Недавно пронесшаяся буря разогнала тучи, прибила к земле пыль и напоила влагой сады, деревья на улицах… Безоблачное небо, свежий и благоухающий воздух, сказочный пейзаж, освещенный необыкновенной луной…
Жоржи повстречались несколько знакомых семей, которые тоже жили в Жардиндас-Флорес. Они возвращались домой. Вот старик, старушка и дочери. Родители неторопливо шли сзади, беседуя о домашних делах:
– Жулиана, я всегда говорил, что вам следовало бы…
– Послушайте, Казуза, почему вы не купите теплые кальсоны? Ведь холодно…
Дочери шли впереди, взволнованные фильмом, луной, запахом резеды, доносившимся сквозь садовые решетки.
– Когда мы вошли, он стоял около кассы и смотрел…
– Ты не обратила внимания, когда он выходил…
Жоржи в берете, надвинутом на лоб, держа руки в карманах, обогнал их. Неторопливая'беседа стариков и хихиканье девушек остались позади. Этот свежий вечер, этот лунный свет, насыщенный вечностью, этот густой запах резеды, и думы о Кароле, которая свела его с ума, наполнила его воспаленную голову безумными мечтами…
Вот он увидел влюбленную парочку. Кто они? Всматриваясь, подошел ближе. Это были Моасир с Луситой. Подлец! Ухаживает за Тилой, влюбленной, доверчивой, а по ночам гуляет с дочерью саксофониста… Он колебался, потребовать ли объяснений, но так и не решился. Пройдя мимо и чуть не задев их рукавом куртки, он услышал несколько произнесенных шепотом слов:
– Значит, расстаемся, Моасир?
– Да, навсегда! Так продолжаться не может, понимаешь?
– В таком случае, несмотря ни на что, я желаю тебе большого, большого счастья!..
Над Жардиндас-Флорес раскинулась дивная лунная ночь. Одуряюще пахла резеда. Нет, то был неизъяснимый аромат счастья, он чувствовался всюду: в воздухе, в тишине, в шелесте листвы, в золотых квадратах распахнутых окон…
Идиллия во дворе
Жоржи подошел к дому… Соседние особняки казались спящими. Только перед № 31, где проживала пикантная блондинка, стояли три автомобиля. В этом доме каждую ночь собирались игроки – мужчины и женщины. На рассвете до дома № 29 часто доносились глухие пьяные крики. На тротуаре перед воротами всегда валялось несколько карт – следы ночных бдений за игрой в пиф-паф.
Жоржи открыл калитку и вошел. На ковре газона размеренно стрекотал кузнечик. В холле юноша в темноте наткнулся на шезлонг. Миновал освещенную луной гостиную. Туда вчера поставили новый рояль взамен старого, на котором Клелия в свободное время, вспоминая Баианский колледж, пыталась привести в порядок музыку Шопена, – ее слабостью было все приводить в порядок. На нем же Тила, упорно добиваясь музыкальной выразительности, выстукивала грустнейший вальс Сибелиуса… Далее Жоржи прошел в столовую, куда с улицы тоже проникал лунный свет. На столе стоял приготовленный для него ужин: на этот раз кусок пирога и молоко. «Мамина забота! Она меня не забывает!»
Он поднялся по лестнице, в этот ночной час чуть освещенной светом луны, пробивавшимся сквозь окно с цветными стеклами. Миновав последний пролет, Жоржи оказался у комнаты Тилы. Дверь была закрыта, но в комнате горел свет, из-под двери вырывался розовый луч. За обедом Тила выглядела грустной. Теперь, должно быть, не спит и думает о своем Моасире, который так над ней издевается… Жоржи улыбнулся: завтра утром, за кофе, он расскажет ей приятную новость о том, что Моасир расстался с Луситой, чему он сам был свидетелем на улице Жозе Кустодио…
Подойдя к своей комнате, Жоржи толкнул дверь и вошел. По привычке протянул руку к выключателю, но передумал. Верхняя часть широкого окна, выходящего на террасу, была распахнута настежь. Свежий ароматный воздух проникал в комнату. Лунный свет стлался по полу, точно льняное полотенце, и освещал угол рабочего стола, этажерку и стул с соломенным сиденьем. При этом свете можно было отыскать любую книгу среди выстроившихся на трех полках…
Юноша подумал о Кароле. Вспомнил о постигшей его накануне неудаче, и у него защемило сердце; он почувствовал себя униженным. Сколько понадобится времени, чтобы забыть это? Лучше не думать больше о служанке, которая старалась подчеркнуть свое превосходство над ним.
Жоржи подошел к окну, выходящему на террасу, и увидел весь квартал, как бы застывший, покрытый серебряно-голубым саваном ночи. Лампочка у гаража была погашена. Двор, кирпичную стену, а за ней пустырь и крыши далеких домов озарял бледный свет, он падал с неба и разбивался на плоские геометрические фигуры теней. В глубине дома № 31 мерцал огонь; когда ветер становился чуть сильнее, до слуха Жоржи доносился шум, неизбежно сопутствовавший игре в пиф-паф. Неожиданно в дверях кухни он увидел фигуру в темной одежде. Она скользнула по цементированной площадке, обогнула гараж и прислонилась к каменной ограде, как будто разговаривая с кем-то, стоявшим по ту сторону. Он узнал Каролу Из-за ограды над кирпичной кладкой приподнялась голова в берете и темных очках. Какой-то человек передал Кароле шкатулку. Она взяла ее и вернулась в дом.
Придя в себя от изумления, Жоржи подумал: «У Каролы с этим человеком роман. Очевидно, это ее жених, и они скоро поженятся. Он тайком принес ей подарок, что-то вроде шкатулки… Она очень похожа на ту, что хранится в комнате Тилы…»
Жоржи испугался этой мысли: «А если это кража?»
Однако тут же успокоился. «Нет, что я… Будь это кража, шкатулка уплыла бы из нашего дома, а не вернулась обратно на свое место…»
Отойдя от окна, он лег в постель, но мысли о виденном не дали ему уснуть всю ночь, он задремал, только когда от утреннего света окна стали голубыми.
Проснулся он поздно, озабоченный, полный самых противоречивых чувств. После кофе, когда Карола, занятая своими обычными делами, ходила взад и вперед по столовой, он задал матери вопрос:
– Сегодня в нашем доме ничего не произошло?
Оливио и Клелия испугались. Вопросительно посмотрели на него. Карола, которая в этот момент перемывала посуду, остановилась, чтобы лучше слышать разговор.
– Почему ты задаешь такой вопрос?
– Потому что сегодня ночью, услышав во дворе шум, я встал и пошел посмотреть, в чем дело… – Жоржи взглянул на Каролу, чтобы видеть, какое впечатление произвели на нее эти слова.
Служанка повернулась в его сторону и, слегка наклонив голову, улыбнулась с такой нежностью, словно обожала его…
Жоржи продолжал:
– Там, над стеной, снова появилась та же голова в берете и темных очках.
Клелия быстро поднялась в комнату Тилы и оттуда послышался скрип дверцы гардероба. Она вернулась успокоенная и снова села за стол.
– Послушай, Жоржи! Мальчики в твоем возрасте не должны страдать галлюцинациями… Это может дурно кончиться…
На велосипеде
Тила, насвистывая, спустилась по лестнице, прошла в глубь дома и уже хотела незаметно выйти на улицу, когда неожиданно из столовой ее окликнула мать:
– Куда собралась, девочка?
– Хочу пригласить дону Белинью. У них нет телефона.
Клелия, подобно всем близоруким, прищурилась, чтобы лучше рассмотреть дочь. Только несколько минут тому назад Тила приняла душ. Ее светлые с рыжеватым оттенком, коротко остриженные и зачесанные назад волосы были еще влажными. Она была в светло-коричневых брюках и белой трикотажной кофточке, которая обнажала черные от загара, слегка шелушившиеся руки и четко обрисовывала формирующийся бюст.
– Сию же минуту надень другую кофточку!.. Оранжевую… она лучше гармонирует с коричневым цветом… А эта слишком подчеркивает… Где это видано, чтобы девочка в твоем возрасте так вызывающе одевалась?
– Мама! Вы ко мне придираетесь!..
Невоспитанная девчонка сделала гримасу и затопала ножками. Клелия, желая все-таки заставить дочь сменить кофточку, решительно направилась к ней, но Тила бросилась бежать, словно играла с матерью в пятнашки.
Девочка выскочила во двор, схватила велосипед и повела его к калитке. Карола выпустила ее… Рассерженная мать стояла у окна столовой и грозила дочери:
– Пусть только приедет отец! Я ему все расскажу!
Тила выехала на улицу Даль и остановилась перед домом сеньора Понсиано. Сунув два пальца в рот, она свистнула, как мальчишка. Из широкого окна выглянула пара веселых, озорных глаз.
– Моасир, привет!
– Привет, Тила!
– Хочешь поехать со мной?
– Сейчас спущусь.
Юноша подошел к калитке, держа в руках учебник по геометрии.
– Куда направляешься?
– К одним нашим знакомым.
– Минуту, я мигом.
Ожидая Моасира, Тила любовалась их маленьким, но красивым домом; у входа в нише виднелась статуя какого-то святого, украшенная розами. Семья Понсиано была известна своей набожностью.
Моасир оставил дома учебник и, ведя велосипед, вернулся к Тиле. Восемнадцатилетний юноша, смуглый, с черными волосами, ослепительно блестевшими от брильянтина. Он носил очки без оправы, они к нему очень шли. Темно-зеленые брюки, красноватая куртка, желтая, распахнутая на груди рубашка – таков был его туалет.
Оба вскочили на велосипеды и поехали – колесо в колесо, на расстоянии двух пядей друг от друга.
– Знаешь, Моасир? Завтра мой день рождения. Я уже взрослая. Мама хочет представить меня своим знакомым.
– Какое счастье, а?
– Дона Белинья, та, у которой много такс, переехала на прошлой неделе в новую виллу, но там нет еще телефона. Приходится самой ехать к ней приглашать.
Молодые люди выехали из Жардиндас-Флорес и, лавируя по узким и грязным улицам, запруженным автомобилями и трамваями, нередко останавливаясь перед светофорами, наконец выбрались на проспект. Вскоре они свернули на тихую улицу, застроенную двухквартирными домами и красивыми особняками с кирпичными заборами.
Минут через двадцать езды – прощай асфальт!.. Велосипедистов начало трясти на булыжной мостовой. Еще двадцать минут – и улица перешла в шоссе, вокруг замелькали дачи и огороды.
Они подъехали к мосту. На противоположном берегу реки на большом пространстве тянулась городская свалка. В лучах заходящего солнца там бродили нищие – женщины и дети, – выискивая тряпье, обрывки бумаги, кости и другие отбросы. Из всего этого складывались горы, над которыми кружились тучи мух. Чтобы избавиться от них, зажигали костры, и тогда нечистоты превращались в чистый дым, поднимавшийся кверху синими клубами. Высоко в небе описывали круги урубу. Они взмахивали мохнатыми крыльями, не спеша парили в воздухе, выискивая, где бы лучше опуститься, и, наконец, садились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26