Думаю, они возьмут образец шрифта пишущей машинки из пентхауса «М» и сравнят его с тем, каким напечатаны письма. Муна нельзя обвинить на основе только моих догадок. Нужны существенные доказательства. Но есть еще одно соображение, которое серьезно меня тревожит. Мун явно не собирается покидать наш отель, а значит, планирует устроить этот «несчастный случай» здесь, у нас. Из этого можно сделать вывод: его предполагаемая жертва кто-то из живущих в отеле или кто-то из персонала, а может, постоянный посетитель, гость. Я думаю… – он немного поколебался, – я думаю, Гамаль и миссис Хевен могли бы быть нам полезными, если были они посмотрели на это дело наоборот – Мун вовсе не жертва, а убийца.
Глава 3
В том, что предположения Шамбрэна верны, Джон не сомневался. Но чтобы защитить предполагаемую жертву Муна, он предложил сделать их достоянием гласности. Однако ему объяснили, что результаты будут самыми отрицательными. Это встревожит Муна, заставит его отказаться от своего плана и разработать вместо него какой-нибудь другой. Мун выиграет время, чтобы спрятать все концы, – что-то сделает с деньгами и пишущей машинкой. И наконец, если такие средства массовой информации, как газеты, радио или телевидение, окажутся настолько глупыми, что обнародуют эти предположения, то их вместе с Шамбрэном могут обвинить в злостной клевете. Нельзя же стоять в вестибюле «Бомонда», хлопать каждого по плечу и говорить: «В случае, если вы тот самый человек, то Мун угрожает вам».
Кошка и мышь. Следи за кошкой – узнаешь, где мышиная норка.
Никаких дополнительных сведений от Гамаля и миссис Хевен получить не удалось. Старая леди имела ложу в опере, куда ездила каждый вторник на древнем «пирс-эрроу», который водил такой же старый шофер. Гамаля с ней не было, но и в отеле его так же не оказалось. Швейцар у входа со стороны Пятой авеню вспомнил, что видел, как дипломат не так давно вышел и направился вниз по улице. У Гамаля была привычка делать пешие прогулки, иногда короткие, чаще – длинные, поэтому предположить, когда он вернется, было трудно. Кто-то вспоминал, что он любит заходить в ночной клуб при отеле «Голубая лагуна», когда в десять часов там начинается представление. Дипломат мог там поужинать и остаться на полуночное повторное представление.
Шамбрэн предложил Джону и Элисон пойти поужинать в «Голубую лагуну».
– И вы тут же мне сообщите, когда там появится Гамаль, – сказал он.
– Миссис Хевен не вернется раньше одиннадцати. Вагнеровские произведения длинные.
Было трудно поверить, что все идет нормально. Джона одолевало горячее желание действовать, но оказалось, что не надо предпринимать никаких действий. Мун и Сторм находились в пентхаусе. Если Великий Человек вдруг надумает куда-то пойти, то это немедленно станет известным. Так что приходилось просто сидеть и ждать.
Наконец Джону удалось принять душ. Полиция перенесла его вещи в другую комнату. Он переоделся в смокинг и теперь в вестибюле ждал Элисон, квартира которой была где-то в двух кварталах от отеля.
Наконец Джон заметил ее входящей через вращающиеся двери бокового входа. Она шла к нему свободной походкой, гордо подняв голову, и он вдруг ощутил стеснение в груди. Эта девушка, несмотря на напряженность момента, все время оставалась самой собой – честной, прямой, очень женственной, постоянной и недоступной.
– Вы хорошо выглядите, – сказала Элисон Джону.
– Вы тоже, – ответил он.
Но это была не просто дань вежливости. Она на самом деле выглядела такой красивой, что просто ранила его.
Элисон взяла его за руку, и они направились в «Голубую лагуну». Метрдотель встретил их у неизменной красной веревки и проводил к столику, который заказал для них Шамбрэн.
В зале царил полумрак. Оркестр – интересная комбинация из рояля, флейты, ударника и контрабаса – исполнял сложные ритмы современного джаза.
– Мистер Шамбрэн заказал вам ужин, мисс Барнуэлл, – сказал метрдотель. – А выбор коктейлей и вин – за вами.
– Мартини, мы так и не выпили? – вспомнил Джон.
– Отлично! – согласилась Элисон. – Мистер Шамбрэн – настоящий гурман, не думаю, что нам подадут надоевшие гамбургеры, Джонни.
– Ну что же, подождем – увидим, – ответил он. – Даже пока без Даны и Ефрема.
Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд:
– Удивительно, Джонни, правда? Все случилось так быстро. У него бешено заколотилось сердце. Ошибиться насчет того,
что она имела в виду, было невозможно. Но прежде чем он успел ответить что-то необдуманное, Элисон продолжила:
– Я не очень уверена в себе, Джонни. После того как я потеряла вторую половину моего фунтового банкнота, у меня было много друзей, потому что люди нуждаются в этом. И вам тоже нужна моя дружба, но…
– Что, Элисон?
– Я давно отказалась от мысли о чем-то большем. Но сегодня мне показалось, что я страшно стремлюсь к этому. Я… я сказала себе, что это потому, что мне так не хватает Билла. Не понимаю, почему вдруг стало так тяжело именно теперь, когда прошло четыре года? Знаете, я даже попыталась вспомнить, как он выглядел… и оказалось, что он похож на вас!
– Элисон!
Он протянул к ней руку, но она мягко отвела ее:
– Прошу вас, Джонни, подождем. Мне казалось, у нас обычные дружеские отношения – так, приятные пустяки. Вот уже не думала, что они разбудят во мне целый ад. Но как можно позволять развиваться этому чувству, когда я совершенно не знаю вас, Джонни? Только совсем немного узнала, и то во время кризиса. Кстати, вы хорошо справились со всем этим. Но какой вы во время завтрака или когда учите жену играть в какую-нибудь игру, водить автомобиль? Какой вы, когда все кругом обстоит обычно и идет как всегда?
– Вы читали газеты в последнее время? – грустно поинтересовался он.
– Можно ли сейчас обойтись без кризисов? Вот я смотрел, как вы шли ко мне через вестибюль, и говорил себе: как хорошо было бы провести с ней время просто так. По-моему, мы оба, Элисон, хоть чуть-чуть надеемся на это.
Официант принес мартини в запотевших бокалах.
– Давайте отдохнем немного, Джонни, – попросила она, – Пожалуйста!
– Конечно, я хотел бы сказать «нет», но говорю «да», дорогая Элисон.
Она подняла бокал:
– За нас, Джонни! Как бы все это ни обернулось, за нас!
* * *
В своем офисе на четвертом этаже Пьер Шамбрэн налил себе чашечку дымящегося турецкого кофе. Его стол был завален неотложными бумажными делами
– распоряжениями, требующими его подписи, докладами от руководителей разных отделов, письмами. Тут же лежал подробный план субботнего приема, составленный мистером Амато. Кроме того, накопилась не одна дюжина телефонных звонков, которые он не мог сделать в течение дня.
Но Шамбрэн не притронулся к работе. С чашечкой в руках он подошел к окну и посмотрел в темноту Центрального парка, тут и там прочерченную строчками уличных фонарей. Странная злоба закипала в нем. Этот Обри Мун грубо нарушил плавное течение его жизни. И Шамбрэн воспринял это как личный вызов. Он со своим бизнесом должен противостоять силе денег и должен придумать, как справиться с нею, при этом сохраняя внешнее спокойствие, благожелательность и невозмутимость. Пьер всю свою жизнь изучал людские странности и надеялся, что в нужный момент ему всегда поможет своей информацией служба безопасности отеля. Но в схватке с Муном этого оказалось недостаточно. Его служба безопасности была не в силах разгадать, кто тот человек, которого он собирается убить? Для этого прежде всего надо было понять, почему это Мун разработал такой сложный план, чтобы совершить убийство?
Шамбрэн спросил себя: а что могло так сильно ранить Муна? Жизнь Великого Человека была полна историй, похожих на ту, что произошла с Макайвором. Он смеялся над каждым, кто осмеливался обнажить его трусость, бессердечие и другие столь же непривлекательные черты характера. Репутация Муна была построена на настоящих легендах о его садизме. Так почему теперь он избрал другой способ расправы? Не потому ли, что тот человек независим в финансовом отношении?
Ответ, сказал себе Шамбрэн, надо искать в том, что Мун извращен. Какое его самое слабое место? Тщеславие, непомерное тщеславие, стремление постоянно быть на виду. Не важно, что при этом высвечивается его злобность, ему все равно надо все время оставаться на авансцене – это для него дороже самой жизни. Он целых двенадцать лет преследовал семью Макайворов, потому что его тщеславие было уязвлено тем, что Уоррен Макайвор публично назвал его трусом. Стоит хоть немного задеть тщеславие Муна, как он превращается в безжалостного врага.
Шамбрэн вернулся к письменному столу, поставил пустую чашечку и улыбнулся. Повод для убийства может быть настолько абсурдным, что догадаться невозможно. Например, Марго Стюарт вполне могла быть убита за то, что собиралась открыть всем, будто у ее шефа нет волос на груди. Или что он импотент и все его разговоры о победах над женщинами – просто обман. Это вполне могло превратить обычный садизм в маниакальную жажду убийства. Но как узнать, что на сей раз так смертельно досадило ему? Стюарт могла это знать, поэтому ее смерть вряд ли можно назвать случайной. О чем-то она догадалась, и это привело ее к столь печальному концу. Стюарт явно не была главной целью
– в этом случае ее убийство было бы более тщательно продумано.
Шамбрэн сел за стол и отодвинул в сторону ворох деловых бумаг. Затем взял утренние газеты и принялся во второй раз читать все, что было написано про Муна. Где-то там должен быть ключ к разгадке, какая-то ниточка, какой-то намек. Окончив чтение, он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с пентхаусом «М». Линия оказалась занятой.
– Она будет занята еще некоторое время, мистер Шамбрэн, мистер Сторм диктует свою колонку в завтрашнюю газету.
– Тогда дайте мне мистера Амато.
– Думаю, он уже уехал домой, сэр.
Шамбрэн бросил трубку с некоторым раздражением. Ему не терпелось просмотреть список приглашенных на прием по случаю дня рождения, потому что вдруг пришла мысль, что имя предполагаемой жертвы в нем непременно есть. Мун должен был включить его туда, даже зная, что тот не сможет присутствовать. Не указать его означало бы сделать оплошность. У Амато, несомненно, должен быть этот список, потому что карточки для гостей должны быть написаны от руки.
Шамбрэн начал было подниматься, но тут на глаза ему попалась газета «Трибюн». Стоя, он некоторое время смотрел на нее, потом непроизвольно тихонько свистнул. Наконец снова взял телефонную трубку.
– Соедините меня с мистером Амато по его домашнему телефону, – попросил он.
Лейтенант Харди не обладал живостью ума книжного детектива, но зато был человеком основательным и упрямым. Он без оговорок принял версию Шамбрэна насчет Муна. И понимал всю важность этого дела.
Первым желанием лейтенанта было арестовать Муна и поместить его в охраняемое место. Полиция могла бы обосновать это тем, что ей стала известна угроза жизни знаменитого писателя. Но Харди также понимал, что адвокат Муна добьется его освобождения, прежде чем они найдут против него что-то такое, что позволит предъявить ему обвинение. Так что трогать Муна пока было нельзя.
Но надлежало расследовать все, что можно, в «Бомонде», проверить банк и пишущую машинку. Детектив Грубер был послан в пентхаус взять образцы шрифта. В случае, если Мун воспротивится этому, он должен сказать, что они проверяют шрифт, чтобы сравнить его с бумагами, найденными у убитой Стюарт. Пусть писатель немного попотеет.
Сам Харди висел на телефоне, стараясь связаться с банком Муна и банком «Уолтхем траст». Лейтенант хотел найти кого-то, кто пойдет с ним в оба банка, чтобы проверить записи. Если время снятия денег в банке Муна совпадет с моментом помещения их в «Уолтхем траст», это будет уже кое-что, хотя он не изобличит преступника. Снятие крупных сумм с банковского счета вовсе не такая уж редкость для человека, который может позволить себе истратить сорок тысяч долларов на устройство званого обеда. Им не удастся связать эти две вещи, но все-таки этого будет достаточно, чтобы Харди понял, что он на верном пути. Может, позже удастся показать, что все это выглядит подозрительно.
Но неожиданно Харди столкнулся с некоторыми затруднениями. Оказалось, увидеть необходимые записи до утра следующего дня невозможно – не было человека, который мог открыть сейф, где они хранились.
Он только повесил трубку, как появился детектив Грубер и доложил, что в апартаментах Муна была всего одна пишущая машинка.
– Мун все диктует на магнитофон, – объяснил детектив. – А потом секретарша, Стюарт, перепечатывала записи. Я взял образец шрифта. Это «Ундервуд». Шрифты не совпадают.
Харди с сожалением посмотрел на бумаги.
– Хотя все это может ничего не означать, – заявил Грубер, как бы желая его утешить. – Машинка взята напрокат. Эту взяли вместо старой месяц назад, а за это время компания могла обновить машинки, заменить шрифты.
– Черт возьми! – выругался Харди. – А как Мун все это воспринял?
– Я его не видел, – ответил Грубер. – Там был только Уиллард Сторм. Мун отдыхал. А Сторм делает целую сенсацию из того, как Великий Человек провел этот день. Он не возражал, чтобы я взял образец шрифта.
– Это вы не попали на Муна! – проворчал лейтенант. – Тот, несмотря на всю вашу обходительность, задал бы вам жару!
Из-за неудачи в этих двух направлениях поиска Харди чувствовал себя неуютно. Он желал бы видеть все таким, как ему хотелось.
Лейтенант поднялся на лифте на этаж, где располагались пентхаусы. Двое его людей, сидя на стульях, которые одолжила им дежурная по этажу, охраняли вход в пентхаус «М». Они доложили, что к Муну никто, кроме Грубера и Сторма, который все еще находится внутри, с того момента, как они вернулись пару часов назад после допроса, не входил.
Харди вышел через пожарный выход на крышу. Там жались друг к другу еще двое его людей. Февральская ночь была довольно холодной.
– Мы закоченеем здесь до смерти, лейтенант, – пожаловался один из них. – Может, нам можно дежурить по очереди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22