..
- Например, то, что мы заперлись и не выходим,- сказал я.
- Ну уж это вряд ли... Думаю, они на это и рассчитывали, посылая письмо.
- А если - на бегство?
- Сомневаюсь... Ведь можно же было совершить месть и не посылая вызова... Хм.. Однако, надо же какая любовь к драматизму - "Через месяц я приду отомстить..." Хм! (Хряпов нервно дернул губой). Впрочем, нам некуда спешить. (Не выдержав, он быстро глянул на лист календаря, словно число уже успело смениться). Так вот, продолжаю. По моему мнению, если злодеи увидят, что их жертва хочет исчезнуть или появляются препятствия к осуществлению красивого плана... а тем паче, если вдруг полиция, охрана, шум, скандал то они плюнут на свой драматический замысел. Да-с плюнут!.. И появятся в один прекрасный момент, откуда их не ждут: вот мы! Пустят в ход любое средство, и в итоге ваш покорный слуга...
- Не забывайте и про нас, - вставил я.
Хряпов замахал рукой, словно ожегся:
- При чем тут это! При чем тут это! Не занимайтесь, пожалуйста,
демагогией, Петр Владимирович... Итак, моя мысль ясна?
- Да,- сказал Фундуклиди, пуская пушечный клуб дыма.
- Но в доме есть слуги, - заметил я. - Они посвящены в дело?
- Да! Вот вопрос: как же слуги? - выпалил грек.
- Прислуга ничего знать не будет, - сказал Хряпов. - Дворник,
повар, садовник и камердинер Степан живут во флигеле во дворе. Я ничего не
говорил им и даже не надеюсь на их помощь, потому что для такого дела
они, поверьте, непригодны. Прислуга будет играть лишь роль закулисных в театре... Появляться в определенные часы, привозить продукты, готовить стол, убирать пыль и уходить.
- А их не поразит странное затворничество хозяина с двумя
мужчинами? - спрсил я. - Они могут поделиться об этом - пойдет слух...
Хряпов самодовольно выпятил губу, пока я говорил.
- Вы не знаете моих людей, они служат верней адвокатов. Я уже
намекнул им, что очень ценю молчание. Ну, а если кто-нибудь все же не
сдержится - что ж! Злодеи лишь получат новое подтверждение о том, что птичка в клетке. Хе-хе!
- Однако, вы берете на себя риск быть обвиненными в тайных
пороках. Один - с мужчинами...
Хряпов явно развеселился.
- А ведь могут. Ей-богу, могут! Хо-хо, - ухнул он утробно. - В таком случае, давайте сделаем любовницей Фундуклиди, у него знаете ли, формы... располагают.
Шутка была не из лучших, но Михаил Ксантиевич так выкатил
глаза и обиженно задвигал носом из теста, что я тоже засмеялся.
Фундуклиди сделал укоризненное лицо, как бы желая сказать:
"Конечно, я понимаю, я такой добродушный и толстый, поэтому надо мной можно смеяться". Он стал долго мять в хряповской пепельнице окурок сигары, а потом проворчал:
- Вы вот всё смеетесь господа, а между тем дело серьезное и в нем есть важный момент...
- Какой же? - почти хором спросили мы с Савватием Елисеевичем с лицами, еще радостными после шутейства.
- Почему мы... вы, - Фундуклиди поправился, - вы Савватий Елисеевич, решили, что злодеев непременно двое?
- То есть - как? - спросил Хряпов.
- А если - больше?
- Гм... - сказал Хряпов. - Как?... Почему? - и посмотрел на меня.
Я пожал плечом:
- Не думаю. Ведь написано же в письме...
- Да-да, в письме, - спохватился Хряпов. - Где оно?... Вот, нуте-ка... - он шуршал и хрустел листком. - Ага: "В конце концов... я пришел к решению... я приду отомстить...". Вот видите: двое.
- Почему двое? Где написано? - тревожно спросил Фундуклиди.- Я не слышал...
- Так ведь дело называлось: "Булкин и сын", - сказал я. -Ежели есть сын, то неужели он не поможет папаше?
- Ладно, - сказал Фундуклиди. - Сын. Но вопрос: нету ли третьего и четвертого?
Хряпов откинулся на кресле так, что пискнула спинка.
- Я думаю, что мой план предусматривает и это, - сказал он.- Дело, конечно, необычное, господа... Давайте на минуту представим себя на месте злодеев... Что бы вы делали, Михаил Ксантиевич?
- Я? - спросил Фундуклиди.
Ему понравилась идея. Он извлек из коробки еще сигару, вставил ее в рот, и, забывши зажечь, торжественно изрек:
- Я напал бы внезапно!
Хряпов поморщился.
- Вы должны вообразить себя злодеем Булкиным, я не злодеем Фундуклиди... Ну-ну, больше фантазии! Влезьте в шкуру коварного и умного (в определенной степени, конечно) человека!
Фундуклиди покрутил головой, показывая, что усиленно размышляет. Я готов был спорить на любую сумму, что он так и не понял, что от него требуется.
- Э... - сказал он. - Я бы установил за домом строгое наблюдение...
- Так! - оживился Хряпов.
Фундуклиди принялся раскуривать черный палец сигары.
- Потом... я выяснил бы, нет ли поблизости засады.
- Ну-ну!
- И... внезапно напал бы!
- А вы, Петр Владимирович? - обратился Хряпов ко мне.
- Я кажется догадался, - сказал я. - Вы полагаете, Савватий Елисеевич: зная, что в доме находятся всего два-три человека, злодеи, исходя из расчета делать меньше шума и оставить меньше следов, тоже будут действовать малым количеством... Но, даже если со стороны злодеев будет перевес в один или два человека, он сгладится тем обстоятельством, что нападающие - они, а не мы.
-Идеально! - воскликнул Хряпов. - Итак, наша задача - ждать. Спокойно готовиться, так сказать, к Страшному суду... Хе-хе!
- А все-таки я бы известил полицию, - сказал Фундуклиди.-Так... для порядка.
- Нет-нет! - замахал руками Хряпов. - Эти господа из полиции, как всегда, будут излишне суетиться, наделают массу глупостей (извините, что я так сурово отзываюсь о ваших коллегах, Михаил Ксантиевич), и в конце концов подставят нас же под пули... Нет-нет, увольте, без полиции!
- Ну что ж... - поспешно сказал Фундуклиди. - Не хотите... Если вы так считаете... Я ведь ради вашей безопасности...
"Харчи оправдывает", - подумал я.
- Так... Что еще? - сказал сам себе Хряпов, взял со стола карандашик и покрутил его в пальцах, оживляя память. - Вроде бы всё о нашем деле... Жить будете каждый в отдельной комнате. Надеюсь, жаловаться будет не на что.
Он обвел нас взглядом. Я наклонил голову; детектив молчал и сопел сигарой.
- Насчет еды - тоже не беспокойтесь. Надеюсь, что угожу вашим вкусам... (Хряпов говорил с легким оттенком превосходства и иронии; впрочем, вполне допустимым). Кстати, не желаете ли сейчас закусить? А то может, и выпьем за успех нашего дела?
Мы с Фундуклиди переглянулись.
- Не знаю, как Михаил Ксантиевич, а я не против.
-Я тоже не против, - сказал грек, как мне показалось, даже мечтательно.
Впрочем, к его фигуре гурманство даже шло.
- Отменно, - сказал Хряпов и поднялся (мы - следом). - Я заранее велел накрыть Степану а ля фуршет... Так сказать, в честь знакомства и прочее... Вы любите аи?
- Обожаю, -промолвил я.
Фундуклиди грыз сигару.
Перед сном ко мне в комнату постучали.
Вошел шикарный, готовый ко сну, Хряпов; в коленях у него болтались кисти халата.
- Разрешите?
- Забавно, - сказал я. - Хозяин спрашивает у гостя разрешения войти.
- Теперь вы хозяин в этих стенах, - церемонно сказал Хряпов. - Как устроились?
- Отменно.
Комната моя со второго этажа выходила окнами в кущу дерев, а дальше, за чугунной оградой, в рытвинах и колдобинах лежала Приречная улица.
- Я к вам, собственно, с просьбой, - сказал Хряпов.
- К вашим услугам.
Савватий Елисеевич прошествовал через всю комнату и глянул в окно, словно ожидал увидеть там нечто новое, кроме июльской тьмы и гнилого света трактира "Три богатыря", что пятнами ложился на листья.
- Я хотел вас просить... как бы это объяснить... Если вам не трудно не углубляйтесь в разговорах с Михаилом Ксантиевичем в подробности нашего с вами контракта... суммы и прочего.
Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!
Хряпов вопросительно смотрел на меня.
- Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.
Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.
- Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
5.
По привычке я проснулся рано.
По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...
В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,
пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!
Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
- Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
- Желаю здравствовать, - сказал Степан. - Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
- Отменно, - сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? - и
обронил:
- Передай: буду.
Молчаливый Степан удалился.
Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже
для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной,
растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно
отдельное существо.
- Спустимся вместе? - дружелюбно спросил я.
- Подождите минуту, - сказал Михаил Ксантиевич и что-то страстно прибавил по-гречески - сердился на штаны, наверное.
Он натянул полосатые носки, вставил ноги в лакированные штиблеты.
- Готово.
Я растворил перед ним дверь.
- Прошу вас.
Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.
- Столовая - сюда, - отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
- Еще рано, - сказал я, - подождем немного.
Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажный Куприн в приложении к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких-то прогрессивных итальянцев, из которых, кроме хрестоматийного Кампанеллы, я никого никогда не мог запомнить.
- Доброе утро, господа! - раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", - подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.
От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.
- Нравится?- спросил он, подходя. - А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?
- Не очень, - сказал я.
Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.
- Жаль... Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?
Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.
- А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? - вдруг спросил он.
- Помилуйте, Михаил Ксантиевич! - воскликнул я. - Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.
- А мне как раз ребусы и нужны-с, - живо отозвался грек. - Для детектива ребусы - любимая литература-с... Это - как для боксера единоборство с грушей: держит форму.
- Вот вам... для формы- сказал Хряпов.
К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.
- Есть, конечно есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу... или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши...
Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.
- Завтракать подано.
- Ну, наконец-то, - сказал Хряпов. - Прошу, прошу...
В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.
По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.
- В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, - сказал я. - Какое великолепное зрелище!
- Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, -заговорил Хряпов. - Садитесь, садитесь, господа!
Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).
- Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Ксантиевич! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14