Собственно говоря, работать мог только Тилька. Он устанавливал мачты, прицеплял к ним реи, натягивал ванты и штаги. Владику и Нике оставалось просовывать в бутылку деталь за деталью. Дело было нехитрое, поэтому им хватало времени для споров.
Владик сказал:
— Без чертежа делаем. Вдруг что-нибудь не так? Ника фыркнула:
— Тебе же объяснили: главное, чтобы хоть немного было похоже. Задать программу, что это кораблик. Остальное само собой…
— Все равно страшно немного…
— Тебе все время страшно.
— Почему это все время?
— Потому что всегда канючишь и жалуешься…
— Я?! — возмутился Владик. — У тебя не язык, а швабра!
— А ты язва.
Тилька высунулся наружу.
— Опять ругаетесь? Если не перестанете, не буду работать! Лезьте в бутылку сами.
— Она и так все время лезет в бутылку, — сказал Владик. — В переносном смысле.
— Я что сказ-зал! — сердито зазвенел Тилька. Он был сейчас командир.
— Не будем, не будем, — поспешно пообещала Ника. И украдкой показала Владику маленький исцарапанный кулак.
Владик показал ей язык… Ника двинула Владика ногой. Владик шепотом сказал:
— Навязалась ты на нашу голову.
— Я? Навязалась? А кто меня позвал?
— А кто охал: «Я так люблю сказки»?
— Если бы в этой сказке не было нытиков…
— Если бы не было таких ядовитых медуз…
— Вот как тресну по загривку. И уйду.
— Ну и без тебя справимся, — сказал Владик, хотя в душе забеспокоился.
— Интересно, как это ты справишься? — язвительно спросила Ника. — Может быть, ты умеешь стрелять из рогатки?
— На кой шут мне рогатка?
— А как ты разобьешь бутылку? Да еще точно в полдень!
— Очень просто, О камни…
— Бедный ребенок повредился в уме, — печально сказала Ника. — Ты хочешь, чтобы клипер засел на камнях?
— Ой… — прошептал Владик. Он до сих пор об этом не думал.
— А кроме того, — продолжала Ника, — ты вообще-то представляешь, как это будет? Бутылка — трах! А на ее месте громадный кораблище. Мачты по пятьдесят метров. Тебя же пришибет или придавит, как глупую лягушку, если будешь рядом.
— Ой… — опять сказал Владик. — А как быть?
— Наконец-то головушка твоя заработала! «Как быть»… Бутылку придется забросить подальше на глубину, чтобы «Кречет» не сел на мель. А потом по ней трахнуть с берега из рогатки.
— А если промажешь? Бутылка будет на волнах прыгать…
— Не твоя забота. Я за полминуты успею пятнадцать раз выстрелить. И все разрывными… Они теперь безотказные…
— Это ты хорошо придумала, — признался Владик.
— Еще бы! Так что придется тебе, Владичек, меня терпеть. Пока не сделаешь корабль и пока не вернется Гоша… А уж потом…
— Что?
— Потом сказке конец, и ты от меня избавишься.
— Да не хочу я избавляться, — пробормотал Владик. — Просто хочу, чтобы ты не вредничала.
— А я хочу, чтобы ты не хныкал.
— А я хочу, чтобы ты…
— Опять?! — грозно спросил из бутылки Тилька.
— Нет, что ты! — хором сказали Владик и Ника. Мама иногда заглядывала в комнату и улыбалась. Она была очень довольна, что Владик познакомился с такой славной девочкой и что они так дружно мастерят кораблик. Мама была уверена, что Владик и Ника готовят экспонат для осенней выставки во Дворце пионеров.
Тильку мама не замечала: стеклянный барабанщик сливался со стеклом бутылочных стенок.
— Это такие динь-законы преломления света, — важно разъяснил он.
До вечера Владик и Ника успели поругаться еще несколько раз. Тилька наконец разозлился всерьез и зазвенел в бутылке, как сто сердитых колокольчиков. О том, что зря он связался с такими скан-динь-далистами и без-динь-дельниками. У него и так нет времени, скоро дождики — предвестники равноденственных бурь, все стеклянные музыканты готовятся к большим концертам, и только он торчит в этой бутылке, как горошина в глупой погремушке… Если завтра начнется дождик, пусть Владик и Ника на него, на Тильку, больше не рассчитывают!
8
Утром погода была ясная. Летняя. Никаких намеков на дождик и тем более на равноденственные бури.
Ника прибежала к Владику очень рано. Она была в школьной форме с белым фартуком. Владик удивился:
— Ты чего это как на праздник?
Ника объяснила, что, во-первых, и так праздник: не каждый день спускают на воду клипер. А во-вторых, под фартуком удобно прятать рогатку.
Они разбудили Тильку. Тот, сердито звякая, начал завязывать на снастях клипера последние узелки. Потом сказал из бутылки:
— Все динь-дон. Готово.
— Ой… — сказал Владик.
— Опять «ой»… Что? — поморщилась Ника.
— А название?
— Зачем? И так ясно, что это «Кречет».
— Все равно надо. На всякий случай, — настаивал Владик.
— Почему же заранее не написал?
— А почему ты не напомнила?
— А почему…
— Опять? — подал голос Тилька. — До чего несносные люди! Давайте я напишу!
— А ты умеешь? — удивилась Ника.
— Думаешь, если в школу не ходил, значит, совсем безграмотный?
Конечно, орудовать карандашом Тилька не мог. Это все равно, что Владик взялся бы писать телеграфным столбом. Ника расщепила химический карандаш, отломила от грифеля кусочек и просунула в бутылку. Тилька начал выводить на коричневом дереве лиловые буквы.
— Кы… Ры… Че…
— Твердый знак не забудь, — сказал Владик.
— Чего ты лезешь к нему под руку, — сказала Ника.
— Это ты лезешь в разговор, когда не просят!
— Ну-ка прекратите! — велел Тилька. И протянул грифель — Послюнявьте его как следует.
— Дай я, — предложил Владик. — У нее слюна ядовитая.
— А у тебя слюны вообще кет. Только слезы горючие.
— Скорпион с сережками, — вздохнул Владик.
— Рыданье в очках…
— Сейчас ка-ак…
— Всё! — сказал Тилька. Крупно и криво, но зато очень заметно на обоих бортах было выведено:
КРЕЧЕТЪ
Бутылка лежала на залитом солнцем подоконнике. Тилька, блестя розовой искоркой, выбрался из нее и сладко потянулся, раскинув прозрачные ручки.
— Длинь-дело сделано. Теперь только пробка нужна. Владик и Ника переглянулись.
— А… мастер не дал, — сказал Владик.
— А он и не должен. Пробку надо не стеклянную, а простую. Из пробкового дерева.
— Где же ее взять? — забеспокоилась Ника.
— Где-где! — рассердился Тилька. — Откуда я знаю? Идите во двор, поищите! Этого добра на мусорных кучах полным-полно!
Ника и Владик помчались во двор. Никаких куч там, конечно, не было, мусор сваливали в контейнеры, а их увозила машина. Ника язвительно глянула на Владика: «Сейчас начнешь ныть?» Но Владик не начал. Он набрал воздуху и закричал:
— Андрюшка-а!!
Во двор выскочил второклассник Андрюшка Лопушков — известный всей улице рыбак-любитель и добрый человек.
— Ты вроде бы собирал пробки для поплавков… — сказал Владик.
Андрюшка сбегал домой и подарил Владику и Нике прекрасную пробку — тугую и скрипучую.
— Тилька! Во какая! — похвастался Владик, вернувшись в комнату.
Но Тильки не было. К шпингалету была привязана суровая нитка. Она уходила из окна вниз и терялась в траве. На подоконнике химическим карандашом было нацарапано:
Миня вызвали на рипитицыю
— Просто мы ему надоели, — вздохнул Владик.
— Кто это «мы»? У меня с ним были прекрасные отношения.
Владик промолчал и вставил пробку в бутылку.
За белым, похожим на пароход стадионом «Юный моряк» лежал пустырь. Он зарос вперемешку сурепкой и белоцветом — пыльной высокой травой с пушистыми головками. В траве кое-где виднелись желто-серые глыбы песчаника. Торчало несколько столбов для веревок: тетушки из тайного клуба недавно пытались захватить эту территорию, но им оказали сопротивление ребята с улицы Матроса Кошки — те, что играли здесь в разведчиков и в пряталки.
Одним краем пустырь выходил на береговой обрыв — между оконечностью Приморского бульвара и яхт-клубом. Под обрывом громоздились обломки скал, за ними, у самой воды, тянулась узкая полоса галечника. Дно здесь круто убегало на глубину. Ника и Владик решили, что это место — самое подходящее для спуска «Кречета», если ветер будет дуть от берега.
Ветер дул от берега. Мягкий и теплый. Владик отбросил газету, в которую была завернута бутылка. Газетный лист поплыл по ветру к обрыву. Он задевал головки белоцвета, и похожие на шелковистых пауков семена летели за ним.
На пустыре сейчас никого не было. Только трещали кузнечики. Их звон был похож на звук Тилькиного барабана.
«Жалко все-таки, что Тилька убежал», — подумал Владик. Но вслух не сказал: Ника опять заявит, что он хнычет.
Владик положил бутылку на плоский камень. Потом они с Никой вышли на обрыв. Море было спокойное. У берега — темно-зеленое, дальше — очень синее. У скал плавали медузы, похожие на громадные белые пуговицы. До воды было метров пятнадцать.
— Добросишь? — строго спросила Ника. — Не грохнешь о камни?
— Не грохну, — серьезно сказал Владик. — Но я боюсь: бутылка упадет слишком близко от берега.
— А что делать?
— Давай спустимся, я отплыву с бутылкой метров на тридцать и сразу вернусь… Ты попадешь с тридцати метров?
— Не волнуйся…
Ника посмотрела на часики.
— Поторапливайся, — велела она. — Пять минут осталось.
Прозевать точное время они не боялись: ровно в полдень на бастионе, у выхода из бухты, грохала старинная пушка. Но к этому моменту бутылка должна плавать в нужном месте, а Ника — стоять с рогаткой наготове.
Владик повернулся, чтобы бежать за бутылкой.
На камне бутылки не было.
Она была в руках у волосатого парня. Он сидел на велосипеде и, опираясь ногой о камень, вертел бутылку перед носом. Два других парня — тоже на велосипедах — тянули к бутылке руки.
Владик и Ника подбежали.
— Дайте, пожалуйста, это наша, — быстро и осторожно сказал Владик.
Парень приподнял над седлом обтянутый джинсами зад и обернулся. У него было круглое мясистое лицо, очень похожее на лицо Игнатии Львовны.
— Что за писк? — спросил парень и осклабился.
— Это наша, — повторил Владик.
— Кыш, мотыльки, — сказал другой парень и перехватил бутылку. — Ну-ка, ну-ка? Чегой-то в ней такое? Братцы, музейная вещь! — Он приподнял черную, будто нарисованную бровь. — А что нам дадут на рынке за этот экспонат?
Он подбросил и ловко поймал бутылку за горлышко.
У Владика подскочило и упало сердце.
— Это наша! — отчаянно сказал Владик.
— А доказательства? — вкрадчиво сказал третий парень — длиннолицый и белобрысый.
Ника решительно протянула руку:
— Дайте сюда!
— Цыц, сявка-малявка, а то отшлепаю, — добродушно сказал парень с мясистой рожей. И отодвинул Нику. Ника отлетела в стебли белоцвета и заорала:
— Отдай сейчас же, шпана проклятая!
— Такие маленькие и так ругаются, — укоризненно сказал парень с нарисованными бровями. И опять кинул бутылку. Владик бросился к нему и отлетел от встречного толчка.
Парни оттолкнулись от камня и поехали, перебрасываясь бутылкой, как мячиком.
…Владику казалось, что это было очень долго. Что он несколько часов гонялся за парнями, то умоляя отдать бутылку, то ругаясь, то угрожая милицией. Он не стеснялся ни слез, ни своего крика. Главное — успеть. Потому что — последний день, последний срок! Неужели все погибнет из-за глупой случайности? Из-за каких-то гадов, которые захотели погоготать и поиздеваться…
Они носились между камней, терзая колесами траву и кидая бутылку из рук в руки. И каждый раз она могла, грохнуться! И минуты бежали!..
Владик выдохся и встал, опустив руки. И увидел рядом Нику.
— Осталась минута, — как-то очень спокойно сказала
Ника.
— Не успеть.
— Если бросить с обрыва, успеем.
— Они не отдадут…
Ника, сжав губы, размотала рогатку и взяла из кармашка сухой глиняный шарик.
— Беги к ним. Как поедут, я грохну по колесу. Из колеса будет дым.
— Нельзя. Они уронят бутылку, она разобьется.
— В траве, может, не разобьется.
Владик опять бросился к велосипедистам. Они заржали, им нравилась такая игра.
И в этот миг, растолкав теплые пласты воздуха, мягко ухнула на бастионе пушка.
— Ура-а-а! Салют! — заорал парень с мясистой рожей и швырнул бутылку высоко-высоко.
Владик видел, как она вертится в воздухе, разбрасывая искры. Потом, достигнув самой верхней точки полета, она замерла на миг…
И взорвалась!
Воздух туго ударил Владика и опрокинул в траву.
Мгновенная тень накрыла пустырь. Узкое темное тело повисло над землей на высоте трехэтажного дома.
И Владик увидел, что это корабельный корпус.
В те секунды, лежа в стеблях белоцвета, Владик увидел сразу очень многое. Как вскакивают на велосипеды и, пригибаясь, мчатся прочь похитители бутылки. Как Ника со сжатыми губами медленно опускает рогатку. Как длинное тело корабля, обросшее снизу слоем серых ракушек, плавно передвигается в сторону обрыва…
Владик вскочил.
Возникший в воздухе клипер не падал, не снижался.
Он плыл к морю, словно понимал, что именно там его место, его жизнь.
Владик задохнулся от восторга. С полминуты он молча смотрел на это радостное чудо. С желтых реев клипера сами собой скользили, расправляясь на ветру и округло надуваясь, снежные паруса.
— Это ты выстрелила?! — крикнул Владик Нике. У Ники были широко открыты глаза, и клипер отражался в них белыми огоньками.
— Да! — крикнула она. — Я решила: пускай лучше на земле останется, чем совсем пропадет! Пускай даже разобьется! Как-нибудь починим и спустим!
— Он не разобьется! — ликовал Владик. — Он понимает!
— Ты думаешь? — сказала Ника.
9
Клипер был уже над морем.
— Сейчас, сейчас, — прошептал Владик. — Смотри, он ищет место, где опуститься.
Но клипер не снижался. Неторопливо и ровно уходил он от берега на прежней высоте.
— Стой! Ты куда? — закричал Владик и бросился за кораблем. — Опускайся! Опускайся, «Кречет»!
Клипер не слышал. Или не понимал. Или не хотел спускаться. Он уплывал и был уже в сотне метров от кромки обрыва. И Владик понял, что скоро Гошин клипер уйдет далеко-далеко. Дальше желтого обрывистого мыса с похожим на белый карандаш маяком, дальше синих сторожевиков, которые маячат у горизонта. И растает, как тают маленькие светлые облака.
— Не надо! Подожди!! — крикнул Владик. Но «Кречет» продолжал свой бесшумный, ровный путь.
Больше Владик не кричал. Он почувствовал, что громадному, окрыленному солнечными парусами кораблю нет никакого дела до мальчишки, который мчится где-то далеко позади и внизу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13