— Томка, кто это сюда пришел? Немая, что ли? — крикнул Томилин неприятным, каким-то скрипучим голосом. — Что ей надо?
«Интересно, что та скажет, — подумала я, скосив глаза на знакомые пустые коробки в шкафу. — Нужно хоть немного потрепать нервы…»
— Это из газеты какой-то… Газетчица, насчет рекламы, — послышался голос Тамары. Я услышала, что та пытается свободной рукой набрать номер телефона. Интересно, для кого у нее появилось вдруг срочное сообщение? Ясно, что надо торопиться, некогда больше комедию тут разыгрывать.
— Тебя что, звали, что ли? Давай катись отсюда! — небрежно махнул рукой в мою сторону Томилин.
И тут я взбесилась. Честное слово, и впрямь почувствовала себя оскорбленным рекламным агентом, которому директор, образно говоря, плюнул в душу. Какое хамство, какое неуважение все-таки встречается в нашей рекламной работе! А мы ведь тоже трудимся в поте лица, с утра до ночи ноги сбиваем в поисках рекламодателей, вам же двигаем торговлю, свиньи! И такое отношение! А вдруг и правда на моем месте сейчас была какая-нибудь юная особа, которая после встречи с этим орангутангом побежала бы по зимней улице в слезах? И это перед самым Новым годом, накануне праздника.
Томилин и понять ничего не успел, как я в два прыжка очутилась у него за спиной, резким движением опрокинула назад плешивую головенку, с хрустом вывернула руку. «Хам, убийца», — так и клокотало у меня внутри.
Серенькие, как само воплощение житейской тоски, глаза господина Томилина закатились от боли и страха. Никаких комедий и сюсюканий. Только допрос. А если понадобится — с применением болевых приемов.
— А-а-а… пусти. Ты чо? — прохрипел в моих руках хозяин «Гнома», оставшийся директором в единственном числе. Рано обрадовался, гад! Прежде времени чужое место обсиживаешь. Интересно, по каким это деревням ты вчера в продмаги ездил? Уж не в Пупырловку ли с Нечаевкой, чтобы подготовиться к встрече Володьки на высшем уровне? Сейчас все сам расскажет как миленький. Я несколько ослабила хватку, чтобы Томилин мог говорить…
— А-а-тпусти, — снова попросил он, но уже более жалостливым тоном.
— Только после того, как все скажешь…
— Что, сейчас многие так рекламу добывают? Новая мода пошла? — спросил он сквозь зубы, и я даже усмехнулась от такого предположения. А что, в таком способе есть свои преимущества! Несколько приемов карате, газовый пистолет к уху или финку к печени — и дави на свои педали, пой соловьем… «В настоящий момент мы проводим широкомасштабную рекламную кампанию и одновременно ищем спонсора…» — И ножичек по миллиметру вперед двигаешь, чтобы внимательнее слушали. Да, забавную фигуру я представляю сейчас в глазах Анатолия Сергеевича Томилина — новая генерация рекламного рэкета.
— Ладно, сделаю что надо. Только отпусти. Больно же, — попытался вывернуться из моих рук Томилин, но с этим человеком я почему-то была особенно неумолима, словно вершитель правосудия.
— Отпущу, когда ответишь по порядку на все вопросы. Вопрос первый: в какой деревне ты вчера был в командировке?
— В деревне? — удивился Томилин. И правда, обычно ревнивые жены задают такие вопросы: с кем был, где был? Но вряд ли обезьяна имеет какую-нибудь жену, даже ревнивую стерву. — Я много мест объехал. Был в Горшкове, в Негорюевке, потом сразу проехал в Красновку к одному пасечнику знакомому. У меня мед дома закончился… И мяса к празднику надо было хорошего взять.
— А в Нечаевке?
— Так это же совсем в другой стороне, на левом берегу! Зачем мне туда надо? Слушай, отпусти, я сейчас милицию вызову. Тамара, набирай ноль-два, здесь бандитка какая-то! — закричал Томилин, но я рукой обхватила ему горло сзади и на время перекрыла кислород.
— Милицию уже без тебя вызвали. Видишь, я уже здесь? — сказала я тихо, но убедительно. — Второй вопрос: зачем тебе понадобилось вводить в детский фонд «Открытое сердце» Кривина? Какая преследовалась цель?
— Да никакой! Отпусти руки, я нормально говорить буду, — возмутился Анатолий, и я увидела, что он действительно готов говорить. Понял наконец-то, что идет процедура несколько необычного, прямо скажем, садистского, но все-таки допроса. Но как прикажете по-другому действовать с негодяями? Целовать их в маковку? От одной этой мысли меня слегка передернуло, и я с готовностью убрала от Томилина свои руки.
— Никакой цели я не преследовал, — опять недовольно повторил Анатолий. — Хотел помочь одному человеку, вот и все…
— Вы имеете в виду Павла Андреевича Ежкова? Вашего бывшего учителя истории? — спросила я быстро.
— А вы откуда знаете? — поежился Томилин, разминая свои затекшие плечи. — Ну да, Павла Андреевича. Что тут криминального?
— Только то, что Павел Андреевич этой ночью был убит. Есть предположение, что это связано с деятельностью фонда «Открытое сердце». И в тот же день, немного раньше, был убит, буквально расстрелян в упор ваш компаньон — Владимир Кривин. Такие вот… совсем некриминальные дела, — сказала я, глядя в водянистые, неприятно бегающие глаза Томилина.
Показалось, что после моих слов они стали совсем белыми. Анатолий Сергеевич весь вдруг сморщился, словно от резкой боли — как будто бы его с силой кто-то ударил сверху, — обхватил голову обеими руками и застыл с этим диким выражением на лице. Неужто он ничего об этом не знал? Или так ловко притворяется? Прошла минута, потом еще одна, а Анатолий Сергеевич Томилин так и сидел неподвижно, зажмурившись, со страдальческой гримасой на лице. Я слегка толкнула его в плечо, но он никак не реагировал. Черт возьми, тоже что-то вроде обморока, не иначе. Не забыла ли я в квартире Ежковых нашатырный спирт? Пузырек нашелся в сумке-выручалочке, и я быстро поднесла его к лицу Анатолия.
— Не надо, — отмахнулся он. — Все в порядке. Но как же… Павел Андреевич? Как на такого человека могла подняться рука? Вы ничего не напутали? Может, все-таки… ну, инфаркт, инсульт, мгновенная смерть?
— Выстрел в подъезде. Как в Галину Старовойтову, — уточнила я непонятливому Томилину, на глазах которого (я ничего не путаю!) теперь тускло заблестели слезы. — Разница лишь в том, что та была депутатом, а Павел Андреевич — просто пенсионером. Кому он мог понадобиться? Вы существенно поможете следствию, если расскажете все, что вам известно, в подробностях.
Анатолий Сергеевич кивнул и начал говорить. Павел Андреевич действительно учил его когда-то истории и был самым любимым учителем в школе. В то время Толик Томилин мечтал заняться археологией, штудировал исторические монографии и справочники, вовсю готовился к поступлению на истфак. Но завалил сочинение и в университет не прошел по конкурсу. А потом — армия, женитьба, попытки самостоятельно зарабатывать на жизнь, развод, алименты, торговля, коммерция… Томилин вспомнил про Павла Андреевича, когда получил письмо из детского фонда «Открытое сердце», подписанное рукой учителя. Ностальгические воспоминания о школьной жизни, дерзких неосуществленных мечтах особенно навеяла закорючка росписи Павла Андреевича, в точности такая же, как возле давних пятерок в дневнике. Они встретились и по-настоящему обрадовались друг другу. Толик был удивлен, увидев своего любимого учителя в отличной форме: бодрым, по-прежнему деятельным и переполненным идеями. Володьку Кривина ничего не стоило уговорить отстегнуть от фирмы пару раз денег на благотворительность для фонда, уверив того, что это необходимо в целях рекламы и торговой политики. Но чтобы еще больше заарканить генерального директора, однажды учитель и ученик придумали идею включить Кривина в попечительский совет и совет председателей «Открытого сердца», что и было сделано в октябре. Кривин дал согласие, так как во всем доверял стратегическому уму компаньона, и больше про детский фонд в фирме «Гном» никто не вспоминал. Процедура принятия Кривина в какие-то там председатели или попечители прошла чисто формально, была сделана на бумаге, но после этого Анатолий Сергеевич уже не считал нужным обсуждать каждую переводимую в фонд мелкую сумму.
Вот, собственно, и все, что рассказал мне Анатолий Сергеевич.
— И большие были суммы? — поинтересовалась я невольно.
— Да что вы! Честно говоря — пустячные. То артистов полусамодеятельных оплатить. То автобус заказать. А иногда и просто несколько ящиков конфет или печенья привезти — и то радость, — печально вздохнул Томилин.
А я теперь удивлялась: и отчего с первого взгляда он показался мне таким Квазимодой? Нормальный мужик, даже приятный. Волосы светлые, уши — как у мальчишки-подростка, даже веснушки кое-где на носу проглядывают. Вот что значит потерять над собой контроль, утратить равновесие. Видно же, что человек на самом деле испытывал удовлетворение, пытаясь помочь своему бывшему учителю. Что это я на него вдруг так наехала?
— Так кому мог помешать Павел Андреевич? — спросила я Томилина уже примирительным тоном. — Что вы на этот счет думаете?
— Даже не представляю. Не представляю, невозможно представить, — повторил он несколько раз в полном отчаянии.
— Ладно, но как быть с Кривиным? Тут-то наверняка есть какие-то зацепки, которые вам известны? Конкуренты фирмы, всякие денежные дела. Кому «Гном» перешел дорогу?
— Понятия не имею. Ничего такого особенного… Занимаемся своим делом — в основном с оптовиками контачим. В селах есть постоянные точки, там карамель хорошо идет, всякая дешевая халва. Гораздо выгоднее этим заниматься, чем шоколадками — впрочем, как приспособишься… Фирма «Сказка» одно время наезжала и еще одна — «Сладкая тайна», но после того, как Вовка нашел «крышу» надежную, все сразу отлипли. Ведь тут какое дело? Фабрик, где продукция производится и договориться можно по дешевке, — наперечет, а продавцов пруд пруди, невольно приходится друг друга локтями толкать… Но ведь не убивать, в самом деле? Глупость какая-то… Чушь, — пробормотал Анатолий Сергеевич, несостоявшийся историк или, возможно, археолог. Эх, поднажать бы тебе, Толик Томилин, тогда после школы на успеваемость, глядишь, копался бы теперь в древних захоронениях, а не в этой кровавой истории!
— А кто ваша «крыша»? Штырь?
— Ну да, это все знали. Я, правда, никогда его не видел…
— А брата Кривина видели? Вы с ним знакомы?
— Позавчера… или нет, дня три назад первый раз познакомились, а так только по телефону раньше общались. Помогал с транспортировками по своим связям, особенно из ближнего зарубежья. Сейчас ведь так просто такие дела не провернешь. А Станислав Алексеевич мог обо всем, что надо, запросто договориться. Не бескорыстно, разумеется. Но в нашем деле надо уметь делиться, это я с первого дня понял. Мы с Кривиным ведь тоже случайно познакомились, и вообще мы разные люди. Но зато однажды четко договорились — чего, кому и сколько, а больше друг к другу и не лезли. Я кручусь, он водку пьет — никаких проблем. Зато когда его брат вагончик-другой с Украины поможет пригнать без грабительских пошлин — и некоторое время за фирму можно не беспокоиться. А мне только этого и надо, чтоб жить никто не мешал, — вздохнул Анатолий и вдруг добавил: — Мы ведь с Павлом Андреевичем одну работу начали вместе. Ну, про начало века, время первой революции, он мне помогал очень…
Ну и ну! А тут у нас в конце века свое кровавое воскресенье приключилось. Или, если быть точнее, понедельник — день тяжелый. Никак наше время не дает отвлечься на историю прошлого — так и выстреливает в лицо настоящим, тоже почему-то кровавого цвета.
— О чем вы говорили со Станиславом Кривиным? — продолжала допытываться я у Томилина. — Постарайтесь вспомнить как можно подробнее весь разговор, не пропустить ни слова.
Анатолий постарался: обмен рукопожатиями, притворное восклицание: «Именно таким я вас и представлял», от которого полыхнули огнем уши — Станислав Кривин явно представлял иную внешность своего телефонного компаньона. Затем немного коньяка с мороза… Было видно, что Станислав Алексеевич относился к своему младшему брату, к Володьке, снисходительно, как к дурачку. Он то и дело подчеркивал, что помогает исключительно из чувства родственного долга, семейной морали и т. д. и т. п. Станислав вообще казался спокойным, разумным барином по сравнению с братом, которого пустым прожигателем жизни называл и беспрерывно над ним подшучивал. Станислав Алексеевич буквально захохотал, когда увидел, в каком убогом сарае ютится фирма «Гном», и прочитал целую лекцию о взаимосвязи внешнего имиджа и процветания фирмы. Говорил о том, что настоящая фирма должна иметь и хорошую «морду», и приличную секретаршу, а не кривоногую страхолюдину… По-хорошему, следует в разумных пределах заниматься также благотворительностью, чтобы в определенных кругах постепенно обретать солидный вес, набирать очки…
— В этом месте Владимир припомнил про «Открытое сердце» и похвалился, что практически сам возглавляет этот фонд, — продолжал Анатолий. — И Станислав Алексеевич, на удивление, обрадовался, начал нас хвалить, расспросил про все подробности, касающиеся фонда, бумаги полез изучать. Мне даже что-то такое показалось… Странно как-то…
— Что странно?
— Ну, он сразу таким серьезным сделался, стал с братом говорить подчеркнуто уважительно. А потом Владимир и сам удивлялся очень. Говорит, не знал, что этот детский сад может быть на самом деле нужен… Он ведь брату своему как богу доверял. Знал, что во многом благодаря ему держится. Да, еще Станислав нас за бандитов ругал, обозвал брата вандалом или вандаммом — не помню точно… Сказал, что нужно иметь дело с цивилизованными людьми, а это — позавчерашний день, надо от этого уходить…
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20