Глава 1
Явпилась глазами в экран моего домашнего кинотеатра, наблюдая за захватывающими кадрами нового французского фильма «Видок» с Жераром Депардье в главной роли. Фильм в самом деле впечатлял, тем более что — в отличие от аналогичных забойных блокбастеров американского производства — все было снято на редкость правдоподобно и достоверно, вплоть до широких желтозубых улыбок. Ибо в девятнадцатом веке такая бытовая мелочь, как отбеливающая зубная паста, еще не была изобретена.
Тетушка вошла в комнату так же бесшумно, как если бы она была кошкой. Кстати, о семействе кошачьих. Не далее как позавчера она ввела в нашу доселе тихую квартиру непонятное существо, представлявшее собой нечто среднее между клубком пряжи на ножках и непомерно разросшимся хомячком. Существо было задекларировано как котик. Этим котиком тетушка утоляла жажду общения с братьями нашими меньшими и реализовывала клондайки нежности, накопившиеся у нее с давних времен. Котика звали то ли Тема, то ли Тима, и он обладал удивительной способностью все сшибать и демонтировать. Это касалось и громоздких вещей типа гладильной доски вместе с утюгом на ней, которые котик Тима-Тема не мог сдвинуть, казалось бы, по определению.
По внедрении в дом живой твари тетушка стала притихшей и умиротворенной. Передвигалась по квартире совершенно бесшумно, с Темой-Тимой на руках. Хотя по отдельности они представляли собой удивительно шумные единицы, что тетушка со своими рассуждениями о настоятельной необходимости моего скорейшего замужества, что котик, существо невероятного аппетита и невероятных же моторных качеств. Но в полном соответствии с законами арифметики минус на минус дает плюс: два шумных существа, объединившись, дали в результате совершенную тишину.
— А, фильм смотришь? — спросила тетя Мила. — Что за фильм-то? С Депардье? Это где он играет метрдотеля у какого-то принца…
— Нет, — ответила я, — это другой. Тут он играет начальника полиции Парижа Франсуа Видока.
— Ага, — кивнула тетушка, — вспомнила. Это где убийца — журналист?
До меня сразу не дошло, что она, собственно, сказала. А когда дошло, то я, невольно выругавшись, выключила фильм и повернулась к любезной родственнице со словами:
— Ну, спасибо, тетушка, просветила. Это как в анекдоте, да? «Хорошая книга, никогда не угадаешь, кто во всем виноват. Почитай обязательно, не пожалеешь. Я только на предпоследней странице догадался, что убийца — парикмахер». Большое тебе спасибо!
— А что такого? — выговорила тетя Мила. Потом несколько смутилась и, погладив Тиму-Тему, добавила: — Просто я уже видела этот фильм.
— Да я поняла…
— Ты, Женя, не расстраивайся, — отозвалась она. — Ничего страшного, честное слово — ничего страшного. Между прочим, этот Видок стал прототипом для бальзаковского Вотрена.
— Очень за него рада, — буркнула я.
— За Вотрена?
— И за Бальзака тоже. Ну, тетушка, благодаря твоим стараниям я теперь свободна, у меня появился лишний час. Надо посвятить его себе, любимой.
— Да, конечно, конечно, — отозвалась она. — Ты, Женя, вообще странный человек: то развиваешь бурную деятельность и не спишь по нескольку ночей кряду, то, знаешь ли, лежишь на боку и совершенно ничего не делаешь. Даже я вот меньше похожу на старуху, чем ты в такие моменты.
— Опять пошла агитация в пользу физкультуры и спорта… — вяло отозвалась я. — «Главный академик Иоффе доказал, что чай и коф-фе вам заменят спорт и проф-фи…»
— «…лактика», — договорила тетя. — Кстати, Женя, как тебе этот котик? Он у нас уже два дня живет, а ты до сих пор не сказала, что о нем думаешь.
— Да я о нем не думаю, — отмахнулась я. — Я вообще животных не люблю. Котов там всяких, псов… крокодилов-бегемотов.
— Ну, еще бы ты сказала что-нибудь другое… — разочарованно сказала она.
Я встала, извлекла DVD-диск с «Видоком» и со вздохом уложила его в коробочку. Котик мяукнул, вырываясь из рук тети Милы, и вскарабкался на портьеру. Сделал он это с врожденным мастерством профессионального верхолаза.
— Ох, не люблю я эту живность… — уныло повторила я.
И в ту же самую секунду раздался телефонный звонок.
* * *
Тетушка взяла трубку и произнесла почему-то басом, хотя у нее всегда был вполне нормальный женский голос:
— Алло! Да. Добрый вечер. Евгению Максимовну? Одну минуту. Тебя, Евгения Максимовна, — протянула она мне трубку.
— Слушаю, — сказала я.
— Здравствуйте, Евгения Максимовна, — зазвучал в трубке весьма тонкий, даже чуть писклявый, но, несомненно, мужской голос. Такими голосами, говорят, обладали евнухи в сералях.
— Добрый день, — сказала я, и в ту же секунду чудесный котенок Тима-Тема прыгнул с портьеры прямо мне на плечи. Я аж присела. — С кем имею честь?
— Меня… гм… зовут Федор Николаевич, — представился звонивший. — Федор Николаевич Нуньес-Гарсиа.
— Простите?
— Нуньес-Гарсиа, — терпеливо повторил Федор Николаевич. — Вы, может быть, слышали обо мне или… Словом, я директор тарасовского цирка. А моя фамилия, как вы сами понимаете, испанского происхождения. Моя мать — испанка, которую привезли из Мадрида в конце тридцатых, когда там шла гражданская война. Ну, как мать знаменитого хоккеиста Харламова. Правда, по паспорту я — Лаптев, но я предпочитаю именоваться Нуньес-Гарсией, потому что я не только администратор, но еще и выступаю в качестве дрессировщика. Точнее, выступал до недавнего момента. Хищные звери — это мой конек, — сообщил мой собеседник, невольно скаламбурив.
— Прекрасно, — пробормотала я. — Но видите ли, уважаемый Федор Николаевич, я не поняла сути. Что вы от меня хотите?
— А, это да, это — да. Евгения Максимовна, нам нужно встретиться. Мне рекомендовали вас как прекрасного специалиста в своей области, и я хотел бы сотрудничать именно с вами.
— Ну хорошо, — кивнула я. — Давайте встретимся. Где вам удобнее?
— Мне удобнее в своем кабинете, — отозвался он. — Дело в том, Евгения Максимовна, что в настоящее время я предпочитаю не высовываться никуда, да и… Словом, и не телефонный это разговор.
— Значит, в вашем кабинете? — переспросила я.
— Да, у меня, на улице Слонова. Правда, замысловато: цирк на улице Слонова? Кстати, скоро я привезу в город замечательную программу со слонами. Индийскими. Если, конечно, доживу до нее. — Далее послышался трубный звук, какой издает полузасоренная раковина, всасывающая воду, а за ним прозвучало пояснение: — Это у меня насморк, извините.
Ссылка на насморк, данная в тесном соседстве с пессимистической фразой «если доживу…», меня впечатлила. Я отозвалась:
— Хорошо, Федор Николаевич. Мне приехать прямо сейчас?
— Желательно, — промолвил он. — Адрес: Слонова, 81, городской цирк…
— Благодарю вас, я знаю, где находится цирк. Недавно там была на концерте Нильды Фернандеса и Бориса Моисеева. Вы лучше объясните, как мне найти ваш кабинет.
— О, это очень просто, — сказал Федор Николаевич. — Решительно просто. Я предупрежу охранника на входе, и он вас проведет. Потому что в цирке все так запутано, что даже я порой не могу разыскать собственный кабинет. Я же всего второй год директором, а рассеянность у меня еще та… Сосредоточиться могу только со зверями. Зверь же не станет медлить: пасть разинет да и откусит что-нибудь, стоит только зазеваться.
— Понятно, — сказала я, — откусит. Но мне не хотелось бы, чтобы мне что-нибудь откусили.
— Словом, вы приедете?
— Да, — ответила я и положила трубку.
— Ну что? — сказала тетушка. — Кто звонил? Я слышала, там какой-то кудахтающий и бултыхающийся голос проклюнулся. Так, наверное, заговорила бы бочка, до половины наполненная огуречным рассолом.
— М-да, дорогая тетушка, у тебя никогда не хромало образное мышление, — мрачно отозвалась я. — Между прочим, тут нарочно не придумаешь: не успела я выразить свое неудовольствие окружающей меня флорой и особенно фауной, как позвонил и попросил о встрече не кто-нибудь, а директор нашего цирка, он же — бывший дрессировщик.
— Директор цирка? — переспросила тетя Мила. — Тлисов, что ли? Он же, по-моему, не дрессировщик, а работал в эксцентрическом жанре. Клоун то есть.
— Не знаю, о каком клоуне Тлисове ты говоришь, но звонил совсем другой человек. Этакий мачо с фамилией чуть ли не Васко да Гама.
— Васко да Гама?
— Шутка. Фамилия его — Нуньес-Гарсиа. Представляешь?
— И он — директор цирка? — спросила тетушка.
— Директор.
— А куда Тлисова дели? Я точно знаю, что фамилия директора нашего цирка Тлисов. Когда я работала юристом, у нас были с ним дела. А, ну да! Тлисова же сняли — там какое-то нечистое дельце открылось. Совершенно верно. Значит, теперь вместо него директором… м-м… Гарсиа Лорка?
— Ты, тетушка, еще Гарсиа Маркеса вспомни, — улыбнулась я. — Лорка — это поэт. А нашего укротителя зверей и по совместительству директора цирка зовут Нуньес-Гарсиа. У него мать — испанка. А сам он, кажется, чудак…
* * *
Чудак с экзотической фамилией Нуньес-Гарсиа оказался высоким сухощавым человеком, чем-то напоминающим Жака Паганеля, только остригшего волосы и надевшего очки в не совсем типичной для него, то бишь для месье Паганеля, оправе. У Федора Николаевича был внушительный кадык, который во время разговора двигался вверх-вниз, и чем экспрессивнее говорил директор цирка, тем больше была амплитуда движений. Кроме того, длинное и сухое его лицо было оснащено внушительными, торчащими в стороны усами, которые не воспринимались слитно с обликом и казались накладными, хотя, бесспорно, были натуральными.
Когда я вошла, директор перебирал бумаги с такой поспешностью, словно они жгли ему пальцы. При моем появлении он дернул головой так, что очки свалились с переносицы, и проговорил:
— Я занят. Зайдите попозже. У меня, некоторым образом, посетители!
Я, откровенно говоря, юмора не поняла. Четко договаривались на определенное время, и вдруг извольте получить: занят он, посетители у него! А где они, посетители? Нет же никого, кроме меня. Собственно, я и есть «посетители». Только в единственном числе.
— Федор Николаевич… — решительно начала я. Кадык директора цирка заплясал, как ударник аппарата для вбивания свай.
— Вы ведь по поводу номера с эквилибристами? Номер зарезан, говорю вам, и попрошу обойтись безо всяких апелляций!
— В самом деле? — переспросила я. — Честно говоря, Федор Николаевич, меня не очень сильно волнует судьба номера, исключенного из программы. Мы с вами уславливались о встрече. Я Охотникова, мы говорили с вами по телефону буквально два часа тому назад.
Чудак директор откинулся в кресле назад и стал щуриться. Выражение его лица приняло откровенно комичные формы. Сам он, без сомнения, этого не замечал.
— Ах, простите, тут у меня маленькая запарка, — произнес он растерянно, а затем автоматически поднял трубку зазвонившего телефона и рявкнул со звенящими металлическими нотками в голосе: — Меня нет! Кто говорит? Говорит автоответчик! Все, на сегодня я закрыт! Вот ироды, — заговорил он, снова сменив тон, и повернулся ко мне, — нет никакого покоя. У вас, Евгения Максимовна, случаем, нет запасных ушей? А то мои отваливаются. От постоянных разговоров, звонков, требований разных дурацких…
— Перейдем все-таки к делу, — скромно напомнила я, поняв, что этот монолог может продолжаться довольно длительное время. — Я вас слушаю, Федор Николаевич.
— Да, конечно, конечно… Словом, Евгения Максимовна, я попал в совершенно непонятную ситуацию. Непонятную, по крайней мере, мне. Я… в такие ситуации еще не попадал, хотя жизнь у меня довольно богата впечатлениями. Я бывал на гастролях во многих странах мира — в Японии, Италии, Канаде, на исторической родине в Испании, наконец. Я многое пережил. Моя бывшая работа сопряжена с нервными встрясками — сами понимаете, постоянное соседство со свирепыми хищниками… Хотя лично мне звери давно уже не кажутся свирепыми. Я, в некотором роде, воспринимаю их не как существа, которые требуется укротить, а скорее как коллег по ремеслу, что ли. Я у них вроде как за главного, и все. Наподобие… дирижера у оркестрантов, что ли. Много лет работал… стаж… и вообще… Но, честно говоря, ни разу я не встречался со столь непонятными форматами дела, как то, в которое угодил я сейчас. Уф… вступление можно считать законченным.
«Да, для вступления более чем достаточно! — подумала я. — Однако этот тигриный дирижер весьма многословен, его полосатый коллега за это время не один килограмм мяса сожрать может. Причем — вполне еще живого мяса».
— Да, я вас слушаю, — как шаман заклинание, в который раз повторила я. Директор смерил меня пристальным взглядом, привстал за столом и, вытянув длинную шею, прошептал:
— Словом, Евгения Максимовна… на моих тигров кто-то охотится.
— Простите, — недоуменно произнесла я, — но мне не совсем понятно… то есть как это — охотится? Тут, кажется, не Индия и не Бангладеш, чтобы… Как это?
— Очень просто. Кто-то открыл сезон охоты на моих тигров. В самом что ни на есть буквальном смысле! То есть, конечно, не совсем буквальном, но… Понимаете, некие злоумышленники… гм… покушаются на моих тигров. А это очень дорогие существа!.. Не мне лично дорогие, хотя мне мои тигры, конечно, дороги, а вообще — по стоимости. Вам известно, Евгения Максимовна, сколько стоит один тигр? Нет? Так вот, стоимость одного тигра исчисляется даже не тысячами, а десятками тысяч долларов, понимаете? Короче, стоит он как хороший джип! — И директор уставился на меня пронзительным взглядом круглых глаз, верно, призывая к тому, чтобы я ужаснулась вместе с ним потенциальной возможности похищения тигров.
Но я не ужаснулась. Федор Николаевич, конечно, был наполовину испанцем, но менталитет у него был откровенно наш, русский: он долго запрягал, но быстро ехал — то есть сначала томил предисловиями и предысториями, а как перешел к собственно проблеме, то пустился в такой калейдоскопический опор, что я ничего и не поняла. Очевидно, уважаемый директор перескакивал с пятого на десятое, пытаясь донести до меня самые эмоциональные моменты своей проблемы. А была ли проблема?
— Вы не понимаете?
1 2 3 4