- Вы это серьезно? Что ж, идемте. Я тоже с удовольствием послушаю.
- Подите проч! - заорал я.
Вор усмехнулся и побрел своей дорогой.
Я закурил сигарету. У меня тряслись руки. Не от стыда, как раньше, в магазине, а от злости. Будь этот ворюга с меня ростом или чуть поменьше, я бы догнал его и избавил от оставшихся зубов. Надо пойти к Ливайну и потребовать, чтобы он провел инвентаризацию. Тогда сразу выяснится, что одна зажигалка похищена. Но после того, как управляющий окатил меня ушатом холодного презрения, я не испытывал ни малейшего желания помогать ему.
К машине приблизился патрульный полицейский.
- Это ваша машина, сэр?
- Разумеется, моя!
- Не соблаговолите ли вылезти? Есть разговор.
Недоумевая, я выбрался на тротуар.
- Взгляните, - сказал полицейский. - Вы нарушили правила стоянки. Здесь красный бордюр.
- Ничего подобного! - возмутился я. - В красной зоне только передний бампер, а колеса далеко за чертой, и я никому не мешаю. Могли бы уж сделать мне поблажку...
- Не спорьте со мной, сэр, - устало процедил полицейский, извлекая из кармана книжечку с квитанциями. - Обычно я ограничиваюсь устным замечанием и прошу водителя переставить машину, но вам выпишу штраф за препирательства. Слава богу, у нас ещё остались бдительные и ответственные граждане, как тот господин в зеленом плаще, который обратил мое внимание на вашу машину. Он же вам говорил, что вы в красной зоне, хотел помочь избежать неприятностей, а вы его не послушали, послали ко всем чертям. А ещё гражданин! Ну, ладно, ваше имя, сэр?
Перевел с англ. А. Шаров Лоуренс Блок ЖАЖДА СМЕРТИ
Полицейский заметил машину на мосту, но не обратил на неё особого внимания: водители частенько останавливались на полпути через реку, особенно поздними вечерами, когда поток машин иссякал и можно было не опасаться, что в спину, будто нож, вонзится истошный визг чьего-то сердитого клаксона.
Мост был стальной, ажурный и грациозный, а под ним в теснине крутых берегов бежала Морисси, которая делила город точнехонько пополам. С середины моста открывался замечательный вид: справа - сбившиеся в кучку дома старого центра, слева - выстроившиеся вдоль реки мельницы. Мягкая, радующая взор панорама и чайки над водой. Вот почему здесь часто останавливались люди. Полюбовавшись минуту-другую, они опять садились в машины и катили дальше.
Впрочем, не одни зеваки облюбовали этот мост. Поначалу полицейский не вспомнил о самоубийцах и спохватился, лишь когда из машины вылез мужчина. Тот медленно подошел к бордюру, ступил на тротуар и застыл в нерешительности, положив руку на перила моста. Что-то в этой одинокой фигуре, окутанной полуночной мглой, что-то в осанке и позе мужчины, что-то в сером ночном воздухе и наползавшем с реки тумане насторожило полицейского. Он чертыхнулся. В голове промелькнула тревожная мысль: успею или не успею?
Полицейский резво зашагал по пешеходной дорожке. Ему очень не хотелось кричать и дуть в свисток: он прекрасно знал, что будет, если напугать человека, который хочет прыгнуть с моста.
Увидев, как пальцы мужчины стиснули поручень, как он приподнялся на носках, полицейский едва сдержал крик и почти побежал. Но в этот миг пятки мужчины опять коснулись асфальта, руки расслабились. Он достал сигарету и закурил. Полицейский успокоился. Теперь он знал: время есть. Все самоубийцы непременно выкуривают последнюю сигарету, прежде чем перемахнуть через перила и кануть вниз.
Когда до незнакомца оставалось шагов десять, он испуганно вздрогнул, обернулся и кивнул, всем своим видом выказывая покорность судьбе. Ему было лет тридцать пять. Рослый, с узким продолговатым лицом, глубоко посаженными глазами и густыми черными бровями.
- Чудесная ночь, - сказал полицейский.
- Да уж...
- Любуетесь видом?
- Совершенно верно.
- А я гляжу, стоит человек, и думаю: дай-ка подойду, поболтаю малость. В такую пору частенько чувствуешь себя одиноко. - Полицейский похлопал по карманам. - Не найдется ли у вас лишней сигаретки? Мои, похоже, все вышли.
Мужчина угостил полицейского сигаретой. Она была с фильтром, полицейский к таким не привык, но тут уж не до сетований Он поблагодарил незнакомца, прикурил от его зажигалки, опять поблагодарил и, взявшись за перила, перегнулся через ограждение моста.
- Красота... - проговорил он, оглядывая реку и город.
- Правда?
- По-моему, да. Чудесный вид. Успокаивает. Дает ощущение душевного равновесия.
- Я этого не почувствовал, - сказал незнакомец. - Хотя думал как раз о том, что надо делать, чтобы обрести душевный покой.
- По мне, так лучший способ - жить, как живется, - рассудил полицейский. - Жизнь, она ведь имеет обыкновение рано или поздно налаживаться. Иногда на это уходит немало времени, и кажется, что все на свете - хуже некуда, но в конце концов дела поправляются.
- Вы действительно так считаете?
- Конечно.
- Несмотря на то, с чем вам приходится сталкиваться на службе?
- Даже так, - ответил полицейский. - Наш мир суров, но ведь это ни для кого не новость. Другого у нас все равно нет, я так думаю. И то, что ждет вас на дне реки, ничуть не лучше.
Мужчина долго молчал. Потом щелчком выбросил окурок в реку, и собеседники проводили его глазами. Рассыпая искры, окурок полетел вниз и с тихим шипением упал в воду.
- Почти без всплеска, - заметил мужчина.
- Угу, - согласился полицейский.
- Большинство из нас тоже уходит тихо. - Мужчина помолчал, повернулся и взглянул на полицейского. - Меня зовут Эдвард Райт, - представился он. Не думаю, что я прыгнул бы в воду. Во всяком случае, не сегодня.
- Глупо играть с судьбой.
- Наверное.
- Но именно этим вы сейчас и занимаетесь. Стоите на мосту и раздумываете, прыгать или нет. Все, кто увлекался такими размышлениями, рано или поздно отправлялись вниз. Нервы сдавали. И ещё задолго до соприкосновения с водой выяснялось, что они, по сути дела, и не хотели этого. А ничего уже не поделаешь, слишком поздно. Не надо упорствовать, раз за разом искушая судьбу. Она этого не прощает.
- Полагаю, вы правы.
- Вы к врачам обращались?
- Бывало.
- Говорят, это помогает.
- Только они сами так и говорят.
- Кофе хотите?
Мужчина открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он закурил новую сигарету и выдул большое облако дыма, которое тотчас унесло ветром. Проводив его глазами, мужчина сказал:
- Теперь все будет хорошо.
- Вы уверены?
- Поеду домой, вздремну немного. Последнее время мне не спится. С тех пор, как умерла жена. Она была моей единственной отрадой. И вот её нет.
Полицейский положил руку ему на плечо.
- Вы справитесь, мистер Райт. Надо держаться, вот и вся премудрость. Рано или поздно полегчает. Сейчас вам, небось, кажется, что жизнь кончилась, и как прежде уже не будет, но ведь...
- Я понимаю. Ладно, поеду домой. Извините, если добавил вам треволнений. Постараюсь расслабиться, и все будет хорошо.
Глядя вслед машине, полицейский гадал, правильно ли он поступил, отпустив Райта. В конце концов он решил, что забирать этого человека не имело смысла. Если тащить в участок каждого, кто норовит свести счеты с жизнью, с ума сойти можно. А этот Райт даже не пытался покончить с собой. Он просто думал о самоубийстве. Не посадишь же всех, у кого появляются такие мысли: нар не хватит.
Полицейский достал из кармана блокнот и карандаш и записал: "Эдвард Райт". А чтобы не забыть, что это за имя, нацарапал рядом: "Густые брови. Похоронил жену. Раздумывал, не прыгнуть ли с моста".
Психиатр поглаживал остренькую бородку и разглядывал лежавшего на кушетке пациента. Бородка и кушетка, как он не раз говорил жене, очень важны. Благодаря этим зримым символам пациенты видят в нем скорее функцию, чем личность, и это облегчает общение. Жена ненавидела его бородку и подозревала, что кушетка служила ему для облегчения общения совсем другого свойства. Да, верно, думал психиатр, пару раз мы с моей толстой белобрысой секретаршей забирались на эту кушетку вместе. Очень памятные события, мысленно признал он и смежил веки, с наслаждением вспоминая, как приятно было им с Ханной изучать дивно-бредового Краффта-Эбинга. Страницу за страницей.
Психиатр неохотно отогнал эти думы и заставил себя сосредоточиться на пациенте.
- ...жизнь утратила всякий смысл, - долдонил тот. - Я буквально заставляю себя существовать, день за днем...
- Все мы живем одним днем, - ввернул психиатр.
- Но разве каждый новый день непременно должен быть тяжким испытанием?
- Нет.
- Вчера я был на грани самоубийства. Нет, позавчера. Чуть не прыгнул с моста через Морисси.
- Ага! Дальше?
- Мимо шел полицейский. Впрочем, я бы все равно не прыгнул.
- Почему?
- Не знаю.
Извечная пьеса шла по наезженной колее. Нескончаемая беседа врача и больного. Иногда врачу удавалось провести целый час, вообще ни о чем не думая, отвечая привычными штампами и не слыша ни единого слова из монолога страждущего. Интересно, а приношу ли я пользу этим людям? - размышлял психиатр. - Хоть какую-то? Может, им просто хочется выговориться, и они довольствуются иллюзией слушателя? Может, моя профессия - не более чем интеллектуальное мошенничество? Будь я священником, усомнившимся в своей вере, пошел бы к ближайшему епископу, но у психиатров нет епископов. В психиатрии одно плохо: не существует четкой иерархии. Разве можно выстроить так же хоть одну абсолютистскую религию?
А потом ему пришлось выслушать повествование о сне. Почти все пациенты увлеченно скармливали психиатру свои сновидения, и это всегда раздражало его. Порой ему казалось, что все это - грандиозный розыгрыш, и на самом деле никаких сновидений не существует. С чисто научным любопытством слушал он изложение сна, изредка поглядывая на часы, жалея, что пятьдесят минут, отпущенные пациенту, ещё не истекли. Насколько он понимал, сон этого парня свидетельствовал об утрате жизнелюбия и возникновении подспудной жажды смерти, желания покончить с собой, слабо подавляемого страхом и воспитанием. Интересно, долго ли он сможет противиться стремлению наложить на себя руки? Он ходит сюда уже три недели, но, если что и меняется, то только к худшему.
И вот, очередной сон. Психиатр смежил веки и перестал слушать пациента. Еще пять минут, - сказал он себе. Еще пять минут, и этот болван уберется. А тогда, возможно, удастся подбить толстую белобрысую Ханну на дальнейшее экспериментирование. Накануне психиатр вычитал у Штекеля нечто весьма сладострастное.
Врач пытливо разглядывал мужчину. Густые брови, глубоко посаженные глаза, искаженные страхом и отчаянием черты.
- Мне надо сделать промывание желудка, доктор. Вы можете провести процедуру прямо тут, или придется ехать в больницу?
- А что с вами стряслось?
- Пилюли...
- Какие пилюли? И сколько?
Мужчина перечислил врачу, что входит в состав принятых им пилюль, и сообщил, что проглотил двадцать штук.
- Смертельная доза - десять, - просветил его врач. - Давно это было?
- Полчаса назад. Нет, даже меньше. Минут двадцать.
- А потом вы решили не совершать этой вопиющей глупости, так? Насколько я понимаю, вы так и не уснули. Двадцать минут? Почему раньше не пришли?
- Пытался вызвать рвоту...
- И не смогли? Что ж, попробуем вас прокачать, - решил врач.
Процедура оказалась весьма неприятной, а результаты анализа содержимого желудка - и подавно. К счастью, сказал врач, успели вовремя. Лекарство ещё не всосалось в кровь, разве что совсем чуть-чуть.
- Жить будете, - заявил врач на прощание.
- Спасибо, доктор.
- Не стоит благодарности. Как вы понимаете, мне придется сообщить об этом.
- Лучше не надо. Я... я стою на учете у психиатра. По сути дела, я наглотался этой дряни скорее по недосмотру, чем по какой-то иной причине.
- Двадцать пилюль? - Врач передернул плечами. - Ничего себе недосмотр. Вот что, заплатите-ка мне наличными, и немедленно. Терпеть не могу посылать счета потенциальным самоубийцам: можно вообще ничего не получить.
- За такую цену вы лучшего дробовика не достанете, - сказал продавец. - Конечно, можно купить что-нибудь более точное и дальнобойное, с прибамбасами. И стоить будет всего на несколько долларов дороже...
- Нет. Этот меня вполне устраивает. И коробку патронов, пожалуйста.
Продавец поставил коробку на прилавок.
- Можно приобрести три коробки всего за...
- Мне нужна только одна.
- Пожалуйста, - покладисто ответил продавец, извлекая из-под прилавка гроссбух и раскрывая его. - Вам придется расписаться. Уж осчастливьте власти штата.
Продавец внимательно изучил подпись.
- А теперь я обязан взглянуть на какое-нибудь удостоверение личности, мистер Райт. Водительских прав вполне достаточно, если они у вас с собой. Он посмотрел на удостоверение, сличил росчерки, записал серийный номер и удовлетворенно кивнул.
- Спасибо, - сказал покупатель, забирая сдачу. - Большое спасибо.
- Вам спасибо, мистер Райт. Надеюсь, ружье сослужит вам добрую службу.
- Уверен, что так и будет.
Тем же вечером, в девять часов, Эдвард Райт услышал, как кто-то звонит у задней двери. Он спустился вниз, допил вино и поставил бокал. Он был рослым мужчиной с глубоко запавшими глазами и густыми черными бровями. Выглянув на двор, он узнал гостя и после секундного колебания распахнул дверь.
Гость тотчас приставил к его животу дробовик.
- Марк...
- Пригласи меня в дом, - потребовал пришелец. - Уж больно холодный вечер.
- Марк, я не...
- Поговорим внутри.
Когда они очутились в гостиной, и Эдвард Райт округлившимися глазами посмотрел в оба дула дробовика, он понял, что сейчас умрет.
- Ты убил её, Эд, - проговорил пришелец. - Она хотела развестись, но тебя это никак не устраивало, правильно? Я просил её ничего тебе не сообщать, предупреждал, что это опасно, поскольку ты - мерзкое животное. Я умолял её уехать со мной и навсегда забыть тебя, но она хотела, чтобы все было честно. Вот ты и убил её.
- Ты сошел с ума!
- Все было обстряпано по высшему разряду и выглядело как несчастный случай. Как это тебе удалось?
1 2 3 4 5 6 7