Я Кесслеру не нравился, он мне тоже. Он был из породы тех ненормальных, которых я навидался во Вьетнаме. Кто когда-нибудь был на войне, тот видел таких ребят, как Кесслер. Они все время боятся, что война кончится, прежде чем они туда попадут.
Кесслер говорил, что был с честью уволен из Французского иностранного легиона. Были у него и награды, которые он, скорее всего, купил на марсельской толкучке. Что бы он ни говорил, я был уверен, что Кесслер смотался из легиона потому, что это заведение пришлось ему не по нраву. Но это вовсе не означало, что если он дезертир, то обязательно плохой солдат. Дезертирующие из одной армии часто оказываются хорошими солдатами в подразделении иного рода. Для меня Ханс Кесслер пока оставался загадкой, поскольку был в моей антитеррористической команде всего неделю. Я наблюдал за этим сукиным сыном и для себя решил, что мне делать, если он будет доставлять мне серьезные неприятности. На такой войне, как эта, не было времени для разных трибуналов и прочей военной волокиты. Кто струсит под огнем или как-то иначе поставит подразделение в трудное положение, тот получит пулю в любое время...
Мы ехали медленно, готовые в любой момент встретить засаду, и только через час добрались до предместий пылающего города. Был полдень, солнце палило вовсю. И тут мы увидели канюков, круживших в закопченном небе. Они то ныряли вниз, то делали виражи, словно чудовищные воздушные змеи.
Кесслер держал во рту окурок сигары и все время плевался. Сигара была как бы составной частью его заросшего щетиной лица, но я никогда не видел, чтобы она дымилась. Ему было двадцать четыре, и он, возможно, пока еще плохо переносил сигарный дым.
- У, грязные вонючие твари, - сказал он, снова плюнув. - Сейчас бы пару магазинов в них.
Я пояснил ему, что мы приехали в Умтали не затем, чтобы переводить боеприпасы на канюков.
- И еще одно: если тебе надо плюнуть, делай это всегда в окно. А когда подъедешь к вершине этого бугра, остановишься.
Мы шли на подъем медленно, потом остановились. Я слышал, что и другие машины остановились. Мои люди начали прыгать с машины прямо на ходу и разворачиваться веером по обеим сторонам дороги, лицом к вершине. Я бегом поднялся на вершину. За мной последовали все, но никто в нас не выстрелил. С этой позиции .нам был хорошо виден пылающий город.
Все горело или уже сгорело, а несколько железобетонных домов, которые не могли сгореть дотла, были разрушены взрывами. Террористы под командованием "полковника" Гванды прошлись минометным огнем по самому центру города. Там было, конечно, кое-какое сопротивление: в городе находился десяток полицейских, а полиция теперь перешла под непосредственное командование армии. По моим сведениям, у них было два тяжелых пулемета. Не знаю, было ли это правдой, но когда мы спустились в то, что когда-то было маленьким цветущим городом, пулеметов там не обнаружили.
Мы вообще не увидели оружия. Что мы находили, так это мертвых - они лежали по всему городу. Большая груда окровавленных тел была собрана на центральной площади, остальные валялись на пыльных улицах там, где их настигла смерть. Тела были облеплены мухами, раздувшимися от пиршества, которое им закатили террористы. К обожженным и изрешеченным пулями телам привыкаешь задолго до окончания твоей первой войны. Надо заключать с самим собой некоторого рода договор - иначе сойдешь с ума. Но, думаю, какой-то след это все же оставляет...
Я перешагнул через маленькую девочку с размозженным черепом. У нее была темно-коричневая кожа, но черты лица были явно европейские Она, очевидно, бежала, держа в руках свою тряпичную куклу, когда один из героических солдат "полковника" догнал ее и нанес удар прикладом по голова Я взглянул на мертвого ребенка и подумал, что на этих днях неплохо было бы устроить нечто подобное самому Гванде.
Нас послали к подножию гор Иньянга на поиски "полковника". И он стал моей сладкой мечтой, этот "полковник", которому в центральной тюрьме Солсбери уже была приготовлена новенькая свеженамыленная веревка. Бывший сержант родезийской армии, Гванда вот уже почти три месяца сеял смерть и ужас вдоль родезийско-мозамбикской границы. Недавно он объявил себя независимым от "родезийской освободительной армии", и теперь стало совершенно ясно, что у "полковника" есть мечта о собственной славе. Было известно, что его героем является полковник Амин, свирепый диктатор Уганды. За Гванду, живого или мертвого, была обещана награда в десять тысяч фунтов, но до сих пор ему легко удавалось уходить и от плена, и от пуль.
Продвигаясь с людьми по опустошенному городу, я думал, что хорошо бы захватить Гванду живым. Я хотел бы доставить его в Солсбери - связанного, ковыляющего за грузовиком. Я хотел бы быть там, когда судья вынесет приговор: повесить. Я хотел бы посмотреть, как ему понравится, когда палач накинет ему на голову черный колпак.
Но я знал, что все это ерунда. Я сразу убил бы его, если бы смог. За это мне платят, и нечего особенно возиться вокруг его персоны. На свете столько маленьких девочек с размозженными головами, и столько сукиных сынов вроде "полковника", которые упражняются в таких делах...
Трупы уже начали источать зловоние. Неважно, много ли ты повидал их на своем веку, но каждый раз снова удивляешься тому, с какой скоростью солнце и мухи превращают еще недавно живое человеческое существо в разлагающуюся массу. Я зажег сигару, чтобы хоть немного приглушить зловоние, и выслушал доклад своего заместителя Питера Ван Рейса.
Ван Рейс был флегматичен. Скажи ему, что конец мира состоится тринадцатого, в пятницу, и он спокойно попросит уточнить, в .какое время. У Ван Рейса была ферма недалеко от Булавайо. Теперь у него ничего не осталось: ферму спалили, жену и трех детей зарубили. Теперь у него была лишь одна цель - убивать террористов, но и этим он занимался с той же флегматичностью и полным отсутствием эмоций.
- В городе противника нет, сэр, - доложил он. - Город безопасен для нас.
- Да, действительно безопасен, - пробормотал я. - Дальше некуда.
Насмотрелся я безопасных городов, вроде этого, еще во Вьетнаме.
- Они скрупулезно тут поработали, а? - произнес Ван Рейс таким тоном, будто действительно здесь не произошло ничего чрезвычайного. Я подумал, что для него это действительно так.
- Да, Пит, очень, - ответил я, понимая, как и он, что еще много родезийцев, черных и белых, примут страшную смерть, пока не кончится эта война. Если только кончится когда-нибудь.
- Нет смысла пытаться похоронить их, - сказал Ван Рейс. - Слишком много. И сжечь нельзя - у нас не хватит горючего. Ладно, канюки сделают все за нас.
- Да. Эти паршивые твари думают, что у них День Благодарения. Ты, может, не знаешь, - это американский праздник, когда все объедаются до отвала. Да, скажи-ка этим уродам, чтобы оставили трупы в покое. Они не найдут ни денег, ни колец, ни золотых зубов. Когда Гванда входит в город, он и монетки в нем не оставляет. И потом, прости их Господи, они были на нашей стороне.
Я задымил сигарой и посмотрел, как крепкий южноафриканец вразвалку отошел и стал кричать на нескольких моих наемников, проявивших особый интерес к сваленным в кучу трупам. Кричать он кричал, но без особого старания, потому что для наемника мародерство - это такая же часть войны, как бои. Мораль тут читать нечего, это пустое дело. Хорошие мальчики не идут в наемники, и самое лучшее, что ты можешь сделать, когда под твоим командованием вот такое подразделение, - это попридержать их, чтобы они совсем уж не превратились в полное обезьянье дерьмо. Если же ты допустишь такое превращение, то очень скоро потеряешь управление над этой бандой, в которой числишься командиром. А раз потеряешь управление, то следующее, что тебя скорее всего ожидает, - это пуля в затылок.
Я пошел туда, где Кесслер оставил головной автомобиль, и настроил радиоприемник на ближайший армейский пост, который находился в сорока милях от нас в населенном пункте под названием Гатума. Парень с английским произношением вышел в эфир и принял мой доклад. Он напрасно старался выдержать сверххолодную, как в британских фильмах, манеру речи. Голос его дрогнул, когда я сказал ему, что в Умтали перебиты все до единого жителя.
- Вы абсолютно уверены? - переспросила эта кобылья задница. - Что, действительно все?..
- Хотите приехать и посмотреть? - На самом деле я не так уж и разозлился на него; ему по голосу было лет, наверное, девятнадцать.
- Я не ставлю под сомнение ваши слова, сэр. - Он остановился, сделав, вероятно, глоток, потом продолжил: - Вам надо послать полный письменный доклад, сэр. - Он шмыгнул носом, отчего радио задребезжало, как от атмосферной помехи. - Здесь настаивают на этом, сэр.
- О'кэй, о'кэй! Получат они от меня доклад. Как я сказал, они убили всех в городе, потом подожгли его и взорвали. Города больше нет.
- Каковы потери среди террористов? - был его следующий вопрос.
- Подождите минуту, - сказал я, увидев, что рядом стоит Ван Рейс и знаками пытается привлечь мое внимание. - В чем дело?
- Своих убитых, - сообщил Ван Рейс, - они сволокли в один гараж, положили в яму с маслом и полили бензином, а потом подожгли. Очень необычно. Эти мерзавцы никогда не затрудняют себя возней с погибшими. Обычно они забирают оружие, ценные вещи, а трупы оставляют хищным птицам. Все это я видел своими глазами.
Я догадался, что он нашел, но решил послушать, что он скажет.
- Они потеряли шестерых. Четверо из них черные. Может быть, пять. Но, по крайней мере, один - белый. Не получилось такой кремации, на которую они рассчитывали. Надо долго жечь, чтобы превратить человека в пепел. Нет, я не могу сказать, кто этот белый. Тиббз снимает сейчас голову, так что в Солсбери они смогут определить это по зубам. Тогда и узнаем, кубинец это был или русский.
Я продолжил свой устный доклад по радио, сообщил об убитом белом.
- Я собираюсь сам пойти посмотреть на него, - заявил я. - Мы сейчас как раз занимаемся тем, что отделяем голову от туловища в целях идентификации.
- Хорошая мысль, сэр, - произнес парень после паузы.
Я дал отбой и направился вместе с Ван Рейсом к железному гаражу, почти полностью разрушенному огнем минометов. Бетонные блоки стен большей частью обрушились, а крыша из гофрированной жести была пробита снарядами и искорежена. Как и везде в Умтали, здесь пахло обгорелыми трупами. Владелец гаража - маленький пожилой индиец - лежал здесь же, у входа, изрешеченный пулями. На нем были очки с толстыми стеклами, измазанными машинным маслом. Одна линза была разбита пулей, прошедшей через мозг и вышедшей из затылка. Этой единственной пули вполне хватило бы, чтобы лишить жизни этого маленького индуса, но они выпустили в него двадцать пять - тридцать пуль. Это говорило о том, что патронов они не жалели.
Тиббз был там и собирался отсечь голову убитого. Ван Рейс вытащил обгоревшее тело из ямы. Да, он был прав: нелегко было сказать, кто это был. Сложения хрупкого, что предполагало кубинца или латиноамериканца. Это так, но и русские бывают маленькими. Лицо обгорело дочерна, обуглившиеся скулы проступали сквозь мышцы и кожу. В лице было что-то от американского индейца, что опять же подтверждало, что убитый был кубинцем.
Тиббз явно получал удовольствие от своего занятия. Мы с Ван Рейсом стояли и смотрели, как он пробует большим пальцем лезвие большого ножа панги. Я думаю, он ничего не слышал о семье Ван Рейса. А может, наоборот, знал, потому и старался. Тиббз - злой был, ублюдок. Но ведь и другие были не лучше
Тиббз изобразил на лице улыбку Мохаммеда Али, чтобы стать нарочито отталкивающим, и спросил меня:
- Командир, ты когда-нибудь отрезал человеку голову?
- В последнее время нет, - ответил я. - Давай, умник, отрезай, найди где-нибудь соли и упакуй ее в холщовый мешок. Ты будешь отвечать за это сокровище. Теперь пусть кто-нибудь скажет, что я тебе не доверяю.
Мальчишеская улыбка сошла с лица Тиббза. Теперь он нахмурился. Да, он перенял все ужимки Кассиуса Клея.*
- - - - - - - - -
* Олимпийский чемпион и чемпион мира по боксу среди профессионалов Кассиус Клей впоследствии принял магометанство и стал Мохаммедом Али.
- - - - - - - - -
- Мне - таскать за собой эту жареную голову какого-то хонки? Посолить и таскать за собой в мешочке? Ты что, хочешь, чтобы все в команде надо мной .издевались? И вообще - зачем тебе эта голова? Что мы, охотники за головами?
- Мне ее надо на стену повесить. Делай, что я тебе говорю. Ты же не хочешь, чтобы мы ссорились, правда?
Тиббз принял угрожающую позу, готовый пустить в ход пангу, если я достану свою дубинку. Но я не собирался ее вытаскивать, раз у него в руках панга. Я всадил бы ему в череп пулю в ноль сорок пять, прежде чем он успел бы отхватить ломтик белого мяса.
- Ты оставишь в покое свою дубину, и тогда я сделаю, что ты сказал. И он поднял пангу.
- Договорились, приступай.
Я наблюдал, как Тиббз аккуратно надрезал шею в районе начала позвоночного столба. Ни капли крови. Мясо было тщательно приготовлено и выглядело скорее прожаренным, чем красным. Теперь голова держалась только на костях. Тиббз поднял пангу и двумя точными ударами отсек голову.
Потом поднял эту страшную вещь и произнес:
- Ах, как красиво теперь смотрится этот беленький.
Ван Рейс посмотрел на Тиббза с холодным отвращением, но ничего не сказал. Он спросил меня:
- А голова другого не нужна? Того, в котором мы не уверены.
Не успел я открыть рта, как Тиббз опередил меня:
- Та не подойдет. Голова лежала в луже горящего масла и бензина. Она сгорела и расползлась. А потом, что же, мне две головы таскать за собой головы по джунглям?
- Если б ты хоть что-нибудь знал о Родезии, то вспомнил бы, что здесь нет джунглей.
Тиббз хотел сказать в ответ какую-то шутку, но не успел, потому что я велел ему пойти засолить голову.
- Вряд ли я когда-нибудь смогу заставить себя есть соленую свинину, сказал Тиббз и ушел.
- Если это голова кубинца, значит, и другие неподалеку, - стал размышлять Ван Рейс. - И сейчас мы находимся как раз в том районе, где они могут вторгнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15