https://wodolei.ru/catalog/filters/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

– Разве тебе плохо с нами?
Все дружно засмеялись.
– Дарси вознамерился выиграть пари, вот и уговаривает тебя уехать, Хью, – заметил худощавый юноша в распахнутой на груди рубахе. – Он хитер, как змея!
Сидящий рядом с ним черноволосый молодой человек с девицей на коленях предложил:
– Если дело действительно обстоит так, как сказано в письме, то стоит поехать. Обладая громким именем, ты сможешь подцепить богатую вдовушку, может быть, даже с поместьем.
Шутки были позабыты, и все наперебой принялись давать советы.
Хью перевел взгляд на посланца:
– Ну-ка, отвечай, кто вручил тебе это письмо?
– Лорд Кенби, собственноручно, – стоял на своем Мартин. – Как перед Богом клянусь!
Хью решил поверить ему на слово. Он не мог представить, чтобы кто-нибудь был способен на столь жестокую насмешку, но терялся в догадках, что кроется за предложением Уильяма Кенби.
Не прошло и часа, как Хью собрал свои вещи и расплатился с хозяином таверны. Внизу, в зале, политическая баталия была в самом разгаре. На заднем дворе стрелки с азартом продолжали состязание по изящной мишени. Хью простился с друзьями и отправился с Мартином в конюшню. Было далеко за полдень, когда они миновали городские ворота и повернули коней на запад, вслед за солнцем.
В Виндзоре наступило пасмурное утро; низкие тучи обложили все небо. Даже в полдень в замке еще горели лампы. Полумрак царил и в покоях юной королевы Изабеллы.
Сэр Чарльз Грейнджер, гофмейстер новоиспеченного короля Генри Болинброка, в почтительной позе стоял перед королевой и в который раз вкрадчиво повторял, что он очень сожалеет, но посещение несчастной фрейлины невозможно, ибо чрезмерно расстроит Мадам.
Никакие доводы и просьбы маленькой королевы не могли повлиять на Грейнджера – он оставался непреклонен. Пришлось снимать бархатные перчатки и забывать все тонкости дипломатии: Изабелла Французская убедилась, что на деле она не более чем пленница Генри Болинброка.
Грейнджер, плотного сложения мужчина с седеющими волосами, старался не слишком подчеркивать это обстоятельство.
– Наш знаменитый врач, мессир Кроул, убежден, о чем и поведал мне, что юная леди слишком серьезно повредила голову и уже никогда не выздоровеет. Как уже докладывали Мадам, леди де Северье обнаружили у нижней ступеньки лестницы. Мессир Кроул считает, что ушиб головы стал причиной потери рассудка. Он находит, что у нее развилась мозговая лихорадка. Он пользовал нескольких таких больных, и исход был одинаково печален: все они оказались неизлечимы. От этой болезни нет лекарства, остается лишь уповать на бесконечное милосердие Господа и помощь святых.
Изабелла Французская сидела неподвижно, как статуя, сложив на коленях маленькие ручки, унизанные тяжелыми перстнями. Она любила пользоваться косметикой, но сейчас ее напудренное личико с подведенными глазами и ярко-алым ртом выглядело еще более детским и несчастным. Она плохо понимала, что говорит ей гофмейстер. Несмотря на то что прошло уже четыре года, как она жила в Англии, английским она владела плохо.
Неожиданно она повернулась к двум своим фрейлинам, стоявшим позади ее кресла, и о чем-то стала шептаться с ними.
Она не доверяла гофмейстеру Генри Болинброка, хотя то же, что и он, почти слово в слово, ей говорил придворный ее матери, граф де Северье. У Изабеллы не было причин подвергать сомнению его слова или подозревать его в злом умысле. К тому же он приходился дядей ее несчастной фрейлине, Доминик де Северье. И тем не менее Изабелла не собиралась так легко отступать. Пошептавшись с фрейлинами, она повернулась к Грейнджеру и недовольно произнесла:
– Я так и не поняла, что вы там говорили о Доминик де Северье.
Грейнджер глубоко вздохнул и начал сызнова. Госпожа де Куаси, которую Болинброк приставил к юной королеве, чтобы следить за ней, сидела у противоположной стены под гобеленом, изображавшим Иоанна Крестителя. Она прервала Грейнджера и с улыбкой предложила:
– Нельзя ли разрешить фрейлинам королевы навестить леди де Северье? Я могла бы проводить их.
Единственное, что нужно было госпоже де Куаси, это успокоить королеву и как можно быстрее разрешить щекотливую ситуацию. В конце концов, упомянутые фрейлины всего лишь очень впечатлительные юные особы. Они увидят, в каком жалком состоянии пребывает больная, и расскажут об этом королеве, наверняка добавив от себя ужасные подробности. Но самое главное – им Изабелла поверит.
Грейнджер мгновенно смекнул, куда она клонит. Тем не менее он испытывал глубокую неприязнь ко второй жене лорда де Куаси. Она была высокомерна и во все без исключения совала свой длинный нос. Грейнджер холодно взглянул на нее, желая поставить на место, но было уже поздно. Изабелла ухватилась за предложение госпожи де Куаси. Теперь девочка знала, что ей делать.
Никакие самые хитрые доводы Грейнджера не могли ее переубедить. Она несносна, как все дети, подумал Грейнджер. Он ничего не обещал, единственное, на что он с неохотой согласился, – это передать просьбу королевы Генри Болинброку. Когда Грейнджера наконец отпустили, лицо его было багровым. В дверях он еще раз бросил свирепый взгляд на госпожу де Куаси и вышел из покоев, что-то бурча себе под нос.
4
В этот пасмурный апрельский день в ворота Виндзорского замка вместе с толпами всякого люда, служащего при дворе нового короля, и торговцев вошли и Хью Локстон с Мартином Симзом.
Целых десять лет прошло с тех пор, как Хью Локстон в последний раз видел своего отца. Тогда двенадцатилетний Хью был оруженосцем одного из молодых лордов Невиллов. Он вспомнил те дни: лошадей, подымающихся на дыбы в клубах пыли, развевающиеся на ветру разноцветные вымпелы, сверкающие мечи. Однако живее всего Хью помнил зависть и слепящий гнев, что вспыхнули в его груди, когда он увидел Уильяма Кенби, скачущего с двумя сыновьями по площадке для турнира. Это воспоминание терзало его душу, воскрешая в сердце картины давно умершего прошлого, смутные и расплывчатые, как рисунки в древних рукописях. Обрывки детских воспоминаний проплыли сейчас перед его глазами: развевающееся материнское платье из грубой материи, его рука, уцепившаяся за ее подол, тело деда, ждущее погребения.
Хью оставил Мартина стеречь лошадей и, не зная, чего ожидать от этой встречи, вошел в замок. Он назвал себя лакею, дежурившему у апартаментов Кенби, и был немедленно препровожден внутрь. Едва войдя в переднюю, Хью услышал громкие и сердитые мужские голоса. Спорящих не было видно; голоса, похоже, доносились из комнаты в конце небольшого коридора. Лакей попросил Хью следовать за ним и направился к двери, за которой слышался шум. Пожилой седовласый лакей был, по-видимому, глуховат, поскольку, казалось, не замечал брани, отчетливо слышимой в коридоре.
Чем ближе Хью подходил к двери, тем яснее становилась перебранка. Пронзительный голос выкрикнул:
– Не забывай, что мы твои сыновья! А он – выродок, и его мать – дочь подлого браконьера!
Другой голос, звенящий от злости, вторил ему:
– Ты позоришь нашу умершую мать!
Хью отчетливо слышал спор, и каждое долетевшее до него слово ранило его душу. Волна гнева захлестнула молодого человека, пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Он ругал себя за то, что явился сюда.
Когда Хью подошел к двери, он уже задыхался от ненависти, кровь бешено стучала у него в висках.
Лакей просунул голову в дверь и неожиданно громким голосом объявил:
– Хью Локстон, милорд.
В комнате воцарилась тишина. Лорд Уильям Кенби первым пришел в себя.
– Так ты Хью Локстон? – сказал он. – Входи. Ты помнишь хоть немного моих сыновей, Гилберта и Уолтера?
Каждой клеточкой Хью ощущал враждебность молодых людей. Он вошел и церемонно поклонился. Он знал их достаточно хорошо, и, судя по словам, которые невольно услышал из коридора, со временем они не стали относиться к нему лучше. С некоторым чувством удовлетворения он отметил, что на полголовы выше любого из них.
Старший из братьев Кенби, Гилберт, был крепкого сложения и грозен с виду. С лицом, потемневшим от гнева, он не отрываясь смотрел на Хью. Не отличавшийся быстрым умом Уолтер, с рыжеватыми волосами и торчащим на тонкой шее кадыком, что-то бормотал себе под нос, изображая праведное возмущение.
– Мои сыновья прибыли сюда с Севера, чтобы присутствовать на собрании парламента, – заметил Кенби с кривой улыбкой и многозначительно посмотрел на Гилберта и Уолтера. – Сегодня они посетили меня, желая проверить, в своем ли я уме, коли решил признать тебя, после чего немедленно удалятся.
При этих словах Гилберт с угрожающим видом шагнул к отцу:
– Не делай этого, отец, предупреждаю тебя!
Уильям Кенби яростно набросился на старшего сына:
– Ты смеешь угрожать мне, тварь неблагодарная? Что бы ты имел, если бы не я? Был бы нищим!
– Неправда! – парировал Гилберт. – Все, чем ты владеешь, получено в приданое за нашей матерью!
– А если бы я тридцать лет не заботился о сохранности владений? Кто бы ими теперь распоряжался, ответь мне?
– Умоляю тебя, отец! – тонким голосом крикнул Уолтер; его жидкие рыжеватые усы дрожали от волнения. – Бог еще может простить тебя за грех, который ты совершил по отношению к нашей матери!
Тяжелое лицо Кенби побагровело.
– Убирайтесь! Вон, оба! Видеть вас не желаю!
Его сыновья ретировались, не преминув напоследок выкрикнуть очередные угрозы. Последнее слово осталось за Гилбертом, покинувшим комнату со словами:
– Ты отдаешь сынку шлюхи то, что принадлежит нам по праву рождения!
Выкрики разъяренных братьев продолжались до тех пор, пока Уильям Кенби с силой не захлопнул дверь. Но еще какое-то время – пока молодые люди шли по коридору к выходу – можно было слышать их негодующие голоса.
В комнате повисла тяжелая тишина. Кенби облегченно вздохнул, повернулся к Хью и сказал с улыбкой:
– Сейчас они артачатся, но скоро станут как шелковые. Иного выбора у них нет. – Он остановился перед Хью и мгновение изучающе смотрел на него. – Тебе известно, что я твой отец?
– Мне это говорили, милорд. – Мускулы лица свело от напряжения, и он едва мог разлепить губы, чтобы произнести эти слова.
Кенби медленно обошел его, ища в облике молодого человека сходство с собой.
– Тебя не удивило, отчего это вдруг я предложил признать тебя? – спросил он.
– Надеюсь, вы объясните причину, если пожелаете, чтобы я знал ее.
Кенби улыбнулся, не столько довольный, сколько удивленный смелой речью молодого человека.
– Я слышал, тебя посвятили в рыцари?
– Восемь лет назад, милорд.
– Значит, ты хорошо служил Невиллам?
– Я добился этого собственными усилиями, а не благодаря чьей-то милости.
Кенби заметил, с каким достоинством юноша произнес эти слова, обратил внимание на твердую линию его подбородка. Интересно, гадал он, это упрямство или обида за унижения детства?
– Без моего вмешательства, – напомнил он, – ты был бы крестьянином и ходил бы за плугом, а не махал мечом.
Хью почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
– К этому вас побудила забота о собственной душе, а не любовь ко мне.
– Может быть, и так, хотя это не преуменьшает значение того, что я предлагаю тебе: ты станешь законным Кенби, получишь мое имя!
Было время, когда Хью с радостью заложил бы душу дьяволу за привилегию носить имя Кенби. Но с тех пор миновали годы.
– У меня есть имя, милорд, и имя это – Локстон, – спокойно ответил он.
– Ты – самонадеянный щенок, – презрительно фыркнул Кенби. – Имя тебе нужно для того, чтобы достойно жениться. Если мое предложение тебе не по душе, можешь убираться! Вот дверь. Я тебя удерживать не стану. Что же ты не торопишься?
– Вы вызвали меня в Виндзор не для того, чтобы тут же прогнать, – с достоинством ответил Хью, глядя ему в глаза. – Мы попусту теряем время. Чего вы хотите от меня?
Кенби отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку, тронувшую его губы, и посмотрел на зеленые пологие холмы и голубое небо, раскинувшееся над ними. Наконец-то, к своему удовлетворению, он обнаружил намек на свой характер, увидел, что в этом дерзком юноше течет его кровь.
– Одну из фрейлин королевы хотят выдать замуж, – сказал он, не поворачиваясь. – В приданое дают поместье, которое, правда, находится далеко, на северной границе, зато к нему предлагается две тысячи фунтов золотом. И вдобавок – бенефиций [Бенефиций – церковная доходная должность в католической церкви. (Здесь и далее прим. пер.) ] с соответствующими владениями. Мне сказали, что доходы аббатства составляют пятьсот фунтов в год. – Помолчав минуту, Кенби добавил: – Поместье называется Эвистоун и граничит с моими владениями в Редесдейле.
– У вас двое сыновей, почему вы не предложили этого одному из них?
– Так распорядилась судьба, – ответил Кенби, отходя от окна, – они уже нашли себе жен: одна – наследница Пирси, другая – дочь лорда Мобрей.
Хью стало жарко. Но он все еще был зол.
– Как мне могут предлагать церковный приход? Я же не духовное лицо, а если приму ваше предложение, то к тому же буду женатым человеком.
– Не приход, а аббатство, – поправил Кенби. – Подобное совмещение – не такая уж невозможная вещь, – проговорил он, подчеркивая каждое слово. – Тебе, безусловно, следует знать: что угодно нашему повелителю Болинброку, то угодно Господу.
Хью все понял. Недоверие его возросло еще больше.
– И кто же она, эта фрейлина королевы?
Кенби остановился у стола и нетерпеливо забарабанил пальцами по столешнице.
– Племянница Арно де Северье, представителя французского короля в Англии.
– И ее семья одобрила сговор? – подозрительно спросил Хью.
– Да! – мгновенно ответил Кенби. – Они жаждут найти для нее достойную партию. – Он помолчал, задумчиво глядя на внебрачного сына и размышляя, как сообщить ему о тяжелом состоянии невесты. – Конечно, они ставят определенные условия. Они хотят быть уверены, что о ней будут заботиться, и тебе придется дать клятву, что увезешь ее на Cевер, подальше от двора.
– Невеста с изъяном? С каким же? – Воображение рисовало Хью самые непривлекательные картины.
– Об этом мне ничего не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41


А-П

П-Я