Петров пристально посмотрел на Коваля, словно хотел заглянуть ему в душу. Вместо обычной для него снисходительности в его взгляде появилось настороженное любопытство.
Но что именно стремился узнать от Коваля управляющий, чем заинтересовал его сотрудник уголовного розыска? Пожалуй, скорее всего, волнуют его те слова, которые сказал Коваль на даче: "А что, если вашу жену убил не Сосновский?" Тогда разговор оборвался, и Петров молча проводил его до калитки. Но не мог же управляющий пропустить мимо ушей такое предположение!
Теперь он, естественно, потребует, чтобы подполковник объяснился.
- А ну, посмотрим, как там закидушка, - управляющий медленно поднялся с брезента.
Подошли к берегу.
- Эге-ге! - закричал Петров, вытаскивая удочку. - Есть! И что-то стоящее! - Глаза его полыхнули огнем, какой бывает только у рыбаков, когда они вытаскивают добычу и когда весь мир сосредоточивается на рыбине, которая вот-вот должна показаться из воды.
Улов и на самом деле оказался недурен: громадная щука то раскрывала пасть, то сжимала ее, бросаясь в стороду и пытаясь сорваться с крючка.
- Подсачек! - не оглядываясь, скомандовал Петров. - Подсачек, черт вас возьми! Где вы там, Коваль, Костя!
Коваль схватил подсачек и стал заводить под щуку. Несколько неудачных попыток, и наконец щука забилась в сетке, подполковник испытал непередаваемое ощущение, словно бьется она прямо у него в руках.
Рыбаки возвратились в тень.
- За такой улов, - произнес управляющий, тяжело опускаясь на брезент, - мы с вами, Дмитрий Иванович, вполне заслужили еще по рюмашечке.
- Жарко, - возразил Коваль. - Не стоит.
- Да я и сам не очень-то люблю это зелье... И все-таки ради такого случая... Может быть, хоть пивка? Костя! - крикнул Петров. - Пиво еще есть?
- Есть.
- Давай сюда.
Выпили пива.
- Килограмма четыре потянет, - сказал управляющий. - У, хищница! Зверь, а не рыба. Серый волк подводного царства... Человек тоже хищник. Но другого рода. Хищником не рождается.
- Не вижу связи.
- Хочу сказать, что природа зверя неизменна: каждый тигр - хищник, любая щука пожирает мелкую рыбешку. Человек может стать еще большим хищником. Но только при определенных обстоятельствах. Стоит эти обстоятельства изменить, и он снова возвратится к своему естественному состоянию.
- Обстоятельства, конечно, важны, - согласился Коваль.
- К сожалению, об этом мы забываем. Стоит человеку один-единственный раз оступиться - и на всю жизнь окружен он стеной недоверия.
Коваль не мог взять в толк, куда клонит его собеседник, и терпеливо слушал.
- Поскольку именно вам часто приходится иметь дело с оступившимися, продолжал управляющий, - надо помнить об этом.
В голосе Петрова прозвучала менторская нотка. И в то же время Ковалю показалось, что управляющий вроде бы призывает его быть гуманным.
"Вот тебе и Петров! - подумал подполковник. - А еще говорят, он человек крайне суровый, даже безжалостный. Небось подчиненные и не догадываются, что творится в душе их начальника".
Ковалю нравились люди волевые, умеющие сдерживать свои чувства, нравились руководители, которые не ищут у подчиненных легкого авторитета, не стараются угодить всем подряд. И то, что управляющий сегодня ни единым словом не обмолвился о своей трагедии, хотя конечно же все время помнил о ней, не искал сочувствия, тоже свидетельствовало, по мнению Коваля, о твердом характере Петрова. Такой характер и горе не сломит, а укрепит.
- Расскажу вам для ясности краткую историю, - продолжал управляющий трестом. - Когда-то был у меня в Херсонской области на буровой рабочий один. Звали его, кажется, Андреем, фамилии не помню... Человек молчаливый, угрюмый. Много горя хлебнул. В молодости воровал. В колониях с ним возились, воспитывали. В конце концов решил он с такой жизнью покончить. Поступил на работу. Работал хорошо, даже самоотверженно... Но вот случилась в общежитии кража. Вызвали милицию. Ваши коллеги приехали и сразу к Андрею. Перерыли у него все: рюкзак, постель. Ничего не нашли, но не отстали: "Признавайся, куда дел!" А он, рассказывали, белый как стена и едва не плачет: "Не брал я!" И все-таки увезли его. Несколько дней продержали в милиции. Потом отпустили. Но ведь кровно человека обидели, оскорбили в нем все то человеческое, что он сумел в себе найти и утвердить. В душу плюнули, понимаете? Два дня Андрей на работу не выходил, на третий повесился на электрическом шнуре. Правда, ребята следили за ним - вовремя вытащили из петли. Однако живой-то живой, а душа-то, душа исковеркана! Теперь уж никакое воспитание ему не поможет... Вот и судите сами: встал человек на верную дорогу, а стражи закона грубо выбили его из колеи...
Петров умолк, налил себе пива.
Подполковник рассматривал, вертя в руке, какую-то веточку. Водитель, подняв капот "Волги", копался в моторе. Его головы и плеч не было видно.
- Конечно, - снова заговорил управляющий трестом, - не сразу люди перевоспитываются. У некоторых этот процесс настолько замедлен, что идет до самой старости. У других быстрее. Но подумайте, Дмитрий Иванович, это ведь трагедия, если, пройдя через все испытания, человек в конце концов спотыкается и возникают обстоятельства, которые снова толкают его на преступление. Теперь ему гораздо труднее нарушить закон. Ведь с того момента, как общество простило его, весь строй мыслей и чувств становится у бывшего преступника совершенно иным. Он уже, как говорят французы, больше роялист, чем сам король, он честнее честного, который никогда не испытывал душевных терзаний. И вот, представьте, неожиданно в его новую, чистую жизнь врывается буря и гонит его назад, в проклятое прошлое. Общество снова лишает его своего доверия, и он вынужден снова браться за оружие...
- Против общества?
- Против невыносимых обстоятельств и, естественно, против общества... Коль скоро оно, это общество, руками своих стражей и хранителей несправедливо обижает человека, как это было с моим рабочим...
- Вы ищете оправдания рецидиву? Ваш Андрей стал рецидивистом?
- Нет. Я хочу, чтобы люди, которым доверены карательные функции, понимали, как это ответственно. Ведь посади они Андрея, на этот раз без вины виноватого, - из колонии вышел бы законченный рецидивист!
Петров разволновался. В голосе его звучала искренность, словно делился он с Ковалем чем-то наболевшим, выстраданным. Таким подполковник видел его впервые. Это был совсем не тот человек, с которым Коваль недавно беседовал в Березовом.
- А может быть, его не Андреем звали? - прищурившись, спросил Коваль и посмотрел в ту сторону, где стояла "Волга".
Петров уловил этот взгляд подполковника.
- Думаете, речь идет о моем водителе? - управляющий натянуто улыбнулся и сказал: - Нет, не Костя... Не ломайте голову. Человека, которого я назвал Андреем, нам с вами не найти. Я потерял его из виду... Кто знает, может быть, он где-то рядом, а может быть, занесло его на край света... Да дело-то не в нем, а в принципе. Представьте себе двоих: один вот такой, как Андрей, по молодости натворил бед, а потом встал на правильный путь, и другой - тихоня, никогда ни в чем не провинившийся, но в душе готовый на подлость или даже на преступление. Поставьте их в условия, способствующие преступлению. Кто его совершит? Тихоня, в душе которого давно созревал гнилой плод да так и остался несорванным... Лично я выбрал бы себе в товарищи раскаявшегося преступника... Да что далеко ходить! Этот растленный тип, этот зверь, всю жизнь игравший роль порядочного человека...
Петров умолк, тяжело опустил голову.
Не нужно было называть имени Сосновского, чтобы Коваль понял, о ком речь.
"Сейчас спросит о моей реплике на даче, - подумал он. - Видимо, к тому и разговор-то завел".
Но вопроса, которого опасался Коваль, Петров так и не задал. И мысли оперативника возвратились к рассказу управляющего.
"А все-таки кто же этот Андрей? - думал Коваль. - И почему Петров так разволновался, вспоминая о нем?"
- Простите, - сказал он. - Но меня все же заинтересовал ваш Андрей. Вы так сердечно говорили о нем... Не ваш ли родственник? Или кто-то из близких вам людей?
- У меня ни родных, ни родственников нет, - сухо ответил управляющий трестом и так посмотрел на собеседника, словно хотел сказать: "Вы же знаете!" Взгляды их встретились. Коваль опустил глаза. Да, он действительно должен был знать, что родственников у Петрова нет.
- Один как перст, - продолжал управляющий. И с горечью добавил: - Тем более теперь... Подчеркну два момента из сказанного. Первый. Зверь, как известно, хищник от природы. Человека делают хищником обстоятельства.
- Это верно, - согласился Коваль. - Человек по природе своей - не преступник... Однако вы непоследовательны, Иван Васильевич. Вспомните ваши слова о тихоне, в душе которого зреет гнилой плод. Откуда же у него этот плод? От природы, от рождения? Или как-то приобретен?
- А вы изучили прошлое этого мерзавца, его воспитание, окружение, все те обстоятельства, которые выработали в нем и привычки, и склонности, и характер? Вот откуда ржавчина-то! А родился... даже этот зверь родился, наверное, как и все дети, с нормальной психикой. Да, да! Представьте себе!
То, что больше всего интересовало Коваля, ради чего он, собственно говоря, и принял приглашение Петрова поехать вместе на рыбалку, замаячило где-то рядом. И хотя Коваль не мог вести следствие в таких необычных условиях, он все же спросил:
- Иван Васильевич, а фотография этого Андрея у вас случайно не сохранилась? Или хотя бы он в группе, на общем фото?
- Андрея? - управляющий удивленно посмотрел на Коваля. - Нет... Я с ним не фотографировался. Он был моим рабочим, а не другом, - назидательно объяснил Петров.
- Я понимаю. Но иногда снимается весь коллектив. По случаю праздника, окончания строительства или по какой-то другой причине.
- У меня такой моды не было! Да что вам дался этот Андрей! рассмеялся Петров.
- И сам не знаю... Но вы не фотографировались со своим коллективом, надеюсь, не от пренебрежения к рабочим. Мне кажется, вы и вообще не любите сниматься.
- Что верно, то верно. Не люблю.
- Я тоже, - вежливо заметил Коваль. - Но иногда приходится. Все мы смертны. Пускай хоть что-то останется на память...
- Мои сооружения - вот память! Как там у Маяковского? "Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм". Или еще - это уж прямо о нас, артезианцах: "Мой стих трудом громаду лет прорвет и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима..." А дети... Детей нет у меня... Что поделаешь - не повезло. Некому фотографии на память оставлять...
- А ваши родители или, скажем, дядья какие-нибудь тоже не оставили вам на память о себе хоть какой-нибудь визитки?
- Мои родители думали, как бы концы с концами свести, как хлеба досыта поесть, а не о такой, извините, чепухе.
- Но однажды вы, кажется, отступили от своего принципа.
- И не однажды. Приходилось, конечно, и мне позировать перед фотоаппаратом. Для документов... Да в конце концов, Дмитрий Иванович, шутливо запротестовал Петров, - куда это годится! Вы и на отдыхе без допроса не можете обойтись. На черта вам какие-то фотографии! Лучше дайте мне довести до конца свою мысль.
- Да, да, пожалуйста.
- Так вот, что касается обстоятельств. Причины преступности по преимуществу социальные. Это точно.
- И в нашем обществе тоже? - спросил подполковник, видя, что его попытки обходным путем узнать что-либо о найденной им фотографии ни к чему не приводят. Пожалел, что нет с собой этого фотообрывка. Может быть, стоило показать его Петрову и не терзать себя догадками. Вполне возможно, что никакой тайны в этой фотографии нет и он, Коваль, ломится в открытую дверь.
- И в нашем обществе - тоже, - ответил управляющий. - И может быть, даже больше, чем где бы то ни было. Ведь именно у нас разыгрались самые острые классовые битвы. Вы знаете, конечно, что, скажем, в тридцатые годы, в период массового раскулачивания, порой огульного и несправедливого, бандитизм распространялся как эпидемия. Человек, вырванный из своей привычной среды, произвольно репрессированный, лишенный средств к существованию, превращался в люмпена, в босяка, а в конечном счете - и в преступника... Вот ведь дело-то какое: далеко не всегда виноват сам человек. И доля его вины тем меньше, чем больше подавляют его обстоятельства.
- Так что же, по-вашему, всеобщая амнистия преступникам? - не выдержал Коваль. - Но ведь и в условиях коренных социальных преобразований преступниками становились отдельные, пусть иной раз и несправедливо ущемленные, но отдельные личности. Абсолютное меньшинство. В скобках замечу - враждебное нашему миру. В то же время, в тех же самых условиях многие из совершавших преступления выбирали путь единственно верный - путь возвращения в общество. И не могу не напомнить вам, Иван Васильевич, что революция поднимала к новой жизни миллионы людей...
- Вам, работникам карательных органов, не следует оперировать категориями полководцев и вождей, которые считают людей миллионами, парировал довод Коваля Петров. - Перед вами конкретная личность - человек, сбившийся с дороги... Так вот, второе, что исключительно важно для вас, это индивидуальный подход. Только при точной оценке обстоятельств, толкнувших человека на преступление, можно правильно определить социальную опасность личности и меру наказания. Возможно, человек, совершивший преступление, в душе вовсе не преступник, а в данном случае стал жертвой обстоятельств.
- Именно этим и занимается правосудие.
- К сожалению, не всегда. И не в полной мере. Не учитывается, например, сколько времени прошло между преступлением и наказанием. Допустим, Иван Иванович что-то украл. Это стало известно через три года. Судить надо Ивана Ивановича - преступника. Но ведь преступника-то давно уже нет! Сегодня, три года спустя, Иван Иванович - другой человек. И вот судят сегодняшнего, уже честного и раскаявшегося Ивана Ивановича. Справедливо? Нет... Отсюда и ошибки правосудия, не менее опасные, чем само преступление когдатошнего Ивана Ивановича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22