– Да, сеньора, Ватикан отреагировал, пусть поздновато, но все же. Вот что говорит падре Мессиноне, кто он, не знаю, «о насильственных действиях, совершаемых в Латинской Америке против представителей ФРГ или других стран. – Нарушаются фундаментальные права человека, пишет эта духовная особа»
– Вот-вот, – говорит Гадиха.
«и эти действия являются „агрессией против суверенитета Государства, представляемого данным дипломатическим деятелем"»
– Давно пора, – сказал Гад.
«как понимала это уже греческая цивилизация в весьма отдаленную эпоху».
– Полковники знают, что делают, – сказала Гадиха.

* * *
– Очень характерно, че, – одобрил Патрисио. – Продолжай переводить этому парню, а ты, Мануэль, если ты опять порвешь мне газету, я заставлю тебя ее слопать, и начнем мы с библиографического раздела, он самый нудный.
– Не ссорься с моим сыном, – сказала Сусана. – «Нарушаются фундаментальные права человека, и эти действия являются агрессией против суверенитета Государства, представляемого данным дипломатическим деятелем, как понимала это уже греческая цивилизация и в весьма отдаленную эпоху».
– Ну да, при царе Горохе, – сказал Оскар, – это надо же, как только затронут их священные порядки, тут сразу вытаскивают на свет бессмертную Грецию, тысячелетнюю Индию и императорский Рим. Хватит, детка, не сверли меня лазером своих черных глазищ, продолжай, мы здесь сидим тихо, как в церкви, это стоит отметить.
– Пошли вы все куда подальше, – посоветовала Сусана, – вам еще повезло, что я как переводчица – истинно святая, чтобы уж продолжить твой образ. Ладно, слушайте: «Никакой довод, никакое стремление протестовать или критиковать политические и социальные структуры», уж извините за ошибки в согласовании, перевожу слово за словом, «даже если их (структуры) рассматривать как угнетающие и несправедливые, не могут оправдать в моральном и юридическом плане, например, похищение послов и дипломатов. Тот…»
– Одно другого стоит, – сказал Маркос. – Ну ясно, в моральном и юридическом плане.«Установленный порядок – изящный оборот, чтобы скрыть страх перед великим взлетом и генеральной уборкой. Если бы у них и впрямь было желание защитить законность как залог нормальной жизни общества, еще куда ни шло. Но я, например, знаю одного адвоката в Санта-Фе, который был, по сути, доволен, что Эйхмана повесили, но в то же время скрежетал зубами от ярости – так как похищение этого субъекта он считал преступлением с юридической точки зрения. Не могу сказать, что я восхищен его позицией, но она логична и последовательна. Отвратительно здесь то, что на самом-то деле эти попы не защищают законность, а просто наложив ли в штаны от страха перед тупамаро и другими партизанами, что же касается морали, на которую ссылается длиннополый, так мы знаем, какую мораль они защищают. Продолжай, Сусанита, дальше самое интересное.
– «Тот дипломатический деятель
– «…который действует в рамках международного права, – прочитал Муравьище, – не несет никакой ответственности перед населением принявшего его государства».!
– Еще бы, – сказал Гад.
– «Он не обязан исправлять недостатки существующей там системы».
– Великолепно, – сказал Эредиа. – Никто от них не требует, чтобы они что-то исправляли, че, посмотрим, неужто кто-то видит в них каких-то апостолов.
– Последняя фраза, – прорычала Сусана. – «Их убийство или похищение в политических целях – это преступление особенно тяжкое по своему влиянию на межгосударственные отношения».
– Он хочет сказать, на межгосударственные отношения между Пентагоном, компанией «Сименс», полковниками и швейцарскими банками.
– Ясное дело, – сказала Гадиха. – Куда же мы катимся, если опять начинаются такие истории, как была с ребенком Линдберга, ты помнишь, Бето, мы тогда еще молодые были, но какой это был ужас, Пресвятая Дева, ох, дай воды, мне что-то нехорошо.
– Спи, полечка, хватит задавать вопросы учителю, уже звенит звонок на переменку.
– Блуп, – сказала Людмила, садясь на корточки, – но сперва ты мне объясни про выкуп, то есть кого вы потребуете освободить и что будет, если другая сторона этого не выполнит.
– Завтра я тебе покажу список, Оскар и Эредиа привезли имена, которые у нас еще не значились, ты же знаешь, как быстро список увеличивается. Моника готовит материал для газет.
– Да, но в случае, если…
– Этот случай еще далеко, полечка. Спи.

* * *
– Я не хочу иметь неприятности с Аппаратом, – сказал Гад, и Муравьище вмиг понял, что все дальнейшее будет приказом, хотя говорится под glace aux parfums des iles и кофе с марочным коньяком. – Они встревожены прямо-таки массовыми похищениями и знают, что здесь имеется активно работающая группа.
– Варварство, – сказала Гадиха, глядя на тележку с десертом, но, видимо, не по адресу десерта.
– Помолчи ты. Сперва к этому отнеслись не слишком серьезно, думали, что причиной были споры о контактах, о добывании средств и о связях с другими леваками для создания благоприятного климата в европейской прессе, запродавшейся русским или китайцам, но теперь меня информируют, что дело гораздо хуже, просто дерьмово. Хоть смейся, хоть плачь, но можно подумать, что в Аппарате опасаются ни много ни мало военного десанта, как было на Кубе.
– Дон Гуальберто, десанты-то разные бывают, – сказал Муравьище. – Я думаю, Аппарат имеет основания тревожиться, и полагаю, что мы сумеем сделать все возможное, чтобы дать по рукам этим выродкам, простите, сеньора.
– Особенно тревожатся, Ихинио, у нас на юге, и больше всего из-за Монтевидео, а теперь еще эта банда бразильских преступников в Алжире – представляете, есть опасение, что может, чего доброго, образоваться коалиция всех левых сил здесь и что это укрепит левых у нас, которые прежде чувствовали себя как бы изолированными.
– Не больно они страдают от своей изоляции, – сказал Муравьище, – вы же видели телеграммы о последних уругвайских событиях. Но я, дон Гуальберто, тоже так понимаю, тут надобно не церемониться, бросить все силы па то, чтобы ликвидировать главарей, и это вы предоставьте мне.
– Ай, Ихинио, вы ж не забывайте, что Бето здесь подвергается самой большой опасности, берегите его получше, – сказала Гадиха, уплетая смородиновое мороженой со взбитыми сливками.
– Дай нам поговорить, голубка, Ихинио знает, что делает. Я завтра воспользуюсь этой беседой, чтобы подкрепить нашу позицию, так что у тебя, Ихинио, если твои ребята чуток повольничают, не будет проблем.
– Это было бы прекрасно, дон Гуальберто.
– Так давайте выпьем еще коньяку, на то мы во Франции.
– Ох, Бето, не пей столько много, потом у тебя высыпает экзема по всему телу.
– Зато тебе приятно меня чесать, – сказал Гад, толкнув локтем Муравьище и подмигнув Гадихе, которая стыдливо уставилась в порожнюю вазочку, уж эти поганые французы, мороженого подают, будто карликам.

* * *
Все сошлось одно к одному – голос Мориса Фанона с пластинки, легкое головокружение от разговора, который I пинается в сторону и требует еще вина и сигарет, чтобы удержаться в русле, да, голос Фанона как горестный итог, "me souvenir de toi / de ta loi sur mon corps» – хорошо поет, сказала Франсина, странно слышать такое в ресторане.
– «Ме souvenir de toi / de ta loi sur mon corps». Да, детка.
– Не грусти, Андрес, ты ее забудешь, забудешь нас обеих, вернешься к своей музыке, по сути, ты никогда не побил женщин, для тебя существует только твое нутро, уж не знаю, как сказать, и в нем ты неторопливо прогуливаешься, будто тигр.
Но действительно ли она это говорила или то были слова песни? Да, отвлечься, мысленно уйти, сидя вот так напротив Франсины, которая пришла ради меня и сидит со мною в ночь моей тоски (о которой я никогда прежде ей не говорил, да она бы и не поняла), мысленно уйти от сс спокойного, даже внимательного лица, наполняя ее бокал, бродить по городу, улица Кловис, улица Декарта, улица Туэна, улица Эстрапад, улица Клотильды и снова улица Кловис, для чего, почему, если я сам того захотел. Бедная Франсина, она еще дальше от меня, чем Людмила, и этот час, когда я снова наливаю ей бокал, гладя ее руку, и мы слушаем, слушаем Фанона «me souvenir de toi / de ta loi sur mon corps», и все это лишь бегство и отдаление, бережная система изживания пустоты и разлуки, Франсина в ресторане, голос Фанона, я сворачиваю за угол на улицу Туэна, я наливаю ей еще бокал вина и глажу ее руку, непонятная система движения поездов по сходящимся и расходящимся путям, никчемные занавесочки на окнах, никчемная близость, я слишком рассеян и пьян, я сам – поезд и заодно кто-то в нем, заблудившийся и кого-то ищущий, слова еще раз выстраиваются в порядке, чтобы дать название беспорядку, слушай, детка, слушай эти

СТИХИ О ПОЕЗДАХ
Пыльный спальный вагон ночью
привозит нас на безымянную станцию
где один из нас выйдет
с грязным чемоданом прошлого
тогда как другой
(был то вагон номер 14 или 8?
проводник спит, все спят)
бредет по проходу где
каждая дверь – отказ и слышен
запах потных тел и грязных носков,
и ты ищешь снова того,
кто уже далеко
кто выходит на залитую лунным светом
площадь и ищет снова
такси и отель до отхода
следующего поезда, спального вагона
(номер 9 или 34 или 5?)
где, быть может, они встретятся
для последней поездки
и будут искать снова
брести по проходам
где каждая дверь
это снова такси и отель
и снова ты несешь
грязный чемодан
по проходам где
такси и отель
по проходам где
ты ищешь снова.
– Надо все изобретать заново, полечка, – сказал Маркос, – любовь тоже не должна быть исключением, люди думают, что нет ничего нового под неоном, мы погрязли в рутине, дети вопят, требуют туфли «карлитос», ты тридцать восьмого года, а я сорок третьего, смех, да и только. Знаешь, когда я покупаю себе сорочку в «Монопри», первое что у меня спрашивает продавщица, это номер воротничка. Не волнуйтесь, говорю я, мне нужна сорочка побольше и пошире. Она молчит, глаза вытаращены, губы поджаты, нет, это невозможно, прямо видишь, как она думает и бесится, видишь отчетливей, чем если бы у нее под челкой была камера ТВ. Но, мсье, от номера вашего воротничка зависит размер сорочки / Вовсе нет, мадам, потому как я люблю сорочки длинные и широкие, а по моему номеру воротника вы мне дадите сорочку в обтяжку, по фигуре, что идет Алену Делону, но мне в такой, как в собственной кишке / Какой вы странный, это впервые / Не огорчайтесь, мадам, дайте мне самую большую сорочку, какая у вас есть / Но она будет плохо сидеть, мсье / Мадам, в этой сорочке я буду на седьмом небе от счастья / Так продолжается довольно долго, и надо не уступать, все надо изобретать заново, к сожалению, я результатов не увижу, но, пока могу, буду изобретать, буду и тебя, полечка, изобретать и хочу, чтобы ты меня изобретала ежеминутно, потому что, кроме этого влажного животика, мне нравится в тебе то, что ты озорная, ты всегда как бы сидишь где-то на дереве, и тебя больше восхищают воздушные змеи, чем хорошо темперированный клавир.
– Блуп, – сказала Людмила. – Это неправда, мне куда больше нравится клавир.
– Потому что ты его слушаешь так, как будто это воздушный змей, ты слышишь ветер, и удары хвоста, и шелест бантов… ты не из тех женщин, кто с ума сходит из-за музыки, из-за театра, из-за траханья, из-за помидорного салата. Только подумать, что еще двух часов не прошло, как ты стянула с меня штаны, словно я Мануэль и меня надо мыть-купать, а потом еще хотела натереть меня смоченным в спирту полотенцем – кстати, боюсь, что ты извела мою лучшую водку, полечка, ты мне за это заплатишь.
– И потом ты лапал мне грудки, – сказала Людмила.
– Я не так оригинален, как ты, но я стараюсь, – сказал Маркос, сжимая ее в объятиях, пока она жалобно не завопила, – и не только грудки, но и здесь, и здесь, и между этим и этим.
– Ай, – сказала Людмила, – ты уж слишком изобретаешь, блуп, но ты прав, я тоже хочу, чтобы все было по-новому, другое и с воздушным змеем, как ты говоришь, – на твоей родине, там, наверно, полно воздушных змеев и козлят, я это поняла по слойкам, они не обманут, по твоим рукам, ай, черт.
– Моя родина, полечка, находится в старой и усталой стране, там все придется обновить, верь мне, ты скажешь, это болтовня, но это так – старая и усталая из-за пустых надежд и еще более пустых обещаний, которым вдобавок никто не верил, кроме перонистов старого закала, да и те по весьма разным и весьма понятным причинам, хотя финал был такой, как всегда, то есть полковники, пинками вытолкнувшие героя-эпонима .
– Но почему многие твои друзья, и эти газетные вырезки, и Патрисио говорят о перонизме как о какой-то силе и надежде?
– Потому что так и есть, полечка, потому что слова обладают ужасной силой, потому что Realpolitik – это единственное, что у нас осталось против полчищ пентагоновских горилл и Гадов; ты пока не можешь этого понять, но постепенно убедишься, подумай, сколько выгоды извлекли из слова Иисусова, из образа Иисуса, пойми, что нам сегодня необходимо тавматургическое слово и что образ, которому это слово соответствует, обладает воздействием почище кортизона.
– Но ты-то, Маркос, в этот образ не веришь.
– Что с того, если он помогает нам низвергать нечто гораздо худшее, дедовская этика нынче вышла из моды, полечка, уж не говоря о том, что у наших дедов в час, когда либо пан, либо пропал, были две этики, уверяю тебя. Ты права, я ни в грош не ставлю этого старца, который претендует на телеправление тем, с чем не сумел справиться прежде, имея на руках самые выигрышные карты, фактически он уже вне игры, просто имена и образы более живучи, чем называемое и представляемое, и в более умелых руках они могут сделать то, чего не сделали в свое время, – видишь, какую речугу я тебе выдал.
– Я хочу лучше понять, – сказала Людмила, – хочу понять столько мне неизвестного, но все это так далеко, не разглядеть, что там, за океаном.
– Там тоже далеко не все ясно, и я не стану тебя терзать чем-то более сложным, чем закон о квартплате, пойми одно – для нас, то есть для Бучи, годится любое эффективное оружие, потому что мы знаем, что мы правы и что мы окружены и внутри страны, и вне ее гориллами и янки и еще пассивностью миллионов тех людей, которые ждут, пока другие достанут каштаны из огня, вдобавок одно то, что враги перонизма таковы, каковы они есть, дает нам более чем законный повод защищать его и опираться на него с тем, чтобы когда-нибудь, да, когда-нибудь оставить его и все с ним связанное и пойти по единственно возможному пути, сама понимаешь, по какому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46