C доставкой сайт Водолей 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Одежды стали тесны инспектору.
Неожиданно для себя он возложил свои маленькие сухие ладошки на полные руки товарища Шпилько и задушевным голосом проповедника сказал:
- Все мы люди, все мы не без недостатков.
Товарищу Шпилько это было хорошо известно. Но она так же хорошо знала, что именно повинную голову с наибольшей вероятностью сечет меч. "Дудки, подумала она, - ты меня на мякине не проведешь", - и приготовилась до последнего защищать кресло, на котором в данный момент сидела.
А Гроза все ходил и ходил вокруг да около в прямом и переносном смысле.
Как маленькая холодная Луна, он вращался вокруг т-образного стола, за которым восседала в тревожном предчувствии товарищ Шпилько, и развивал мысль о взаимосвязи доверия и ответственности.
Конечно, товарищ Шпилько догадывалась, что сам по себе Гроза явление малозначащее. Она справедливо полагала, что Там, наверху, он вообще мелкий ноль без палочки. Пожилой мальчик на побегушках. А его молниеносные, опустошительные командировки, сопровождающиеся раскатами грома небесного, лишь следствие атмосферного электричества вышевисящих туч. И тем не менее она боялась его. Страх был особенный, языческий.
Так, наверное, боялись какого-нибудь пропитанного жиром истукана наши волосатые предки и падали ниц перед каким-то бездомным котенком со слезящимися глазами египтяне.
Не перед куском трухлявого дерева или полудохлым котенком, а перед грозным и непонятным, что стояло за ними.
К тому же товарищ Гроза был не просто мечом карающим. Товарищ Гроза мог сформировать мнение - маленькую искорку, из которой и рождается роковая молния.
Вот почему к приезду Грозы был выкрашен штакетник на центральной улице райцентра, и местные пьяницы, имевшие обыкновение передвигаться вдоль забора, были похожи на зеленых лягушек. Продавцам было велено надеть кокошники и организовать неделю изобилия, в результате чего торговые точки напоминали пчелиные матки во время роения. И делалось это вовсе не для того, чтобы втереть очки Грозе. Это было рядовое языческое жертвоприношение, сигнализирующее высокому гостю: о ответственный представитель, мы боимся и уважаем тебя, и хотим, чтобы ты знал об этом.
Остановившись за спиной товарища Шпилько, Гроза возложил длань на ее мягкое плечо и заговорил о бдительности и принципиальности.
Круги сужались.
Речь шла о директоре совхоза "Вперед к светлым вершинам", под видом подозрительного эксперимента пытавшегося реставрировать капитализм в одном, отдельно взятом хозяйстве, и о молодом, перспективном, но слабо подкованном политически руководителе района, который за высокими производственными показателями не смог разглядеть пагубной сути явления.
Суровые, тяжелые, как пули, слова вылетали из уст Грозы. А между тем его сердце буквально плавилось от сдобного тепла, исходящего из плеча товарища Шпилько. Ему страстно захотелось покровительствовать, опекать и наставлять нижестоящего товарища. Инструкция, написанная в стихах, произвела бы менее странное впечатление, чем лицо инспектора Грозы в этот момент.
Склонившись к уху товарища Шпилько, он горячо шептал:
- Дело зашло слишком далеко. Но вы можете поправить положение. Кончайте его. Сами. Завтра же.
Остановись инспектор на этом, отпрянь от спинки кресла, закрой глаза... Да что там - стукни кто-нибудь в дверь, зазвони телефон...
Всю жизнь Гроза с болью и омерзением будет вспоминать эту секунду. Это розовое ухо товарища Шпилько, луговой аромат ее прически, вздымающуюся грудь.
Рука инспектора Грозы скользнула вниз, и в следующую секунду сработал неистребимый женский инстинкт.
Нокаутированный чудовищной пощечиной инспектор Гроза был отброшен к книжным стеллажам и похоронен под полным собранием сочинений.
Бедная, бедная товарищ Шпилько.
Искренне верующий настоятель храма, плюнувший в лик божий, человек, потративший все сбережения на строительство дома и поджегший его, испытывали бы меньшее раскаяние.
Закрывши изнутри двери кабинета, товарищ Шпилько извлекла тело Грозы из-под пыльных томов. Ярко-красный отпечаток пятерни зловещим клеймом светился на побледневшем лице Грозы. Без очков оно было совершенно бабье. Глядя на безвольные черты, товарищ Шпилько испытала оцепенение, как человек, которому внезапно открылась страшная государственная тайна. Очки, к счастью, уцелевшие после сокрушительного удара, были найдены и водружены на нос инспектора. Безжизненное лицо его мгновенно стало властным и неподкупным.
Набравши полный рот воды, товарищ Шпилько обильно оросила ею грозный лик инспектора.
Действовала она быстро и решительно. Едва пришедший в сознание, полуоглушенный инспектор был нежно повлечен в комнату отдыха - уютное гнездышко, служившее приложением к кабинету. В приятном полумраке по-домашнему светился фарфор чайного сервиза, на стене вместо государственного деятеля висела репродукция картины Айвазовского, на телевизоре в хрустальной вазочке несерьезно благоухал букет полевых цветов.
Инспектор был заботливо уложен на кушетку. Присевши на ее краешек, товарищ Шпилько ласково растирала виски медленно отходящему от нокаута высокому гостю. В пылу борьбы за его жизнь строгий костюм сам собой неофициально расстегнулся. Белоснежное пено кружев слепило глаза, упругое бедро согревало.
- Бедненький, - прошептала она, касаясь кончиками пальцев огненно полыхающей печати на щеке Грозы.
Женщины и руководящие работники не просят извинения за допущенные ошибки.
Они решительно их исправляют. Но в то самое мгновение, когда лицо товарища Шпилько склонилось на расстояние, где проходит граница интима, по-особенному резко и требовательно зазвонил телефон. Он просто зашелся в истерике.
Звонили из Центра. Товарищу Шпилько было предложено немедленно прибыть.
Побледнела товарищ Шпилько и застегнула костюм на все пуговицы.
***
Вечером инспектор Гроза был отвезен в один из полуподпольных залов, который имеется при любой совхозной столовой для приема представителей вышестоящей власти. Отделан он был с грубоватыми претензиями на красоту, в настенных росписях эклектически соединялись официоз и фривольность. Здесь были и березки, и красавицы в сарафанах, и мощные трактора, и силосные башни. От блестящих лаком стен, отделанных под дерево, от потолка с вензелями и громоздких люстр убийственной яркости у нормального человека начинала болеть голова.
Стол поражал обилием блюд. В центре его на подносах дружелюбно улыбались друг другу поросенок и барашек. Они были довольны столь славным завершением недолгой карьеры. Им предстояло быть съеденными большими людьми.
Крутобедрые коньячные бутылки истекали от истомы. Полыхал фруктово-ягодный пожар. Об апельсины можно было прикуривать сигареты. Пышные горки блинов придавали дастархану нечто домашнее, интимное. Непроизвольно и судорожно дергался кадык при виде казы, чужука и прочих деликатесов, обсыпанных зеленым горошком и сочным слезящимся луком.
У человека неизбалованного этот стол мог вызвать лишь одну мысль: нажраться бы от пуза и можно помирать.
Однако Гроза с омерзением скользнул взглядом по живому натюрморту, по этому произведению искусства, которое должно быть варварски уничтожено в ближайшие часы.
- Убрать, - сказал инспектор.
В кладбищенской гнетущей тишине без звона исчезли бутылки. Присутствующие за столом были тертыми калачами и понимали, какой это нехороший знак, когда вышестоящий гость отказывается от угощения. "Совсем озверел Гроза", - подумал ласковый сопровождающий, внутренне содрогаясь.
А Гроза, поднявшись над столом и указуя перстом на горы изобилия, зловещим, яростным шепотом спросил:
- Хотел бы я знать, за чей счет это все?
Мертвая тишина была ему ответом.
Поросенок и барашек перестали улыбаться.
"Все, - холодея, подумал ласковый сопровождающий, - завтра для синеозерцев наступит последний день Помпеи".
***
- Синеозерка, - промолвил шофер.
Товарищ Браев поднял тяжелые веки. Его мучил жестокий приступ морской болезни - следствие изнуряюще-медленной езды по бездорожью.
Он внимательно осмотрел степной простор и не обнаружил признаков человеческого жилья.
Шофер молча показал пальцем в небо.
Над ними одинокий домашний голубь отрабатывал фигуры высшего пилотажа.
Машины остановились у чахлого березового колка, истоптанного домашним скотом, обильно заваленного бытовым и производственным хламом. Ветви тщедушных деревьев были добросовестно оборваны любителями парной бани.
Участники экспедиции разбрелись по степному оазису с благородной целью полива лесонасаждений, кроме водителя грузовика, который, не изменяя многолетней привычке, оросил задний скат своей машины.
После чего товарищ Браев пожал мужественную руку милиционера, пропыленного, как внутренность пылесоса.
- Отдыхай.
Милиционер козырнул и на бешеной скорости, как молодой жеребец, с которого сняли путы, помчался к далекому горизонту. "И какой же милиционер не любит быстрой езды", - с одобрением подумал товарищ Браев.
Со штабеля кирпича был сдернут брезентовый полог, и взору товарища Браева предстала печальная картина.
Оставив в березовом колку половину кирпича, экспедиция со скоростью, предписанной похоронным процессиям, двинулась к конечной цели своего утомительного путешествия.
***
В Синеозерске Грозы не было.
В Синеозерске вообще никого не было. Окна домов были закрыты ставнями, собаки не лаяли.
- Товарищ Гроза отбыли в передовое хозяйство "Вперед к светлым вершинам", - проинформировал тихий человек в руководящем здании, тщетно пытавшийся унять дергающуюся в нервном тике щеку, - когда будут, не сообщили.
- Какие, к черту, вершины в степи, - возмутился товарищ Браев.
Тихий человек скромно пожал плечами.
В кабинете директора совхоза "Вперед к светлым вершинам", куда к вечеру, переколов значительную часть алмазов из глины, прибыла экспедиция, трагически пахло валидолом.
На директоре не было лица, пиджака, галстука и ботинок.
На окружающую действительность он не реагировал. На вопросы не отвечал. Подперев волосатой рукой многодумную голову, рисовал на собственных приказах чертиков.
Секретарша, от которой также попахивало валидолом, держась рукой за могучую грудь и прерывисто дыша, повторяла:
- Ох, что тут было. Ох, что тут было...
Было что-то до того ужасное, что она не находила слов. Не было таких слов, чтобы описать, что тут было.
- Валидол-то остался? - спросил побледневший Браев.
- Весь день всей конторой пьем, - говорила секретарша, капая в стакан пахучую жидкость, - ох, что тут было, ох, что тут было... Главного зоотехника в больницу увезли. До утра доживет ли, - всхлипнула она, подавая стакан. - У главного бухгалтера преждевременные роды начались, агроном заявление по собственному желанию написал.
Товарищ Браев употребил лекарство и перевел дух.
- В живых-то кто остался?
- По отделениям разъехались. Указания товарища Грозы выполнять.
- Что - сердитый?
- Ох, сердитый, ох, сердитый...
- Где же теперь Гроза?
- Ох, в "Коммунизм" уехал, ох, в "Коммунизм", - сказала эта сердобольная женщина, жалея людей, живущих в "Коммунизме".
По обезлюдевшей улице центральной усадьбы печальная процессия двинулась в "Коммунизм".
Ничейный пес Шарик, любимец управленческого аппарата совхоза "Вперед к светлым вершинам", тоскливо смотрел ей вслед. Правый глаз пса дергался. От него тоже пахло валидолом.
***
У дорожного знака "До "Коммунизма" 3 км" "Волга" и грузовик с вечным кирпичом застряли в луже, размеры которой давали ей право быть отмеченной на топографических картах.
- Надо было объездной дорогой ехать, - сердито кричал водитель грузовика.
- Так кто ж его знал, - оправдывался водитель легковой.
Товарищ Браев бережно держал на коленях последний экземпляр из десяти вечных иноземных кирпичей, завернутый в лощеную бумагу.
Вволю пробуксовав и израсходовав весь запас горючего, они заснули сном отшельников посреди безбрежной лужи.
Проснувшись среди ночи, товарищ Браев увидел звезды над собой, звезды под собой и долго не мог сообразить, каким образом его персональная машина попала в космическое пространство. Душу грызла мучительная тоска по голубой планете и уютному кабинету.
Много испытаний пришлось перенести товарищу Браеву в погоне за неуловимым Грозой, всякий раз обнаруживая лишь теплые следы разгрома и заикающихся людей. Но такого ужаса, как в этот ночной час, он не испытывал.
Обширный круг по Синеозерскому району замкнулся. Но в райцентре он узнал, что товарищ Гроза вылетели самолетом в отдаленный район. Бросив на произвол судьбы грузовик, в кузове которого к этому времени не осталось ни одного целого кирпича, на максимально возможной скорости он рванул вслед за улетевшим самолетом.
Осунувшийся, небритый, он, судорожно сжимая кирпич, мрачно смотрел вниз. В глазах его появились сумасшедшие искорки маньяка. Изредка его губы шептали слова.
Водитель при этих словах потуплял глаза, как школьница, которой впервые объясняются в любви.
Самым ласковым из этих слов было: "С-с-с-скотина!"
Неясно было, кому адресовались эти слова.
***
Гроза не чувствовал себя вполне человеком, если вылет самолета, должного доставить его из области в Центр, не задерживался хотя бы на пятнадцать минут.
Обычно по итогам командировки он имел долгую беседу с глаза на глаз с Самим.
- Меня нет, - предупреждал в таких случаях Сам помощника.
- Гроза у Самого, - со значением передавалось из уст в уста.
Жизнь на управленческих этажах замирала. Номенклатурные кадры, состоящие сплошь из атеистов, молились Богу, как солдаты в последний день войны, переживающие мистический ужас перед шальной пулей.
Когда три черных птицы по зеленой волне наконец-то уносили Грозу в аэропорт, от коллективного вздоха облегчения в городе рождался веселый ветерок.
Грозу доставляли к притомившемуся от ожидания самолету. Открывался особый люк возле кабины пилотов, о существовании которого рядовые пассажиры и не подозревают.
1 2 3 4


А-П

П-Я