..
-- Ты чего молчишь? -- буркнул, наконец, комендант. Где-то за забором забрехала собака, слышно было, как со двора на неё прикрикнул часовой. Время было самое глухое, около полуночи.
-- Думаю я, -- пожал плечами Игнат. -- Ты прости меня, товарищ Богоробов, но с покойниками мне разговаривать раньше не приходилось, вот и теряюсь.
-- А ты думаешь, я -- покойник? -- нехорошо ухмыльнулся начальник. -Ошибаешься, Пирогов. Я дважды помер, и оба раза твоими стараниями воскрес, аки птица Феникс. Неужто ещё не дошло до тебя? Ну, не веришь, так пощупай, похож я на мертвеца или нет.
Игнат нерешительно прикоснулся к предплечью Богоробова. Сквозь грубую ткань гимнастерки чувствовалось тепло живого тела, бугрились мышцы. Как это, ведь он сам дважды волок в подвал остывающий труп? Игнат снова пожал плечами.
-- Не веришь? Тогда слушай.
Комендант вздохнул, потянулся, хрустнув суставами, и уронил руки на колени, ссутулившись.
Из его рассказа выходило следующее. Уже некоторое время Богоробов положил глаз на тощую и бледную машбарышню. Поднадоели ему пышные и жаркие формы булочницы, вот и потянуло на худобу, разнообразия захотелось. Но Зина оказалась твердым орешком -- как ни обхаживал её комендант, машбарышня избегала его с буржуйской увертливостью. Особо распускать руки и действовать напролом днем мешало присутствие Игната, частые приезды Кривцова и хождение туда-сюда красноармейцев из охраны -- Богоробову не хотелось, чтобы слухи о его намерениях дошли до ревнивой Натальи. Вот он и сообразил, что самое удобное для соблазнения машбарышни время -- раннее утро. Как ни странно, Зина особо не удивилась и не возражала, когда накануне начальник велел ей прийти на службу пораньше якобы для печатания каких-то важных бумаг.
Когда Богоробов пришел, она уже сидела за своим "Ундервудом" и проверяла на свет копировальную бумагу. Потоптавшись за её спиной, комендант сбегал в кабинет, где в укромном уголке шкафа лежали припасенный для таких целей шелковый платочек и флакон духов. Увидев презенты и поняв намерения коменданта, Зина очень правдоподобно застеснялась и сама предложила ему получше укрыться от чужих глаз. А единственным местом для этого мог служить подвал, а в подвале -- помещение, где стоял распылитель, остальные два занимали арестованный контрреволюционный элемент и воняющая мазутом "динама". Утративший от радости бдительность, начальник немедленно согласился.
-- А как же вы смогли мимо Хритоненко пройти? -- удивился Игнат.
-- Так со двора в подвал ещё один вход есть, -- пояснил Богоробов. -Который всегда заперт. Но ключ-то у меня имелся. Так что никто нас не видел.
Точно, были со двора ступени к подвальной двери, Игнат и забыл о ней. Когда распылитель привезли, втаскивали через неё. Этот вход использовали прежним хозяева барака, видимо, дрова и уголь через него носили.
Спустившись вниз и увидев распылитель, Зина принялась расспрашивать Богоробова о его назначении. Жаждущий любовных утех, тот отвечал скороговоркой, одной рукой обнимая девушку за талию. Зиночка пожимала плечиками и изображала полное непонимание. Тогда для наглядности комендант решил показать, как именно глупые буржуи встают на черный кружок. И показал!
Только когда комендант увидел, как тоненький пальчик с быстротой молнии лег на красную пипочку, он спохватился, перед кем перья распускал. Зина ведь была одной из них, тех, кого тоже надо было! К тому же, кого-то из родственников у неё совсем недавно в расход пустили. Кого и где, комендант вспомнить уже не успел, дернулся было, но вокруг потемнело, зашуршало, и разом исчезли и Зина, и подвал. Мелькнули серебряные искры, и сменились теплым солнечным светом.
Игнат слушал озадаченно. Подобного легкомыслия от Богоробова он никак не ожидал. Чтобы из-за какой-то тощей поганки... Он уже не сомневался что Зина не просто так уговорила Богоробова спуститься в подвал и прикинулась там непонимающей. Всё ради того, чтобы заставить коменданта встать в распылитель. Вот она буржуйская сущность. Подлая коварная тварь!
-- В общем, подвал исчез. И Зинка исчезла. И знаешь, кого я увидел вместо неё? -- после паузы медленно произнес Богоробов.
-- Кого? -- рассеянно переспросил Игнат, отвлекшийся на размышления о гнусной ловушке, организованной товарищу Богоробову контрреволюционной машбарышней.
-- Да Пухольского же! Того самого, черт его раздери! Я вдруг вместо подвала оказался на какой-то поляне с цветочками. Вроде парка, между деревьев люди гуляют, ребятишки бегают.
Людей Богоробов разглядел позже, потому что прямо перед собой увидел сидящего на травке бывшего студента Сигизмунда Яновича Пухольского. Одет тот был странно -- в перламутрово-серый костюм с круглой синей картинкой на груди. Увидев Богоробова, появившегося прямо перед ним, Пухольский переменился в лице и вроде как даже поперхнулся. Комендант тоже растерялся, но скорее оттого, что не мог понять, где он оказался, вместо того, чтобы разлететься на мелкие частицы и стать пустым местом. Осмотревшись, он тихо, почти шепотом спросил Пухольского:
-- Слышь, товарищ, это ад или рай?
Бывший студент прокашлялся и неопределенно пожал плечами.
-- Тут чистилище?! -- дошло до коменданта.
-- Можно сказать и так, -- вздохнул Пухольский и помахал кому-то. Двое, спешивших к нему парней в таких же перламутровых одеждах остановились.
-- Срочно переключите принимающую станцию на десятку! -- подумав, крикнул им Пухольский, и те исчезли за деревьями.
-- Так. А ты, стало быть, святой Петр? -- Богоробов сообразил, что терять ему уже нечего, и осмелел.
-- Что-то вроде, -- ничуть не смутился Пухольский. -- Но вообще-то, я не понимаю, как ты тут оказался. По нашим данным ты должен дожить до семидесяти четырех лет и скончаться в собственной постели от пневмонии в одна тысяча девятьсот пятидесятом году. Что произошло?
Пухольский озадаченно почесал в затылке и встал. Богоробов молчал, разинув рот.
-- В каком... году?! -- наконец выдавил он, с усилием сводя челюсти.
-- В одна тысяча девятьсот пятидесятом, -- повторил Пухольский и снова спросил: -- Ну, так что там у вас случилось, почему тебя в распыл отправили?
Коменданту пришлось рассказать всё: и про свои кобелиные виды на машбарышню, и про Зинину коварную подлость. Пухольский слушал, не перебивая, а когда Богоробов замолчал, достал из кармана синюю коробочку, моментально развернувшуюся у него в руках в довольно большую планшетку, типа штабной. Что он делал с этой планшеткой, Богоробов не видел, да и не смотрел особо, потому что внимание его привлекла парочка, продефилировавшая неподалеку. Девушка была ему незнакома, а вот молодой статный брюнет...
В памяти всплыла ночь, когда они только наладили распылитель, и отправляли в него привезенных, не дожидаясь утра. А фамилия брюнета была... нет, не вспомнить. Но левый эсер -- точно!
А это означало... Что это означало, Богоробов сформулировать не мог. Вернее, мог, но уж больно страшно звучали слова "контрреволюционный заговор".
-- Эй, студент! -- негромко окликнул комендант Пухольского. Тот отмахнулся, продолжая тыкать пальцем в планшетку и что-то рассматривать на ней. -- Раз уж я тебе всё, как на духу, то может, и ты мне объяснишь, что происходит? Откуда ты знаешь, когда я умру, зачем ты нам свою аппаратину вместо верных трехлинеек подсунул, зачем бывшим студентом прикидывался?
-- Надо было тебя сразу обратно отправить, -- задумчиво пробормотал Пухольский и поморщился. -- Только ты ведь сдуру снова в распылитель полезешь. Или к начальству с докладом побежишь. Так ведь?
Богоробов подумал и кивнул.
-- Вот видишь. А это значит, что сектор пять-восемнадцать прикрыть придется. И возиться потом с корректировкой, утечку информации ликвидировать. А нам нужно, чтобы до пятнадцатого мая следующего года все на твоем пункте оставалось, как есть. Нужно ещё две с половиной тысячи человек переправить.
-- Так я и думал, -- с удовлетворением произнес комендант. -- Шпион ты! Контра недобитая! Смастерил машинку, и рад-радехонек, что чекистов обманул и буржуев от революционного возмездия уберег.
-- Не одних буржуев, -- пожал плечами Пухольский. -- Вон ребята с третьей станции сейчас принимают людей, расстрелянных деникинцами.
-- Но тогда зачем?
-- Не зачем, а почему, -- отрезал Пухольский. -- Думаешь, светлое будущее, за которое вы так рьяно боролись, становилось светлее оттого, что сотни тысяч, миллионы людей в муках погибали? Вы истребляли друг друга во имя каких-то идеалов, а нам расхлёбывать пришлось. Каждое убийство, каждая казнь, каждая загубленная жизнь -- черное пятно на ментальном поле планеты. Увечили, его, как могли. Хотя, что ты знаешь о ментальном поле... Короче, загнали вы нас в тупик.
-- Кого это -- вас? -- злобно поинтересовался Богоробов, оглядываясь.
-- Потомков! -- одновременно с ним разозлился Пухольский. -- Тех, кто после вас пришёл в мир, больной прошлой ненавистью и страданиями! Сколько всего ещё было и после вашего красного террора...
-- Чего было?
-- Узнаешь. Позже. Изменить прошлое нельзя. Вернее, изменить-то можно, но доказано -- это ещё больше навредит будущему. Раз уж нельзя избежать массовых убийств в прошлом, мы спасаем тех, кто погиб.
-- Всех? -- Богоробов вспомнил порубленных белоказаками мальчишек из отряда Никольцева, расстрелянных рабочих в Самаре, и задумался.
-- Да, всех. Без классовых и идеологических различий, без разделения на жертв и палачей. Вы думали, что ваши потомки будут жить, как у Христа за пазухой, яблони на Марсе разводить, а по выходным ко двору короля Артура на машине времени путешествовать. Нам же приходится практически все планетарные ресурсы направлять на спасение людей. Те же машины времени, -- он махнул рукой в сторону торчашего посреди поляны распылителя. -- Видел бы ты, какими наши миссионеры возвращаются из Бабьего Яра или Пирл-Харбора...
Пухольский замолчал, мрачно уставившись на одуванчик у своих ног. Вдалеке звенел детский смех.
Богоробов тоже молчал. Потом глухо спросил:
-- Какой у вас нынче год?
И услышал в ответ: -- Две тысячи четыреста шестьдесят третий.
-- И коммунизма на Земле нет?
-- Нет, и никогда не было. Ни на Земле, ни здесь.
-- А это -- не Земля? -- Богоробов поднял глаза к небу, в синеве которого плыли забавные барашки облаков и летала то ли большая птица, то ли аэроплан.
-- Это -- Альтер-Земля, -- коротко ответил Пухольский. -- Альтер-Земля с альтер-историей.
-- Понятно, -- ответил Богоробов, хотя мало что понял. Впервые в жизни он вдруг ощутил, что у него есть сердце. Оно заныло, словно сдавленное чужими холодными пальцами, и стало медленно падать вниз. К горлу подступила тошнота. Пухольский посмотрел на него встревожено, но ничего не сказал. Помолчали.
-- И что теперь будет? -- наконец спросил Богоробов.
-- Да то же, что и раньше. Вернешься в своё время, и всё пойдет по-прежнему.
-- А если всё-таки Кривцову доложу?
-- Кто тебе поверит? Решат, что после контузии галлюцинациями страдаешь, -- Пухольский криво улыбнулся. -- Был у нас случай... Впрочем, неважно.
Что-то тихо тренькнуло. Пухольский посмотрел на планшетку, нажал какую-то кнопку.
-- Мне пора? -- комендант старался, чтобы его голос звучал спокойно.
-- Пора. Переход уже свободен.
Богоробов, сутулясь и хромая больше обычного, пошел к распылителю, чувствуя, как внутри вместо сердца гулко бухает пустота.
-- И не дури там, -- в голосе Пухольского не чувствовалось уверенности. -- Тебе жить положено, товарищ Богоробов!
Когда комендант встал на черный кружок и закрыл глаза, то понял, что жить ему дальше абсолютно незачем. Хотелось исчезнуть, только не знать того, что ему пришлось узнать.
Подвал встретил его гулкой тишиной. На столе белел лист с исчерканным карандашом списком, значит, уже отправили сегодня очередную партию контры... Богоробов равнодушно пожал плечами и прямо из подвала вышел во двор. Посидел в кустах, тупо глядя на осыпающиеся жухлые листья. Не хотелось, чтобы его нашли тут, как бездомную собаку. Поэтому прошел в кабинет и достал верный маузер.
-- Больно было? -- зачем-то спросил Игнат.
-- Ударило сильно. -- Богоробов подумал. -- А боли почти не было. Но я сразу же опять на той поляне оказался. Не понял, как, но живой. Там, кроме Пухольского ещё двое были. Они мне долго объясняли, что машина сделана так, чтобы при переходе живых из мертвых восстанавливать. В течение трех суток после смерти это можно. И опять про молекулы, про какую-то память ихнюю... Суетились, ругались. Я сказал, чтобы отстали, и -- обратно. А тут снова ты, Пирогов. Умереть спокойно не дашь!
В третий раз у распылителя Богоробова встретила уже почти толпа, человек шесть, все злые и усталые. Был поздний вечер, и разговаривать с ним долго не стали. Пухольский обозвал его неврастеником и отобрал маузер. Комендант не знал, кто такой неврастеник, но обиделся. Навалилась жуткая усталость, хотелось одного: чтобы его оставили в покое, и дали, если не умереть, то хотя бы поспать. К тому же, он где-то потерял папиросы, а курить хотелось просто зверски.
-- На, -- Игнат достал из кармана портсигар. -- Ты его в кабинете обронил.
-- Ну, и что мне теперь делать? -- спустя несколько минут спросил Богоробов. Игнат ладонью разогнал клубы табачного дыма и пожал плечами.
-- Шел бы ты домой, товарищ комендант. Наталья твоя изревелась вся, да и ты на ногах еле стоишь. Стреляться тебе все равно стало не из чего, свой наган я тебе для этих целей не дам. Так что ступай, поспи. Утро вечера...
-- Ладно, пойду я, пожалуй... -- Богоробов резко встал и, не глядя на Игната, зашагал по коридору.
Тот проводил его взглядом, откинулся на спинку дивана и пробормотал:
-- Всё это был лишь сон, приснившийся нам обоим. И ты, товарищ Богоробов, ошибаешься, если думаешь, что завтра я расскажу тебе свою половину сна. Мне сны вообще не снятся. Никогда.
Игнату показалось, что одна из теней в углу обрела острые черты лица Сигизмунда Яновича Пухольского и ехидно улыбнулась ему. Но вместо того, чтобы вглядываться в переменчивые игры света и темноты, Игнат поднял с пола испачканную кровью синюю тряпку и понес её во двор, прятать под гнилые доски.
1 2 3 4 5