- Ну вот. И славно. Пей, пей.
Чего-чего, а этого вволю. Спасибо. Татьяна не забывает.
Пей, миленький, пей. Хорошо, - кончиком платка вытерла больному губы. И пожуй маленько. На-ка...
Ну, что ты, Пашенька. Нельзя. Так и ослабнуть недолго.
Надо поесть. Откуси. Ну, чуток. Кусочек... Нехорошо так, Пашенька. Ей-богу, нехорошо. Вот гости из милиции - что они скажут? Нам с тобой поправиться надо.
Сидишь сиднем, - Тужилина неожиданно всплакнула. - Господи, Пашенька. Вояка ты мой... Пожалей старую... Бубнишь и бубнишь, не разбираю никак...
Хоть словечко бы... Измучилась я без тебя, Пашенька.
Вставай уж... А ну как не выхожу? А ну как на руках отойдешь?.. Господи, грех-то какой, - больной медленно поднял руку, растопырив корявые пальцы. - Ну-ну, не буду. Сглупа. Прости, милый. Не серчай, - она промакнула рукавом слезы на щеках и пощупала под одеялом. - Сухонько там? А то переменю... Ну-ну, не серчай. Не хочешь, и не надо. Потом поешь, правда? Вот гости уйдут, и поешь. Ну сиди. Лежи, отдыхай, - она встала и торопливо перекрестилась, обернувшись к иконам. - Господи. За что наказал?.. Мочи нету.
- Пропала речь? - спросил Изместьев.
- Плохой совсем, - горестно ответила Тужилина. - Гудит да мямкает, а о чем, не всегда и поймешь.
- Но слышит?
- В разуме...
Они перешли на веранду. По сигналу Изместьева Севк? надавил на клавишу - включил магнитофон на запись.
- И когда это случилось?
-Ранен он был. Контужен. В войну. Маленько запинался, когда разволнуется... А тут и вовсе.
- Когда - вовсе?
- Не помню, милок.
- И все-таки. С какого времени вы перестали понимать, о чем он говорит?
- Да уж порядочно.
- Со вторника? С девятого числа?
- Может, и со вторника.
- Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.
- Ни к чему мне, милок. Я их, дни-то, давно не разбираю.
- Примерно - неделю назад?
- Примерно?.. Может, и так.
- А почему врача не вызвали?
- Их дозовешься, - с сердцем сказала Тужнлина. - А придет - костолом.. Только хуже наделает.
Или в карету упрячут. А то и вернут - в гробу.
- Хотите, я вызову?
- Себе вызывай! А мы уж как-нибудь... прежде смерти не помрем.
- Лечите?
- А ты как думал? Бросили?
- Травами? Отварами?
- И травками. Где и сальца нутряного вотру. Припасла. Заговор знаю.
- И помогает?
- Прицепился, - всплеснула руками Тужилина. - Тебе какое дело? Ты кто мне - сват?
- Ему уход нужен..
- Ага. А я, значит, его брошу... Не бойся, не обижен. Вон на руках таскаю, а он не грудной. Кто ж так в: больнице за ним ходить станет? Швырнут на грязную койку, да и позабудут.
- Извините, Евдокия Николавна. А вы ему - кто?
- Баба с возу.
- Я интересовался в деревне... Последние шестьсемь лет вы проживаете здесь постоянно.. У меня верные сведения?
- Наболтали, паразиты.
- Без прописки?
- Арестовывать будешь? Или штраф пришлешь?
- Не сердитесь, Евдокия Николавна. Меня интересует характер ваших отношений.
- Какой еще к шутам характер?.. Два старика. Помогаем друг дружке вдвоем все ж полегче. Его дети бросили, разъехались по БАМам своим да по тундрам, а у меня и вовсе никого не осталось. Всех родичей пережила, никак не помру. Из Барановки я. Тут недалеко, верст пятнадцать. Там дом у меня пустой стоит. Давно б продать надо, да Пашенька не советует. Пенсию там получаю.
- Почему не зарегистрировали брак?
- Ту-у - брак. Еще спроси, почему венчаться не пошли. Милый ты мой. Того и гляди, со дня на день хлопнемся. Мы ж не живем, мы смерти дожидаемся...
Если Пашенька вперед помрет, я одна и часу жить не стану.
- А дом у вас справный.
- Да чего ж ему не быть справным? Не ленивые мы, копаемся помаленьку. Пашенька дерево любит. Чуть полегчает, сейчас опять пилить да строгать, опять себе напридумает. Тем и держится. А так-то он хилый. То спину прихватит, то ноги не ходят. Вот и отпаиваю.
- На память не жалуетесь?
- Да какая память, милок? Ни капельки не осталось.
- Скажите, Евдокия Николавна, в тот день, во вторник, Павел Никодимыч из дома уходил?
- И тот все про вторник спрашивал... Не знаю, милок, не помню. У нас заведено - дачники после выходных съедут, он утречком в лес ходит.
- Зачем?
- Своя у него надобность. Любит. Вот и ходит.
Грибков наберет, ягод.. Глядишь, какую осинку припрет.
Сам еле живой, а прет..
- Таким образом и отстроился?
- Ах, нехорошо думаешь, - осуждающе покачала головой Тужилина. - Тот, что до тебя приходил, аккуратнее спрашивал... Ветеран он у нас. Человек заслуженный, ему и выписывают. И трактор дадут... Он по любви строит.
- В лес ходит - с топором?
- А?
- С топором, спрашиваю?
- Как же без топора, ежели надумал срубить? С ним.
- А сейчас он где?
- Кто?
- Топор.
- Аа... Топор-то... Здесь, где ж ему быть. У сарая на чурбачке. Я завчорась курицу им зарубила.
- У вас и куры есть?
- Держим... Бульончик сварила. И второе Пашеньке... Да он, видишь, не ест ничего. Измучилась.
- Мы посмотрим на топор, вы разрешите?
- Валяй гляди, коли делать нечего... Там заодно полешко мне разруби, а то не совладаю никак. Сучковатое попалось.
- Полешко?
- Я говорю, может, подтопить придется. Вон у тебя помощники какие бравые - расколют?
- Хорошо. Чуть позже. А пока вот что скажите мне, Евдокия Николавна. В тот день, когда слег, Павел Никодимыч принес что-нибудь в дом?
- Не донес. По дороге бросил. Бегала - подобрала. Березка молоденькая.
- Тоже у сарая лежит?
- Не, милок. Распилила да сожгла. Ему она ни к чему, а мне мешалась. Сухонькая. Я ее мигом, - Тужилина вдруг осеклась и встала руки в боки. - А чтоито ты мне все мелкие вопросы задаешь? Ишь, какой дотошный. Про березку, про топор. Зачем тебе?
- Хорошо. Будут вам вопросы и покрупнее, - Изместьев пересел поближе к свету, к лампе.. - Вы сказали, Павел Никодимыч воевал?
- У, орденов - на подушке не помещаются.
- И характер - боевой, соответствующий?
- Может, и был когда. А теперь... на печи воюет. С тараканами.
- Какой он? В двух словах. Злой? Добрый? Жадный?
- Что ты. Окстись - какой злой. Не-е-ет. Он жалостливый... Может, и вспыхнет иной раз... Сердится, когда обижают.
- Вас?
- Зачем меня? Я сама кому хошь... так махану, что не обрадуется.
- Стало быть, сердится? Не может видеть, когда с кем-нибудь поступают несправедливо?
- Вроде так. Верно.
- И как в таких случаях поступает?
- Кипит... Ой, да куда ему. Думает, воевало не растерял. Пошумит, да и за бок схватится.
Изместьев приподнялся.
- Евдокия Николавна, мы немного побеседуем с хозяином дома? Не возражаете?
- Он же, - запнулась Тужилина. - Иль из памяти вон?
- Не волнуйтесь, мы не забыли.
- Милок, - не на шутку встревожилась она. - Ты и впрямь что-то худое задумал?
- Нам необходимо побеседовать.
- Это как же - больного терзать?
- Не повредим, - сказал Севка.
- Э-ка, не повредим. Нет! - отрезала она. И ускользнула в комнату, прикрыв за собой дверь. - Нельзя! Не пущу!
9
- Стало быть, так, - выключив магнитофон, негромко сказал Изместьев. Приступаем к самому главному. Напоминаю. Действовать осмысленно, сообща...
И еще немного теории. Преступлению всегда сопутствует аффект. Если преступник новичок - а в этом у меня уже нет сомнения, - то в психике его под влиянием аффекта происходят существенные отклонения. Изменяется мыслительный процесс, скорость и правильность ответов, реакций организма, по-другому распределяется внимание, иначе закрепляются и сохраняются навыки и тому подобное. И, что особенно важно, остаются следы преступления. В заметной форме. И наша с вами задача - вызвать аффективные следы, суметь проследить ик и зафиксировать.
- Не потянем, - сказал Иван.
- И откуда вы все знаете? - Севка весь вечер восхищался новым знакомым.
- Набор слов, - продолжал Изместьев. - По очереди, строго по одному. Там, в сторожке, вас интересовало, зачем я исписываю лист. Причем разными, будто бы не связанными друг с другом словами. Теперь понятно?.. Он отвечает. Тоже словом. Любым. Первым попавшимся, какое придет в голову. Мы с вами фиксируем время и степень волнения... Метод ассоциативный... Если предъярляется обыкновенное слово, не связанное с печальным событием, то и отвечает он обыкновенно. Строго детермннированно-здесь нет ничего случайного...А вот когда предъявляется слово, которое вызывает аффективное воспоминание, тогда, во-первых, все сильно тормозится. Во-вторых, ответ с явными признаками возбуждения. Заминки, многословие. Ответ, как правило, примитивнее, чем обычно. И в-третьих - окрашенная реакция... Кроме того, словесный ответ напрямую связан с мышечным действием. Надо бы измерять еще и усилие - например, нажим руки. Простенький прибор. При возбуждении сила сжатия увеличивается, и стрелка дрожит, скачет или плавно идет вверх. К сожалению, прибора у нас с собой нет, и поэтому, Ваня, возьмешь его руку в свою - вот так - и последишь, что с нею будет происходить. А ты, Всеволод, помимо магнитофона, будешь еще и записывать его ответы.
- Он же не говорит.
- Это моя забота, В крайнем случае, постараюсь прочесть по губам. Ваше дело - точно фиксировать.
Вот ручка, бумага. И не забудьте про магнитофон, надо вовремя перевернуть кассету... Кажется, ничего не упустили... Пошли?
- Что-то неохота, - замялся Иван.
- Вот это новость. Почему?
- Фигня какая-то.
- Ага, - смущаясь, поддержал приятеля Севка. - Вообще-то похоже на издевательство.
- Ну, богатыри, - возмутился Изместьев. - Приехали... Я же вас предупреждал.
- А если окочурится?
- Исключено.
- Да ну, - упрямился Иван. - Неохота.
- Послушайте, молодые люди. В конце концов, это необходимо прежде всего вам. Подумайте хорошенько.
Иного способа доказать его вину нет.
- А мы не видели, как он убивал.
- Еще не легче... Вы мне не верите? Тогда зачем мы сюда пришли?
- Да верим, - кисло сказал Севка. - Верим.
- Ведь главное, чего мы добиваемся: его почти наверняка не смогут судить. В результате - некого судить! Вы понимаете? Не-ко-го!
- Ладно, - сдался Иван. - Аида.
И они понуро направились в комнату.
10
Тужилина молилась в красном углу.
- Евдокия Николаевна, нет ли у вас каких-нибудь дел по хозяйству?
Тужилина за спиной показала Изместьеву кукиш.
- Понятно, - сказал Изместьев. - Бастуем, - и пододвинул табурет к постели больного. - Павел Никодимыч? Как вы себя чувствуете?
Иван устроился с магнитофоном у изголовья, а Севка, оседлав лавку у окна, старательно разгладил перед собой лист бумаги и в ожидании начала смачно прихлопнул его ручкой.
- Господи, - прошептала Тужилина. - Что надумали?
- Я попрошу вас выйти.
- А что ты распоряжаешься? Ишь. Я в своем доме нахожусь.
- Никто не должен нам мешать. Ни вопросов, ни просьб - ничего. Тишина мертвая, как во время операции. Вы способны выдержать, Евдокия Николаевна?
- Черти вас принесли.
- Все! Тишина! - Изместьев склонился к больному.
Иван включил магнитофон.
- Павел Никодимыч, вы меня слышите?.. Извините, что беспокоим, но дело неотложное... Помогите следствию... Человек вы с опытом. Воевавший... Нам необходимо выяснить... что с вами случилось?
Бескровное лицо Хопрова оттеняла испуганная улыбка. Он не понимал, ни кто перед ним, ни что происходит.
- Хорошо. Мы поступим следующим образом... Вы меня слышите?.. Я буду называть вам слова. Строго по одному. А вы попробуйте ответить. Спокойно. Как сможете. А я постараюсь понять... На каждое мое слово.
Очень просто. Ну, например. Я говорю "небо", а вы - "голубое" или "чистое", или "с облаками". Первое, что придет вам в голову... Договорились?
Тужилина бессильно опустилась на табурет:
- Что хотят, то и творят... Власти называются.
- Итак, Павел Никодимыч. Никакого волнения.
Мой помощник возьмет вашу руку... Так. Великолепно... Начнем. Первое слово: "стол".
Хопров пусто, непонимающе смотрел на Изместьева.
- Я говорю: "стол". А вы должны ответить - какой. Или как стоит. Все равно - дубовый, широкий, колченогий. Любое слово, какое взбредет вам в голову. Первое попавшееся. Ну? "Стол".
У больного дрогнули губы.
- Так. Очень хорошо, Павел Никодимыч, - Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, жадно, алчно вслушиваясь в невнятные робкие звуки. - Кажется, уловил... Записывайте, Никитич: "сам". Правильно, Павел Никодимыч? Вы сделали стол своими руками?
Глаза Хопрова медленно оживали. Он благодарно, е легким удивлением посмотрел на Изместьева. И впервые - вполне осмысленно.
- Браво. Лед тронулся. Дальше "окно".
Тужилина истово перекрестилась несколько раз.
- Как?.. Не разобрал... "На стене"?.. А, догадался. "Настежь". Записываем: окно - настежь... Превосходно. "Пища", еда.
Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно сминая губы.
- "Вор"?.. Нет... "Вертит"?.. Спокойнее, не торопитесь... А... Все-все... Надо же. "Воротит". От еды - воротит... Дальше: "сад"... Так, так... Умница, Павел Никодимыч... "Наш". Ответ - "наш"... Теперь "земля"... Как?.. "Одна"?.. Не угадал... Ааа... "Родная".
Родная земля. Очень хорошо... А вот такое слово, Павел Никодимыч. "Дерево".
По лицу Хопрова пробежала хмурь. Он растерянно смотрел на Изместьева.
- Легкий нажим?
- Да, - ответил Иван.
- Хорошо... Записываем: "дерево".
- Чего? - не понял Севка. - Было же "дерево".
И опять?
- Именно. Не отвлекайте... Следующее слово: "тропа"... Так... Хорошо. Ответ: "ухожу". - Изместьев возвысил голос. - Дальше - "война"!
Хопров насупил брови и взморщил лоб. И отвечал чуть громче.
- Дрожание, - сказал Иван.
- Вижу, вижу... Записывайте: "будь проклята". Записали? Теперь "опушка"!
- Дрожит.
- "Опушка"!
Глаза Хопрова вспыхнули и тотчас потускнели. На лице его медленно, как на фотобумаге под проявителем, проступал страх.
- "Пушки"? Я правильно понял?.. Ясно. Запишите: "пушки"... И еще одно: "березовый знак"!
Хопров резко дернулся. И захрипел.
- Спасибо, достаточно, - быстро сказал Изместьев и положил руку на плечо больного. - Успокоились.
Все хорошо. Успокоились. Вы молодчина, Павел Никодимыч. Там, где задержка с ответом, отметьте галочкой. Напротив слова. Не затруднит? Кстати, и техника может отдохнуть.
Иван надавил на клавишу.
- Пашенька, - сокрушенно закачалась Тужилина, засматривая на кровать. Пашенька, - и вдруг бросилась на Изместьева с кулаками. - Черти с рогами! Мучители! Изверги!
Изместьев был настолько измотан допросом, что даже не защищался нелепо выставил руки и отклонился, оберегая лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12