Да жаль его, сражен булатом,
И спит в земле сырой.
В конце восьмидесятых Правилов порой жалел, что его пощадил упомянутый поэтом смертоносный булат, и он не улегся в родной чернозем. И дело с концом. Возможно, ему смог бы помочь психолог, но, на дворе стояли те времена, когда желающего побеседовать с психологом скорее всего отправили бы к психиатру. А между тем, пустота внутри глодала его изнутри как болезнь. Ее требовалось чем-то заполнить, и вот тут Правилов крепко ошибся, посчитав водку неплохим наполнителем. В результате он потерял семью.
* * *
– Получи, сучка! – орал Правилов, награждая Настю увесистыми тумаками. Впервые за все супружество. Анастасия, как и любая женщина, разбалованная мужем, ни разу в жизни не распускавшим руки, была просто оглушена. К счастью, он сохранял какую-то долю вменяемости и бил не во всю силу, так что до больницы, в конце концов, не дошло. Лиля не застала начала скандала, она только вернулась с занятий. Оставалось предположить, что отец крепко выпил на кухне в компании какого-то незнакомого майора, а мама сделала замечание. Анастасия Титовна пришла с базара, груженая сумками как вол. Раздражение заставило ее позабыть о том, что давить на совесть совершенно пьяного человека по-крайней мере бесполезно, а иногда еще и небезопасно. Настя этого почему-то не учла.
– Я тебе, корова неумная, покажу, где, блядь, твое место! – услыхала Лиля еще с лестничной клетки. И побежала на голоса. Она увидела мать, к тому времени повалившуюся на пол. Отец стоял над ней с тупым лицом и стеклянными глазами ожившего манекена. Лиле показалось, что он замахивается, и она бросилась к нему, визжа.
– Папа, что же ты делаешь?! – Лиля повисла на руке отца, но он стряхнул ее легко, как пушинку.
– Подонок! – страшным голосом завопила Анастасия. Возможно, не стоило так орать, но, кто при таких обстоятельствах просчитывает ситуацию на несколько шагов вперед. Вопли воздействовали на Правилова, как красная тряпка тореадора. Наклонившись, он схватил жену за волосы. Настя хрипела от боли и вырывалась, извиваясь, словно щука на крючке. Олег Петрович дал ей пару затрещин.
– Что ты делаешь, гадина?! – Лиля вскочила на ноги. Она впервые обозвала отца так грубо. Да и вообще обругала.
Лиля метнулась к отцу, молотя его прямо по лицу. По такому родному лицу, теперь ненавистному и чужому. С таким же успехом она могла попытаться расшатать кирпичную кладку. И все же отец выпустил мать. Схватил Лильку за голову и толкнул лбом в дверь. Со звоном посыпалось толстое рифленое стекло. Лиля, хрипя, повалилась на пол.
Потом он, конечно, молил о прощении, и даже падал перед ними на колени. А затем, непрощенный, сидел на кухне, с белым лицом и дрожащими руками. Протрезвления всегда паскудны, в особенности, если приходится краснеть, сожалеть о содеянном, а то и вообще хвататься за голову: «Я?! Я это сотворил?! Да не может такого быть!»
Мама проплакала остаток дня, улегшись на кровати в спальне, служившей Правиловым также и гостиной, и детской, и столовой, и еще кабинетом товарища Правилова. Когда настало время ужина, она молча вышла на кухню. Как бы там ни было, а ужин дело святое, и офицерские жены понимают в этом толк. Лиля осталась сидеть в уголочке, подперши коленками подбородок. Слезы почти высохли. Зеленка на лбу тоже. Ей еще повезло, что это были все следы от стекла. Им всем повезло. На кухне отец пробовал заговорить с матерью:
– Ну… прости, Настенька… прости…
Гробовое молчание под аккомпанемент перемещаемых кастрюль и сковородок. Голос отца был жалким и подавленным, какого Лиля еще не слышала. Впрочем, такого как днем – тоже.
Они ужинали в тишине, как на поминках. В определенном смысле, так и было. Просто Лиля еще не поняла. Она только чувствовала, что отец был бы рад и вовсе отказаться от еды, но опасался усугубить ситуацию. А мог уже не опасаться.
Наблюдая исподтишка за родителями, девочка с тоской вспомнила, какими шумными и праздничными порой выдавались трапезы в их семье, куда частенько захаживали на огонек сослуживцы. Отец вообще тяготел к веселым компаниям, а мама всякий раз готовила, что называется на батальон, если и не ведрами, то не многим меньшими емкостями. Отец, вставая из-за стола, удовлетворенно похлопывал себя по животу, и перечислял гостей голосом диктора с Центрального телевидения:
– На обеде в честь ее высочества принцессы Ликушки присутствовали: гвардии подполковник Правилов с супругой… гвардии майор такой-то, с погонами, капитан… Обед прошел в дружеской, непринужденной обстановке…
Тогда и в голову бы не пришло, что закончится вот так. Втроем, за убогим ужином, после драки.
* * *
– Он же совершенно ничего не помнит, – твердила на следующий день Лиля, умоляя маму дать отцу еще хотя бы один шанс. – Он же плакал, мамочка… Он же извинялся!
Сердце не камень, у большинства людей, по-крайней мере. Анастасия Федоровна дала Правилову шанс. Но, он его не использовал. Через неделю Олег Петрович продолжил.
Через месяц мать и дочь переехали в Минск, к отцу и деду.
* * *
Федор Титович Барановский принял их сердечно, а как же иначе? Хотя и не удержался от шпильки.
– Говорил я тебе, Анастасия! Допечет тебя этот чертов солдафон. Ну-с, лучше позже, чем никогда.
Федор Титович, несмотря на преклонный возраст, еще трудился в медицинском институте. От операций ему пришлось отказаться, и руки, и глазомер стали не те. Довелось ограничиться лекциями, а на экзаменах профессор по-прежнему доводил студентов до инсультов. Чаяния Федора Титовича, несбывшиеся четверть века назад, перекочевали с дочки на внучку. Лиля с первого раза поступила в медицинский. Попробовала бы не поступить.
Анастасия подала на развод. Дело слушалось в городском суде, по новому месту жительства, Правилову пришлось приехать. Процесс не занял много времени. Совместного имущества у супругов не оказалось. Правиловы привыкли жить на широкую ногу, и на черный день не копили. Кто знал, что, когда он наступит, это даже облегчит процедуру.
Они вместе вышли из дверей суда. Им естественно, было в разные стороны. К дому Барановских направо. К вокзалу налево. Настало время расставания, ведь, в сущности, они уже расстались, а в суде просто соблюли формальности, поставив точку на бумаге. Но, момент все равно получился тягостным, из тех, что запоминаются надолго.
– Ну, что?… – первой нарушила тишину Анастасия. Она замечательно выглядела. Олег Правилов, закусив губу, поднял глаза к освещенным утренним солнцем крышам, прошелся по вершинам деревьев и, наконец, остановил взгляд на жене. Точнее, на бывшей жене. И пожал плечами.
– Ничего.
Последние несколько месяцев он только и делал, что пил, и это сказалось на лице. Ночь в поезде Правилов провел в компании бутылки «Столичной», утром не побрился, а у вокзала еще дернул пивка. От Анастасии все это не ускользнуло, как никак, до серебряной свадьбы дотянули.
– Пьешь?
– Пью, – согласился Правилов. Глупо было отрицать очевидное.
– Я хотела предложить тебе проведать дочь, но, даже не знаю… в таком виде… нужно ли ей это?
– А она знает, что я здесь?
– Нет, – поколебавшись, ответила Настя. И, поскольку он промолчал, добавила на повышенных тонах, – от тебя разит, Олег! Хотя бы до суда мог воздержаться?!
– Чихал я на твой сраный суд. Ясно? – сказал Правилов, подумав, что она стала другой. Совсем не такой, как прежде.
Круто повернувшись на каблучках, Анастасия зашагала прочь. Зашагала так запросто и решительно, что убила его наповал. Он ожидал чего-то иного. Хотя бы каких-то слов. Впрочем, кому они вообще надо? Проводив удалявшуюся фигурку жены долгим и полным тоски взглядом, Правилов уныло поплелся на вокзал. Ему чертовски хотелось выпить.
* * *
Обретя свободу, Анастасия поразительно быстро с ней распрощалась, выйдя замуж за доцента Лавриновича, которого профессор Барановский прочил себе в приемники. Отношения между ними были, как у хорошего отца с сыном, так что Федор Титович радовался вдвойне. Свадьбу сыграли дома, без помпы, в узком семейном кругу. Правилова, естественно, не звали. Мы не в Европе, с ее обескураживающим порой либерализмом.
Сидя за праздничным столом, Лиля Правилова пребывала в шоке. Скоропалительное замужество матери похоронило надежды на воссоединение родителей как бетонная плита, упавшая на туристическую палатку. Вообще говоря, легкость и быстрота, с какими госпожа Правилова превратилась в госпожу Лавринович, породила в душе дочери подозрения. Промучившись пару дней, Лиля без обиняков спросила мать:
– Мама, а ты Вениамина Семеновича давно знаешь?
– Почему ты спрашиваешь? – насторожилась новоиспеченная госпожа Лавринович.
Если как следует поднапрячь извилины, то можно вспомнить, а, вспомнив удивиться. Где это все хранилось? Неужели в моей голове? А я ведь долгие годы не знал, что оно лежит спокойно на чердаке, и можно дотянуться, если пошарить на совесть. Впрочем, активация памяти далеко не всегда зависит от пользователя, смахивая скорее на поиски наугад в архиве, где потерялись регистрационные карточки. Вы забрасываете невод на глубину, но дно не доступно даже эхолоту, и какая глубоководная рыба попадется, остается только гадать. Лампы CD – проигрывателя перемигиваются, устройство считывает информацию с диска, оно греется и честно пыхтит, но канавки с цифровым кодом забиты и исцарапаны, так что монитор остается чист. Впрочем, если повезет, кое-что может появиться. Иногда обрывками, реже в виде картины.
– А почему тебя это интересует? – напряглась мать.
– А ведь я помню, – сказала Лиля. – Он, ведь и раньше к нам заходил. Всегда, когда мы у дедушки гостили.
– С чего ты взяла?! – это была вспышка, которая только подтвердила догадку.
– Он меня еще мороженым угощал. В кафе, в центре. Его еще в широких таких пиалах подавали, на длинной ножке. Оно еще в виде шариков было, политых вареньем или джемом. Я такого нигде больше не пробовала. – Продолжая выуживать подробности, как сачком из бачка, Лиля вспомнила, как оставалась на попечении бабушки, в то время как мама куда-то исчезала в компании этого мужчины. Поразительно, но ни бабушку, ни деда, исчезновения Насти не смущали. А Правилов не знал. Правилов был далеко. Правилов защищал Родину. По-крайней мере, думал, что защищает.
– У тебя с ним давно, ведь так?! – подловив родную мать на нечестности, пускай пятнадцатилетней давности, Лиля залилась пунцом. Ей стало так неприятно, будто она подглядывала в замочную скважину, и застала мать за нехорошим занятием. В определенной степени, так оно и было, только скважина располагалась в голове.
Теперь пришло время краснеть Анастасии Лавринович. По ее лицу дочка сообразила, что попала в точку. В самую, что ни на есть, сердцевину.
– Как ты можешь помнить?! – вспыхнула мать.
– И, тем не менее, это так! – отрезала дочь.
Анастасия Лавринович-Барановская сдалась.
– Да, это так. Хочешь об этом поговорить? – она опустилась в кресло, пригласив дочь последовать ее примеру. В квартире они были одни. Федор Титович укатил на дачу. Доцент Лавринович принимал экзамены.
– С Вениамином Семеновичем мы старинные друзья. Одногруппники, между прочим. Так что я с ним раньше, чем с твоим отцом познакомилась. Он… – Анастасия улыбнулась, – он был в меня влюблен. Безнадежно…
Но Лиля не приняла шутливого тона матери.
– Ты изменяла отцу. – Это не прозвучало вопросом. Все время изменяла. Ведь так? А бабушка с дедушкой тебя покрывали, потому что возненавидели папу с самого начала. Я же помню, тебя сюда как магнитом тянуло. Ты его обманывала здесь, вы все его обманывали, а отец даже приехать не мог, зная, как к нему относятся. Тебя это вполне устраивало.
– Не смей так говорить! – глаза матери налились слезами. – Ты ничего не понимаешь!
– Куда уж мне! – Лиля решилась поставить точку. – Скажи лучше честно, ты давно хотела бросить отца, и только ждала повода, разве не так? Когда ему стало совсем тяжело, ты, наконец, решилась, и оставила его одного. Пропадать…
– Ты ничегошеньки не понимаешь, – Анастасия уронила голову.
– Я все понимаю гораздо лучше, чем ты думаешь! – сказала Лиля с вызовом. – Ты развалила НАШУ СЕМЬЮ. Мою семью, если хочешь знать. Ты не сказала, что подаешь на развод. Но ведь это и меня касается! А ты… ты скрыла даже то, что отец приезжал в Минск. Зачем?
– Он не захотел тебя навестить.
– Ты лжешь! – выкрикнула Лиля. – Отцу плохо, я это чувствую! И он совсем один. И, знаешь, что я сделаю?! Я уеду к нему. Сегодня же!
– Нет! – выдохнула Анастасия Лавринович, и Лиля подумала, что маму сейчас хватит удар.
– Уеду! – закричала Лиля. – Ноги моей здесь не будет! Живи со своим Веником паршивым. Глаза бы вас обоих не видели.
– Не смей так о Вениамине Семеновиче говорить! Он тебе в отцы годится.
– Он мне, к счастью, не отец!
– Он и есть твой отец, – сказала Анастасия. – Вениамин Семенович и есть твой настоящий отец, Лиля.
* * *
Тем вечером Лиля позвонила отцу.
– Ну, как ты там, доця? – спросил Правилов. Он только откупорил бутылку и очень рассчитывал, что она не заметит.
– У меня все нормально, папочка.
– Как учеба? Успеваешь?
– Да, папочка. А как у тебя дела?
Правилов сидел на такой мели, которая по всем направлениям казалась Сахарой, и вот, думал теперь, то ли подаваться на рынок в грузчики, то ли застрелиться, и дело с концом. «Всем будет только лучше. Со временем».
– Я в порядке, доця. – Правилов глубоко затянулся. – Как там мама?
– Ничего, папочка.
– Здорова?
– Здорова, папочка.
– Обо мне не вспоминает?
Лиля задержала дыхание.
– Вспоминает, папочка.
– Ругается?
– Нет, папочка, не очень.
– Домой возвращаться не надумала?
О замужестве Анастасии Олегу Петровичу никто не сообщил. И Лиля этого делать не собиралась.
– Пока нет, папочка. Но вообще, кто ее знает…
– Ты учись, дочка, – голос Олега Петровича дрогнул. – Маму береги. Ты за ней уж приглядывай там… Ладно?
– Пригляжу, папочка, – пообещала Лиля. – Ты себя береги. Хорошо?
– Так точно, – отвечал Олег Петрович. Повисла короткая пауза. Потом он добавил.
1 2 3 4 5 6 7 8