За то, что демаскирует часового, и отвлекает от прямых обязанностей. Кстати, уставы запрещают и болтовню на посту. Но, кому они сейчас указ?
Курильщиков и Планшетова разделяли метров двадцать уже известного нам карниза, в одном месте казавшегося отвратительно узким. Впрочем, недостаточно чтобы заставить Юрика отказаться от намерения совершить разведку боем, как наверняка выразился бы Правилов. Конечно, для этого предприятия требовались известная сноровка и, естественно, везение. Юрик решил, что и первое, и второе есть. Он на секунду заглянул в пещеру. Там царил полумрак, от которого его глаза успели отвыкнуть. Тем не менее, Юрик сумел разглядеть приятелей. Эдик дремал в углу, привалившись головой к стене. Его правая брючина была разрезана до колена, как у Волка в одной из серий «Ну погоди», которые Юрик обожал смотреть в детстве. Повязки на ноге не было. Протасов склонился над лежащим навзничь Волыной. Юрик сумел рассмотреть лишь широкую спину Валерия, и рифленые подошвы тяжелых армейских ботинок Вовчика, с размашистыми надписями «IN GOD WE TRUST» на каждом. Юрик задержался на мгновение, наблюдая за действиями Валерия. На рубашке Волына брызнули пуговицы, Протасов снова приник ухом к волосатой груди приятеля, потом неожиданно отпрянул и издал удивленный возглас.
– Что? – напрягся Планшетов. – Что стряслось, Валерка?
Но, Протасов его, похоже, не услышал. Он был на своей волне.
– А ну, погоди! – продолжал Валерий, держа на ладони какой-то амулет, до того висевший у Вовчика на шее. – Ах ты, крыса! То-то я гляжу, ремешок знакомый. Это ж мой талисман. Вот жопа самоходная! Жлоб африканский!
– Какой талисман? – удивился Планшетов.
– Мой, – отозвался Протасов. – Мне его Ксюша подарила.
– Какая Ксюша, чувак?
– Дочка хозяйская, с Пустоши.
– С какой Пустоши, чувак? С той, где вы с Вованом последние полгода шифровались?
– А этот гад взял и спер, – добавил Протасов, он больше разговаривал сам с собой. – Мурло, блин…
– Что за талисман, брат?
– Против зомби.
– Против кого? – Планшетов едва не подавился.
– Против живых мертвяков. – Протасов почесал лоб, – которые по ночам из могил встают. Только вот против пуль он, видать, не фурычит, – добавил Валерий, возвращая амулет на шею Вовке. – Хоть я так и не врублюсь, куда его пуля ударила?
– Не дышит? – спросил Планшетов. Валера сокрушенно покачал головой. Юрик принял решение:
– Ладно, Валерка. Вы тут передохните, короче. Я на одну минуту.
– А ты куда?
– На разведку. Только сидите тихо. А то, сдается, у нас соседи появились. Я сползаю, разнюхаю, что и как.
Протасов снова еле заметно кивнул. Армеец не шелохнулся.
Сунув «Люгер» за ремень брюк, Юрик вернулся на карниз, хоть и достигавший ширины балкона в элитном доме, но не оборудованный, к сожалению, перилами. Поэтому двигаться пришлось черепашьими шагами, тесно прижавшись к стене. Ее поверхность была шершавой, теплой и приятной на ощупь. Поросшие какими-то вьюнами трещины делали скалу похожей на панцирь исполинской древней черепахи, возможно, той самой, на которой, согласно легенде, покоится все мироздание. По крайней мере, мир самого Планшетова сейчас напрямую зависел от нее, а он, этот мир, был ничуть не хуже всех прочих миллиардов миров.
С величайшей осторожностью переставляя ноги, на которых, по счастью, были кроссовки «Пума», а, скажем, не туфли на высоких каблуках, Юрик медленно двинулся по карнизу, чувствуя себя пигмеем на вечеринке у великанов. Одно неверное движение грозило полетом без парашюта до земли, без малейшего шанса выжить. Впрочем, Планшетов не собирался доводить до этого. Вниз он вообще не смотрел, прекрасно зная, что земля умеет звать к себе, только на нее взгляни.
«Я дойду», – твердил, будто молитву, Планшетов. В горах исключительно важно сохранять выдержку и спокойствие, которые, правда, не стоит путать с самонадеянностью. Поскольку, это чревато неприятностями.
В юности Юрик довольно серьезно увлекся альпинизмом, даже получил спортивный разряд, побывав в тренировочном лагере на Чегете. Тогда про него говорили: ловкий, как кошка. В те времена страну еще не порвали на тряпки, словно старое одеяло, которое каждый тащил на себя, никаких виз никуда не требовалось, цены повсюду были копеечными, а за занятия спортом вообще не нужно было платить. Удивительно, но факт. «Людоедское» социалистическое государство, обозначаемое на картах четырьмя буквами СССР, империя зла по-американски, зачем-то, видимо, вследствие своей звериной антинародной сущности, финансировало сотни тысяч секций и клубов, вместо того, чтобы пичкать население телесериалами и водкой. Правда, с тех пор прошло немало лет, обновленное, капиталистическое государство прагматично рассудило, что столько спортсменов ему без надобности, да и сам Юрик не изменился в лучшую сторону. Потяжелел, утратил сноровку, а от его ловкости кошки остались одни воспоминания. Тем не менее, он собирался тряхнуть стариной, доказав самому себе, что не перевелся еще порох в пороховницах. А если и перевелся – то не весь.
Медленно карабкаясь над обрывом, Юрик молил Бога, чтобы погода оставалась безветренной, поскольку мало-мальски хороший порыв ветра мог сдуть его, будто увядший лист с ветки. К счастью, пока над ущельем царил штиль, который, правда, в виду наступающего с севера грозового фронта, следовало назвать скорее затишьем перед бурей.
Преодолев самую опасную часть карниза, Юрик не удержался, и глянул вниз, чего делать было нельзя. Говорят, будто мастера восточных единоборств специально подолгу стоят над пропастью, тренируя выдержку, то есть способность мозга контролировать любые, самые сильные эмоции. Юрик не был мастером, приступ головокружительной тошноты дернул его так сильно, будто к телу привязали гирю. Он нелепо замахал руками, мама дорогая, мелькнуло в мозгу. Левая ладонь задела пистолет, и он, кувыркаясь, полетел к земле. Чудом восстановив равновесие, Юрик распластался у стены. Теперь его колотила дрожь, подсознание пичкало голову картинами, на которых он то летел в бездну с вытаращенными глазами и перекошенным ртом, то валялся на камнях бесформенной, окровавленной массой, в которой сложно опознать человека. Прошло, должно быть, не меньше четверти часа, прежде чем он сумел восстановить силы и успокоиться. На счастье Планшетова курильщики тоже никуда не спешили, а к обязанностям часовых относились халатно. Спустя еще десять минут Юрик, уже вполне оправившись, практически вплотную подкрался к входу в пещеру и навострил уши, пытаясь на слух определить, сколько человек внутри. Курильщики, в отличие от превратившегося в слух Планшетова, чесали языками, позабыв об осторожности, так что сделать это оказалось довольно просто.
– Прямо с телки меня снял, зараза, – возмущался один из местных бандитов, судя по надтреснутому голосу, заядлый курильщик с таким стажем, при котором уже можно не бросать. Он был зол, как оса, которую прогнали с варенья, неудивительно, человека прервали на самом интересном месте. – Такая баба оказалась чумовая. Бизнесвумен из столицы. Приехала от мужа отдохнуть, – продолжал разоряться обладатель надтреснутого голоса. – Ну и поработать ртом, ясное дело. И вот, прикинь, только я ее наладил, зараза, только сунул под хвост, как звонит Ленька на трубу: Давай, Мотыль, выдвигайся! Аврал, зараза, и все такое! Пацаны киевских прошляпили. Упустили, мля! Без старой гвардии, короче, край…
Планшетов мог разве что посочувствовать невидимому бандиту, который, к тому же, сам сейчас представился, но не стал этого делать.
– Облом, – констатировал второй курильщик, правда, в его голосе не чувствовалось особого сострадания.
– Не то слово, зараза! И за каким буем, спрашивается, было жопу рвать и теперь корячиться тут, среди вас, дебилов?! Какой такой аврал, мля?!
– Ну, – дипломатично протянул второй, – надо ж было тех гавриков за яйца взять…
– И что, взяли?! – с издевкой поинтересовался Мотыль и харкнул так, что Планшетов чуть не сорвался со скалы. – Ни буя не можете. Ни телке палку кинуть, ни замочить грамотно, зараза. Как не крути, Беля, – продолжал он ворчливо, – а Боник с Винтарем облажались. По полной, зараза, программе. А почему, знаешь? А потому, что Огнемет, зараза, уже давно с балдой не дружит. А вы при нем – вообще ни буя не стоите.
Э… – кисло начал Беля, пропуская личный выпад мимо ушей. Беле не улыбалось прослыть фрондером. Витряков вольнодумцев не жаловал, мягко говоря, и эта черта его характера не хранилась под грифом «секретно». Последнего на памяти Бели критикана, корреспондентишку из газетенки «Рабочая Алушта», Витряков пустил на корм рыбам после того, как Филимонов обрил несчастного при помощи паяльной лампы.
– Это стоило шнягу с длинномерами разводить?! – продолжал возмущаться Мотыль. – Трассу перекрыли, в засаду пацанов поставили. Цирк, мля! Тыр пыр, восемь дыр, и вся жара, а толку, зараза?! Чтобы нам теперь в этой сраной дыре пыль глотать?! На сквозняках, зараза!
– А как их по-другому остановить было, Мотыль?
Да из «Шмеля» бахнуть, или хотя бы, «Мухи», и все! – сказал Мотыль и витиевато выругался, упомянув среди прочего и достойного папу Витрякова, которые, по его мысли, сделал Леонида Львовича при помощи указательного пальца левой руки. – А то замутили бодягу – из космоса видно. Пять тачек размолотили ни за буй. Теперь по катакомбам занюханным за штрихами гоняйся, как твой фокстерьер, мля! – Мотыль, поперхнувшись, зашелся мучительно сухим кашлем, знакомым большинству курильщиков не понаслышке. Со стороны могло показаться, что ему в трахею заползла змея, и альтернатив у него, соответственно, две. Либо скончаться от удушья, либо выхаркать проклятую рептилию вместе с бронхами, легкими и желудком. Планшетов подумал, что при любом раскладе Мотыль почти наверняка облюется, а то и наложит в штаны, но на этот раз тому повезло.
– А, бля! – стонал Мотыль через минуту, вытирая густую, словно патока, слюну. – Уф, зараза! Чуть не обделался.
Беля неуверенно заржал. Видимо, смех рассердил Мотыля, и он бросил с вызовом:
– А все из-за того, что вы все, мудаки затраханные, зараза, только барыг трусить умеете. И кокс нюхать. А Огнемет, зараза, вообще с катушек слетел.
Ржание обрезало, будто серпом.
– Да ладно тебе, Мотыль, – примирительно начал Беля. – Не психуй. Возьмем штрихов. Боник еще и капусты отсыплет. Спустимся к морю, выберешь себе самую жирную шалаву на набережной, и при, пока гондон не воспламенится.
Мотыль снова сплюнул, сгусток слюней пролетел мимо головы Планшетова, большой, как летающая тарелка с серо-зелеными гуманоидами.
– Вот я и говорю, мудаки вы все, – хрипло сообщил Мотыль. – Ни буя ни в чем не рубите. Да на х… мне, спрашивается, шалашовки с набережной, если у них между ног ведро со свистом пролетает?! Я дамочек деру, догнал ты, или нет, зараза, которые на курорт специально прутся, чтобы за чужой буй подержаться. А еще лучше – за два буя. – Мотыль заржал, смех был под стать голосу, каркающий.
– Ладно, – Беля снова не поднял перчатку, – может, ты и прав. Как киевских кончим, поехали, продуем твою бизнесменшу в два ствола.
– Ага, продуем, – согласился Мотыль, – ей точно понравится. Только не с тобой, мудаком. Что до киевских, Беля, то держи карман шире! Возьмешь ты их, как же! А перед тем они тебе яйца открутят и в плевалку засунут. Волкодав, мля. Видал, как они джипы сожгли? Четко, зараза. Как на параде.
– Повезло просто.
– Это нам с тобой повезло, что в тех джипах не сидели, зараза.
– Возьмем, – с поубавившейся уверенностью повторил Беля. – Помяни мое слово. Пацаны все ущелье перекрыли, галерею за галереей шерстят. А единственная лазейка на ту сторону – вон она, бля, у тебя перед носом. Никуда они от нас не денутся.
Планшетов безмолвной тенью приник к уступу и ловил каждое слово с жадностью скитальца, обнаружившего арык среди барханов.
– Дай сигарету, – попросил Беля.
Ага, и мне тоже, – сказал про себя Планшетов.
– Дай уехал в Китай, – буркнул Мотыль.
– Ленин завещал делиться, Мотыль…
– А Сталин – свои иметь. Где твои? Опять дома забыл?
– В машине оставил.
– Язык свой длинный, зараза, не оставил? – ворчливо поинтересовался Мотыль, но, видимо, все же протянул напарнику пачку, потому что уже через минуту возмущался, что Беля вытащил оттуда сразу несколько сигарет.
– Э, э, зараза?! Мы так не договаривались!
– Да ладно тебе, Мотыль.
– Шпана, зараза, – буркнул Мотыль, но этим дело и ограничилось. Клацнула зажигалка, дыма стало в два раза больше. Некоторое время часовые курили молча, неудивительно, ведь курение часто обращает мысли внутрь. Правда, не всегда, конечно, и не у всех.
– Как пацаны их на нас выгонят, тут им и кранты, – добавил Беля после очередной глубокой затяжки. – Перешпокаем, как мишени в тире. Аккурат, как на охоте будет.
– Кранты будут нам, – сказал Мотыль с пессимизмом, выдающим побывавшего во многих переделках бродягу. – Они, коню ясно, профессионалы, зараза.
– Я уже дрожу, – отмахнулся Беля. – Профессионалы зачуханные. – Это была наигранная бравада, не обманувшая никого. Планшетова – среди прочих.
– И тот буй, за которым они сюда причесали, тоже, между прочим, хорош. Хоть и сопляк сопляком с виду, зараза.
– Ты того штриха имеешь в виду, которого ночью в усадьбу Бонифацкого притарабанили?
Планшетов отметил про себя слово усадьба, подумав, что хорошо бы заполучить адресок. Мотыль ничего не ответил, Планшетов решил: кивнул.
– Так ему все равно дрова. Пацаны говорят, на ублюдке живого места нет.
– Может и так, – флегматично согласился Мотыль. – Только до того, как копыта отбросить, он пятерых наших уже укокошил, зараза. Ногая с крыши столкнул, раз…
Беля фыркнул, как жеребец:
Ох! Нашел ты, Мотыль, Хонгильдона! Ногай… Тоже мне, панасоник узкоглазый.
– Да ты… – начал Мотыль вибрирующим от негодования голосом.
– Ну, что я?..
– Головка от буя! – выплюнул Мотыль, судя по голосу, еле сдерживаясь, чтобы не залепить собеседнику в рожу. – Да мы с Ногаем, чтобы ты знал, дела варили, зараза, когда ты еще мутной каплей висел, на конце своего папаши.
1 2 3 4 5 6 7 8