https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-funkciey-bide/
Между кланами пространство наверняка настолько близко к абсолютному вакууму, что нам не нужна будет защита.
— Сможем ли мы там управлять кораблем? — резко спросил Реймон.
На лице Будро блестел пот.
— Вы верно угадали, в чем риск, — сказал он. — Мы погрузимся в неизвестность глубже, чем могли представить. Точные наводку и координаты получить будет невозможно. Нам понадобится такой тау…
— Минутку, — сказал Реймон. — Позвольте мне изложить ситуацию моим языком профана, чтобы удостовериться, что я вас понял.
Он сделал паузу, потер подбородок, издавая звук наждачной бумаги (на фоне отдаленной музыки), нахмурился, пока не выстроил мысли по порядку.
— Мы должны отправиться не только в промежуток между семействами, но между кланами галактик, — сказал он. — Мы должны сделать это за умеренное корабельное время. Значит, нам следует понизить тау до одной миллиардной или еще ниже. Можем ли мы это сделать? Очевидно да, иначе вы бы не заводили этот разговор. Я полагаю, что метод следующий: проложить курс внутри этого семейства, который проведет нас сквозь ядро по крайней мере еще одной галактики. А затем аналогично через следующее семейство — будет ли это скопление Девы или иное скопление, выбранное согласно новой схеме нашего пути — через как можно большее число отдельных галактик, непрестанно ускоряясь.
Как только клан будет далеко позади, мы сможем осуществить ремонт.
Потом нам понадобится столько же времени на торможение. А поскольку наш тау будет таким низким, а пространство таким предельно пустым, мы не сможем менять курс. Будет недостаточно материи для реактивных двигателей, недостаточно данных для навигации. Нам останется только надеяться, что мы попадем в другой клан.
Это произойдет, в конце концов. Исходя из чистой статистики. Но это может случиться очень уж не скоро.
— Правильно, — сказал Теландер. — Вы поняли верно.
Наверху запели песню.
Но я и моя единственная милая
Никогда не встретимся снова
На чудных, чудных берегах Лох Ломонд.
— Ну, — сказал Реймон, — получается, что в осторожности нет ничего хорошего. По сути, для нас это даже грех.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Будро.
Реймон пожал плечами.
— Нам нужен тау больше, чем тау для пересечения пространства до следующего клана, в сотне миллионов световых лет, или как там он далеко.
Нам нужен тау для полета, который проведет нас через любое количество кланов, возможно, через миллиарды световых лет, пока мы не найдем клан, в который сможем войти. Я полагаю, что вы можете проложить курс внутри этого первого клана, который даст нам скорость такого порядка. Не волнуйтесь по поводу возможных столкновений. Мы не можем позволить себе волноваться.
Направьте нас через самые плотные газ и пыль, которые найдете.
— Вы… восприняли это… довольно хладнокровно, — сказал Теландер.
— А что мне делать? Разрыдаться?
— Вот почему я счел, что вам тоже следует узнать новости первому, сказал Будро. — Вы сможете передать их остальным.
Реймон разглядывал обоих мужчин. Момент затянулся.
— Я же не капитан, — напомнил он.
Улыбка Теландера была судорожной.
— В некоторых отношениях, констебль, вы — он.
Реймон отошел к ближайшей панели с приборами. Он стоял перед гоблинскими глазками ее огней с опущенной головой.
— Ладно, — пробормотал он. — Если вы в самом деле хотите, чтобы я взялся за это.
— Я думаю, у вас это получится лучше.
— Хорошо. На этот раз. Они хорошие люди. Сейчас моральный дух снова на высоте — теперь когда они видят свои собственные достижения. Я думаю, они смогут понять — не только умом, но и эмоционально, — что для человека нет разницы между миллионом или миллиардом, или десятью миллиардами световых лет. Изгнание одинаково.
— Однако время, которое потребуется… — сказал Теландер.
— Да. — Реймон снова посмотрел на них. — Я не знаю, какую часть нашего жизненного срока мы можем посвятить этому путешествию. Не очень большую. Условия нашего существования слишком неестественны. Некоторые из нас адаптируются, но мне стало известно, что не все. Так что мы непременно должны понизить тау как только возможно, невзирая на опасности. Не только для того, чтобы сделать путешествие достаточно коротким, чтобы мы смогли его выдержать. Но ради психологической потребности идти до предела.
— То есть?
— Разве вы не видите? Это наш способ давать отпор вселенной. Vogue la galere. Идти на таран. Полный вперед и к черту торпеды. Я думаю, если мне удастся изложить дело людям в таких терминах, они соберутся с силами. По крайней мере, на некоторое время.
Крошечные пташки поют,
И растут дикие цветы,
И в солнечном свете воды спят…
Глава 16
Курс, проложенный из Млечного Пути, не был прямым. Он делал небольшой зигзаг, всего в несколько световых столетий, чтобы пройти сквозь наиболее плотные из доступных туманностей и пыльных облаков. Все же прошло несколько дней корабельного времени, прежде чем «Леонора Кристина» оказалась на окраине спирального рукава, устремленная в почти беззвездную ночь.
Иоганн Фрайвальд принес Эмме Глассгольд часть оборудования, которую он сделал по ее заказу. Как и предлагалось, она объединила усилия с Норбертом Вильямсом для разработки детекторов жизни на большом расстоянии.
Механик обнаружил, что она топчется по лаборатории, что-то вертит в руках и бормочет себе под нос. Аппарат и стеклянная утварь были непонятными и сложными, запахи — резкой химической вонью, а фоном служило непрестанное бормотание и дрожь корабля, которые свидетельствовали, что он продвигается вперед. Глассгольд была похожа на новобрачную, которая стряпает мужу именинный пирог.
— Спасибо. — При виде того, что он принес, она просияла.
— Вы выглядите счастливой, — сказал Фрайвальд. — Отчего?
— Почему бы и нет?
Он резко взмахнул рукой.
— Из-за всего!
— Ну… разочарование по поводу скопления Девы, конечно. Но мы с Норбертом… — Она прервалась, покраснев. — У нас захватывающая проблема, настоящий вызов разуму, и Норберт уже выдвинул блестящее предположение. Она наклонила голову и посмотрела на Фрайвальда искоса. — Я никогда не видела вас в таком угнетенном состоянии духа. Что случилось с вашим жизнерадостным ницшеанством?
— Сегодня мы покидаем галактику, — сказал он. — Навсегда.
— Ну мы же знали…
— Да. Я знал — знаю — и то, что когда-нибудь умру, и Джейн тоже, что гораздо хуже. От этого не легче.
Могучий блондин неожиданно воскликнул умоляюще:
— Вы верите, что мы когда-нибудь остановимся?
— Не знаю, — ответила Глассгольд. Она встала на цыпочки, чтобы потрепать его по плечу. — Я нелегко восприняла нашу ситуацию. Но мне это удалось, благодаря милосердию Господню. Теперь я готова принять все, что выпадет на нашу долю, и почувствовать, что большая часть этого есть благо.
Вы наверняка можете сделать то же самое, Иоганн.
— Я стараюсь, — сказал он. — Там снаружи так темно. Я никогда не думал, что я, взрослый человек, снова буду бояться темноты.
* * *
Грандиозный водоворот звезд сжимался и бледнел позади. Другой начал медленно вырастать впереди. В видеоскопе он выглядел как красивая, усыпанная драгоценностями кисея. Позади него и вокруг виднелись еще крошечные светящиеся полоски и точки. Несмотря на эйнштейновское сокращение пространства при скорости «Леоноры Кристины», они казались далекими и одинокими.
Скорость корабля продолжала возрастать: не так быстро, как в оставленных позади областях — здесь концентрация газа составляла, возможно, стотысячную часть той, что около Солнца — но достаточно, чтобы доставить корабль к другой галактике за несколько недель корабельного времени. Точных наблюдений провести было нельзя без радикального усовершенствования астрономической технологии — задача, в которую Нильсон и его команда бросились с энтузиазмом спасающихся бегством.
Тестируя фотоконвертер, Нильсон сделал открытие. Здесь, в промежутке между галактиками, существовало несколько звезд. Он не знал, почему они отправились дрейфовать из родных галактик неисчислимые миллиарды лет назад. Или, быть может, они изначально сформировались в этих глубинах каким-то непостижимым образом. Благодаря невероятной случайности корабль прошел так близко от одной из этих звезд, что Нильсон различил ее — то был тусклый, древний красный карлик — и решил, что она должна иметь планеты, судя по беглому взгляду, который бросил на звезду его прибор, прежде чем она была поглощена расстоянием.
Это была жуткая мысль: темные, ледяные миры, многократно старше Земли, возможно, на одном или двух существовала жизнь. Когда он поведал о них Линдгрен, она посоветовала больше никому не рассказывать об этом.
Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.
Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил, чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать предводителем.
Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!
Мы промчимся в скачке через остров,
С лишенного тетивы лука слетит стрела,
Которую мы нацелим безглазой глазницей.
Мы мчимся и настигаем призрачного оленя,
И роса льется из его раны, как кровь.
Ночной ворон кружит
На темных крыльях,
И пенится листва там, где прозвенели копыта.
Так будем мы скакать каждую ночь,
Было сказано нам,
До самой последней охоты в Судный день.
Хей, кони, хей, гончие,
Задержитесь на миг!
Некогда здесь стоял замок.
Напоите лошадей,
А человек может питаться собственной славой.
Она начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей короля, когда их настигает рассвет.
Петух поднимает голову, чтобы прокричать,
Внутри него день,
А утренняя роса блестит красным
От ржавчины наших мечей.
Миг прошел!
Могилы зовут нас, разинув пасти.
Земля готова поглотить призраки:
Прочь, духи, прочь!
Идет жизнь, сильная и сияющая,
С горячей кровью идет творить дела.
А мы мертвы
Печальны и мертвы,
Измучены и мертвы.
В могилы! В могилы! В оцепененье сна…
О, если бы мы только могли упокоиться!
На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:
— Это слишком близко к нам, дорогая.
Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.
— Я не стану это петь при всех, — ответила она.
Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:
— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я никогда не знал.
— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда…
Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.
Он обнял ее за талию.
— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?
Она еле заметно покачала головой.
— Я обязан тебе столь многим, — сказал он. — Я благодарен тебе за твою силу, за твою доброту, за тебя. Ты снова сделала меня мужчиной. — С трудом:
— Я не лучший из мужчин, признаю. Не симпатичен, не обаятелен, не остроумен. Я часто забываю даже быть для тебя хорошим партнером. Но я по-настоящему хочу им быть.
— Конечно, Элоф.
— Если ты, ну, устала от нашего союза… или просто хочешь большего разнообразия…
— Нет. Ничего подобного. — Она отложила лютню. — Мы должны привести корабль в гавань, если это вообще возможно. Мы не можем позволить себе принимать в расчет что-либо другое.
Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:
— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это сделаешь?
— Если у меня получится, — сказал он.
* * *
«Леонора Кристина» вошла в новую галактику в экваториальной плоскости, чтобы максимизировать расстояние, которое она пройдет сквозь газ и звездную пыль. Уже на окраинах, где звезды были пока разбросаны далеко друг от друга, ускорение корабля стало сильно возрастать. Ярость прохождения сотрясала корпус корабля все сильнее.
Капитан Теландер оставался на мостике. Он, похоже, мало на что мог повлиять. Цель была определена. Спиральный рукав изгибался впереди, как дорога, блестящая синевой и серебром. Изредка гигантские звезды оказывались достаточно близко, чтобы показаться на ныне модифицированных экранах; искаженные эффектами скорости — они проносились, мчались назад, как будто были искрами, которые нес ветер, что бушевал навстречу кораблю.
Изредка плотная туманность окутывала корабль тьмой ночи или флюоресценцией горячего новорожденного звездного пламени.
Ленкеи и Барриос были сейчас самыми важными людьми. Они вели корабль на ручном управлении в этом фантастическом стотысячелетнем нырке. Дисплеи перед ними, голос навигатора Будро по интеркому, поясняющий, что вроде бы лежит впереди, и предупреждения инженера Федорова о непредвиденных нагрузках служили им некоторым руководством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Сможем ли мы там управлять кораблем? — резко спросил Реймон.
На лице Будро блестел пот.
— Вы верно угадали, в чем риск, — сказал он. — Мы погрузимся в неизвестность глубже, чем могли представить. Точные наводку и координаты получить будет невозможно. Нам понадобится такой тау…
— Минутку, — сказал Реймон. — Позвольте мне изложить ситуацию моим языком профана, чтобы удостовериться, что я вас понял.
Он сделал паузу, потер подбородок, издавая звук наждачной бумаги (на фоне отдаленной музыки), нахмурился, пока не выстроил мысли по порядку.
— Мы должны отправиться не только в промежуток между семействами, но между кланами галактик, — сказал он. — Мы должны сделать это за умеренное корабельное время. Значит, нам следует понизить тау до одной миллиардной или еще ниже. Можем ли мы это сделать? Очевидно да, иначе вы бы не заводили этот разговор. Я полагаю, что метод следующий: проложить курс внутри этого семейства, который проведет нас сквозь ядро по крайней мере еще одной галактики. А затем аналогично через следующее семейство — будет ли это скопление Девы или иное скопление, выбранное согласно новой схеме нашего пути — через как можно большее число отдельных галактик, непрестанно ускоряясь.
Как только клан будет далеко позади, мы сможем осуществить ремонт.
Потом нам понадобится столько же времени на торможение. А поскольку наш тау будет таким низким, а пространство таким предельно пустым, мы не сможем менять курс. Будет недостаточно материи для реактивных двигателей, недостаточно данных для навигации. Нам останется только надеяться, что мы попадем в другой клан.
Это произойдет, в конце концов. Исходя из чистой статистики. Но это может случиться очень уж не скоро.
— Правильно, — сказал Теландер. — Вы поняли верно.
Наверху запели песню.
Но я и моя единственная милая
Никогда не встретимся снова
На чудных, чудных берегах Лох Ломонд.
— Ну, — сказал Реймон, — получается, что в осторожности нет ничего хорошего. По сути, для нас это даже грех.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Будро.
Реймон пожал плечами.
— Нам нужен тау больше, чем тау для пересечения пространства до следующего клана, в сотне миллионов световых лет, или как там он далеко.
Нам нужен тау для полета, который проведет нас через любое количество кланов, возможно, через миллиарды световых лет, пока мы не найдем клан, в который сможем войти. Я полагаю, что вы можете проложить курс внутри этого первого клана, который даст нам скорость такого порядка. Не волнуйтесь по поводу возможных столкновений. Мы не можем позволить себе волноваться.
Направьте нас через самые плотные газ и пыль, которые найдете.
— Вы… восприняли это… довольно хладнокровно, — сказал Теландер.
— А что мне делать? Разрыдаться?
— Вот почему я счел, что вам тоже следует узнать новости первому, сказал Будро. — Вы сможете передать их остальным.
Реймон разглядывал обоих мужчин. Момент затянулся.
— Я же не капитан, — напомнил он.
Улыбка Теландера была судорожной.
— В некоторых отношениях, констебль, вы — он.
Реймон отошел к ближайшей панели с приборами. Он стоял перед гоблинскими глазками ее огней с опущенной головой.
— Ладно, — пробормотал он. — Если вы в самом деле хотите, чтобы я взялся за это.
— Я думаю, у вас это получится лучше.
— Хорошо. На этот раз. Они хорошие люди. Сейчас моральный дух снова на высоте — теперь когда они видят свои собственные достижения. Я думаю, они смогут понять — не только умом, но и эмоционально, — что для человека нет разницы между миллионом или миллиардом, или десятью миллиардами световых лет. Изгнание одинаково.
— Однако время, которое потребуется… — сказал Теландер.
— Да. — Реймон снова посмотрел на них. — Я не знаю, какую часть нашего жизненного срока мы можем посвятить этому путешествию. Не очень большую. Условия нашего существования слишком неестественны. Некоторые из нас адаптируются, но мне стало известно, что не все. Так что мы непременно должны понизить тау как только возможно, невзирая на опасности. Не только для того, чтобы сделать путешествие достаточно коротким, чтобы мы смогли его выдержать. Но ради психологической потребности идти до предела.
— То есть?
— Разве вы не видите? Это наш способ давать отпор вселенной. Vogue la galere. Идти на таран. Полный вперед и к черту торпеды. Я думаю, если мне удастся изложить дело людям в таких терминах, они соберутся с силами. По крайней мере, на некоторое время.
Крошечные пташки поют,
И растут дикие цветы,
И в солнечном свете воды спят…
Глава 16
Курс, проложенный из Млечного Пути, не был прямым. Он делал небольшой зигзаг, всего в несколько световых столетий, чтобы пройти сквозь наиболее плотные из доступных туманностей и пыльных облаков. Все же прошло несколько дней корабельного времени, прежде чем «Леонора Кристина» оказалась на окраине спирального рукава, устремленная в почти беззвездную ночь.
Иоганн Фрайвальд принес Эмме Глассгольд часть оборудования, которую он сделал по ее заказу. Как и предлагалось, она объединила усилия с Норбертом Вильямсом для разработки детекторов жизни на большом расстоянии.
Механик обнаружил, что она топчется по лаборатории, что-то вертит в руках и бормочет себе под нос. Аппарат и стеклянная утварь были непонятными и сложными, запахи — резкой химической вонью, а фоном служило непрестанное бормотание и дрожь корабля, которые свидетельствовали, что он продвигается вперед. Глассгольд была похожа на новобрачную, которая стряпает мужу именинный пирог.
— Спасибо. — При виде того, что он принес, она просияла.
— Вы выглядите счастливой, — сказал Фрайвальд. — Отчего?
— Почему бы и нет?
Он резко взмахнул рукой.
— Из-за всего!
— Ну… разочарование по поводу скопления Девы, конечно. Но мы с Норбертом… — Она прервалась, покраснев. — У нас захватывающая проблема, настоящий вызов разуму, и Норберт уже выдвинул блестящее предположение. Она наклонила голову и посмотрела на Фрайвальда искоса. — Я никогда не видела вас в таком угнетенном состоянии духа. Что случилось с вашим жизнерадостным ницшеанством?
— Сегодня мы покидаем галактику, — сказал он. — Навсегда.
— Ну мы же знали…
— Да. Я знал — знаю — и то, что когда-нибудь умру, и Джейн тоже, что гораздо хуже. От этого не легче.
Могучий блондин неожиданно воскликнул умоляюще:
— Вы верите, что мы когда-нибудь остановимся?
— Не знаю, — ответила Глассгольд. Она встала на цыпочки, чтобы потрепать его по плечу. — Я нелегко восприняла нашу ситуацию. Но мне это удалось, благодаря милосердию Господню. Теперь я готова принять все, что выпадет на нашу долю, и почувствовать, что большая часть этого есть благо.
Вы наверняка можете сделать то же самое, Иоганн.
— Я стараюсь, — сказал он. — Там снаружи так темно. Я никогда не думал, что я, взрослый человек, снова буду бояться темноты.
* * *
Грандиозный водоворот звезд сжимался и бледнел позади. Другой начал медленно вырастать впереди. В видеоскопе он выглядел как красивая, усыпанная драгоценностями кисея. Позади него и вокруг виднелись еще крошечные светящиеся полоски и точки. Несмотря на эйнштейновское сокращение пространства при скорости «Леоноры Кристины», они казались далекими и одинокими.
Скорость корабля продолжала возрастать: не так быстро, как в оставленных позади областях — здесь концентрация газа составляла, возможно, стотысячную часть той, что около Солнца — но достаточно, чтобы доставить корабль к другой галактике за несколько недель корабельного времени. Точных наблюдений провести было нельзя без радикального усовершенствования астрономической технологии — задача, в которую Нильсон и его команда бросились с энтузиазмом спасающихся бегством.
Тестируя фотоконвертер, Нильсон сделал открытие. Здесь, в промежутке между галактиками, существовало несколько звезд. Он не знал, почему они отправились дрейфовать из родных галактик неисчислимые миллиарды лет назад. Или, быть может, они изначально сформировались в этих глубинах каким-то непостижимым образом. Благодаря невероятной случайности корабль прошел так близко от одной из этих звезд, что Нильсон различил ее — то был тусклый, древний красный карлик — и решил, что она должна иметь планеты, судя по беглому взгляду, который бросил на звезду его прибор, прежде чем она была поглощена расстоянием.
Это была жуткая мысль: темные, ледяные миры, многократно старше Земли, возможно, на одном или двух существовала жизнь. Когда он поведал о них Линдгрен, она посоветовала больше никому не рассказывать об этом.
Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.
Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил, чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать предводителем.
Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!
Мы промчимся в скачке через остров,
С лишенного тетивы лука слетит стрела,
Которую мы нацелим безглазой глазницей.
Мы мчимся и настигаем призрачного оленя,
И роса льется из его раны, как кровь.
Ночной ворон кружит
На темных крыльях,
И пенится листва там, где прозвенели копыта.
Так будем мы скакать каждую ночь,
Было сказано нам,
До самой последней охоты в Судный день.
Хей, кони, хей, гончие,
Задержитесь на миг!
Некогда здесь стоял замок.
Напоите лошадей,
А человек может питаться собственной славой.
Она начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей короля, когда их настигает рассвет.
Петух поднимает голову, чтобы прокричать,
Внутри него день,
А утренняя роса блестит красным
От ржавчины наших мечей.
Миг прошел!
Могилы зовут нас, разинув пасти.
Земля готова поглотить призраки:
Прочь, духи, прочь!
Идет жизнь, сильная и сияющая,
С горячей кровью идет творить дела.
А мы мертвы
Печальны и мертвы,
Измучены и мертвы.
В могилы! В могилы! В оцепененье сна…
О, если бы мы только могли упокоиться!
На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:
— Это слишком близко к нам, дорогая.
Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.
— Я не стану это петь при всех, — ответила она.
Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:
— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я никогда не знал.
— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда…
Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.
Он обнял ее за талию.
— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?
Она еле заметно покачала головой.
— Я обязан тебе столь многим, — сказал он. — Я благодарен тебе за твою силу, за твою доброту, за тебя. Ты снова сделала меня мужчиной. — С трудом:
— Я не лучший из мужчин, признаю. Не симпатичен, не обаятелен, не остроумен. Я часто забываю даже быть для тебя хорошим партнером. Но я по-настоящему хочу им быть.
— Конечно, Элоф.
— Если ты, ну, устала от нашего союза… или просто хочешь большего разнообразия…
— Нет. Ничего подобного. — Она отложила лютню. — Мы должны привести корабль в гавань, если это вообще возможно. Мы не можем позволить себе принимать в расчет что-либо другое.
Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:
— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это сделаешь?
— Если у меня получится, — сказал он.
* * *
«Леонора Кристина» вошла в новую галактику в экваториальной плоскости, чтобы максимизировать расстояние, которое она пройдет сквозь газ и звездную пыль. Уже на окраинах, где звезды были пока разбросаны далеко друг от друга, ускорение корабля стало сильно возрастать. Ярость прохождения сотрясала корпус корабля все сильнее.
Капитан Теландер оставался на мостике. Он, похоже, мало на что мог повлиять. Цель была определена. Спиральный рукав изгибался впереди, как дорога, блестящая синевой и серебром. Изредка гигантские звезды оказывались достаточно близко, чтобы показаться на ныне модифицированных экранах; искаженные эффектами скорости — они проносились, мчались назад, как будто были искрами, которые нес ветер, что бушевал навстречу кораблю.
Изредка плотная туманность окутывала корабль тьмой ночи или флюоресценцией горячего новорожденного звездного пламени.
Ленкеи и Барриос были сейчас самыми важными людьми. Они вели корабль на ручном управлении в этом фантастическом стотысячелетнем нырке. Дисплеи перед ними, голос навигатора Будро по интеркому, поясняющий, что вроде бы лежит впереди, и предупреждения инженера Федорова о непредвиденных нагрузках служили им некоторым руководством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28