Службу заметили, начали названивать читатели, — в общем, резонанс в городе появился. Да и как ему было не появиться, если Серегин переманил к себе из разных газет все сливки криминальной журналистики Питера. Репортерский отдел возглавил Володя Соболин, расследовательский — Глебушка Спозоранник, и хотя Обнорский до их приглашения на работу в Службу знал ребят не очень близко, сработались они довольно быстро, хотя характеры у обоих были еще те. Но ведь и Обнорский подарком не был. Так что — сработались.
Но заработать в полную силу Служба не успела — в концерне «Реклама-Плюс» разразился кризис, и магнат, пряча глаза, уведомил Серегина, что платить им он почти ничего не сможет — остальные два компаньона сильно возражали, считали такую трату денег делом абсолютно никчемным, а следовательно вредным… Вот так… структура еще и года не проработала, и из ползункового возраста не вышла. Хорошо еще, что сразу на улицу не выгнали — разрешили несколько месяцев посидеть в занимаемых помещениях…
И вот тут, когда идея создания расследовательской службы, казалось, уже близка была к воплощению в жизнь, но эта жизнь получила удар поддых. Вот тут Обнорский разозлился. Собрав всех сотрудников, он честно обрисовал ситуацию, а потом сказал:
— Из любого кризиса возможны только два выхода: либо резко вверх, либо резко вниз. Мы сейчас в кризисе. Даже хуже — мы просто в жопе. Стало быть, либо мы развалимся и разбежимся, либо… Либо мы создадим свое собственное независимое агентство, в котором будет работать еще больше людей, и жить мы станем еще лучше и интереснее. Но, братки, любое счастье нужно выстрадать. Мне нужна ваша помощь и ваше терпение. Это в том случае, если, конечно, вы решите не разбегаться…
Не разбежались… Выдержала Служба проверку жизнью — одна только дама из расследовательского отдела ушла — Элла Коряпина. Она сказала, что работать за бесплатно ей не позволяют принципы. Ее никто не удерживал, хотя она и была неплохим профессионалом. Остальные остались и перебивались случайными заработками, перепадавшими Службе от разных халтур, в то время как Серегин и Повзло носились по городу и пытались найти инвесторов, спонсоров, меценатов, чтобы можно было учредить независимое средство массовой информации. Долгое время у них ничего не получалось. Они оба осунулись, стали угрюмыми и раздраженными и все чаще втайне друг от друга боролись с внутренними сомнениями — а может, не стоит и пытаться? Может, и правда — время не пришло в России для таких журналистских специализированных агентств? Вслух, правда, никто никаких паникерских настроений не высказывал. Все держались. И в конце концов — получилось! Часть денег (и существенную) дали шведы (тут Ларе Тингсон помог, старый приятель Обнорского, еще со времен запуток с «Эгиной»), часть вырвал у «Демократического фонда защиты гласности» Коля Повзло, да и Никита Кудасов (он по-прежнему работал в РУОПе все в той же должности начальника пятнадцатого отдела) помог «сориентироваться» парочке напуганных, но очень богатых бизнесменов… Через Колины связи в городской Администрации удалось по сказочно низкой цене (СМИ положены большие льготы) арендовать хорошее помещение в самом Центре, на улице Зодчего Росси. Хоромы были невелики (пять комнат и коридор), да и состояние их оставляло желать лучшего, но все были все равно счастливы…
Вот так и появилось летом 1998 года в Петербурге Агентство журналистских расследований. Почти сразу же злоязыкие коллеги журналисты прицепили агентству кличку «Золотая пуля», так называлась одна из статей Обнорского, написанная еще в начале 1992 года. Как ни странно, но название прижилось, и даже сами сотрудники агентства называли свою контору «Золотой пулей», конечно не в присутствии Серегина, который страшно злился, Когда слышал это словосочетание. Название-прозвище стало таким популярным в городе, что многие воспринимали его как настоящее.
Работать всем приходилось много и тяжело, но никто не жаловался, постепенно появлялось все больше и больше «клиентов» — то есть покупателей на расследовательские, оперативные и аналитические материалы… Но до самоокупаемости агентству было еще далеко, а деньги, собранные на «запуск», таяли… Чем быстрее росло агентство, тем больше, появлялось разных проблем, и соответственно меньше времени оставалось у Обнорского для чистого журналистского творчества. Андрей административную работу не любил, но куда деваться… Каждую неделю он надеялся, что со следующего понедельника все пойдет немного легче, но понедельник методично разбивал надежды… Так что Андрей имел все основания ненавидеть первый день недели…
Понедельник же 15 февраля 1999 года выдался особенно мерзким. Во-первых, зима заканчивалась, а межсезонье Обнорский не любил. В феврале и марте у него часто болела голова, да и вообще — оттепели начинались, слякоть. Во-вторых, через неделю наступал день выплаты зарплаты сотрудникам, а это означало, что все предстоящие семь дней нужно будет носиться по «клиентам» и выдавливать из них чертовы деньги, с которыми и раньше-то они расставались неохотно, а уж в ситуации обрушивавшегося на страну кризиса тем более ждать энтузиазма в плане выполнения контрактно-долговых обязательств не приходилось. В-третьих, 15 февраля был днем рождения одной небезразличной Андрею дамы, — а он еще никак не определился с подарком и, более того, понимал, что скорее всего на праздничный ужин опоздает и обидит этим именинницу со всеми вытекающими последствиями — со слезами, упреками и всем остальным стандартным женским набором…
…Летучка настроение Обнорскому обгадила окончательно. Юрист агентства Аня Лукошкина уведомила «высокое собрание», что Максу Кононову из отдела Глебушки Спозоранника вчиняют иск о защите чести и достоинства за одну статейку, написанную им под псевдонимом для «Калейдоскопа». Глеб уверял, что Макс написал статью не для «левого заработка», а исключительно «по старой дружбе» с одной милой дамой, занимающей ныне пост заместителя редактора этого желтого издания. Учитывая специфику «Калейдоскопа», Макс порезвился в статье неплохо. Не стесняясь в выражениях, он лихо прошелся насчет одной судьи — она была нечиста на руку, но прямые доказательства отсутствовали, и Макс явно переборщил с убийственно-ироничными намеками… Конечно, в суд оскорбленная служительница Фемиды подала не на Агентство, а на «Калейдоскоп» и на Кононова персонально. Но когда лажается сотрудник агентства, это все равно, что офоршмачилось все Агентство в целом — так любил повторять Обнорский. К тому же Макс нарушил прямой запрет относительно несанкционированной работы с другими изданиями…
Потом «порадовал» Глебушка Спозоранник — их отдел не закончил разработку двух тем, материалы по которым Лешка Скрипка уже заочно продал «Комсомольской правде».
— Глеб, а в чем причина, чего затягиваете? — не предвещавшим ничего хорошего тоном поинтересовался у заведующего отделом расследований Серегин.
— Андрей Викторович, вы же знаете, отдел перегружен. У нас на каждом сотруднике по три-четыре темы одновременно висят, — спокойно ответил Спозоранник.
Это спокойствие взбесило Серегина:
— У вас, Глеб Георгиевич, сотрудники настолько загружены, что у них находится время во всякие «Калейдоскопы» писать!
Тут Серегин, конечно, немного передернул. Макс статейку в «Калейдоскоп» написал больше двух месяцев назад, а тогда такой запарки в агентстве не было. Просто выплыла вся эта история на свет Божий именно тогда, когда расследователи еще и две темы просрочили.
Мудрый Спозоранник однако никак оправдываться не стал, заметив, как у шефа забегали желваки по скулам:
— Вы абсолютно правы, Андрей Викторович, это наша серьезная недоработка. Мы постараемся все исправить в самое ближайшее время.
В принципе в агентстве почти все были между собой на «ты», но на летучках часто переходили на «вы» — чтобы не скатываться на рабочем совещании на уровень панибратских посиделок.
— Володя, что у тебя? — Серегин повернулся к Соболину.
У начальника репортерского отдела все было нормально и даже хорошо с выходом ленты оперативной информации в течение всей недели. Нехорошо оказалось с сотрудницей отдела Светой Завгородней — главной секс-бомбой всего агентства. Светочка была приглашена на день рождения заместителя прокурора Центрального района, там она поднакушалась в приятной компании прокурорских работников и по пьяной лавочке в легком трепе засветила источник в УРе того же самого Центрального района. Причем засветила так, что у парня очень быстро возникли реальные проблемы… Опера из Центрального РУВД быстро все просчитали и конкретно послали далеко и надолго ребят из Володиного отдела, когда те, как обычно, сунулись к ним за информацией… Соболин закончил доклад просьбой о выделении средств на оперативные расходы для восстановления рабочих отношений…
Серегин нехорошо молчал, сопел и нервно затягивался сигаретой. Марина Борисовна Агеева не выдержала гнетущей паузы и бросилась Светку защищать, хотя Серегин не сказал еще ни слова. Лучше бы она этого не делала, потому что Андрей взорвался:
— Да вы что, издеваетесь надо мной?! Эта… м… м… манекенщица, — слово «манекенщица» он произнес как ругательство, — мало того что с прокурорскими набухалась, так еще и источник спалила. Давайте ей премию за все эти художества выпишем! Из оперативных расходов! Сейчас, ага! Володя, пусть она оперов теперь из своей зарплаты поит, до тех пор, пока не простят. Хотя я бы на их месте… Пусть что хочет делает, хоть удовлетворяет их всех сразу… Сама напакостила — сама пусть и исправляет ситуацию… А тебе, Володя, я сто раз говорил — у тебя в отделе разгильдяйство и сплошное хи-хи, да ха-ха… Плотнее надо с личным составом заниматься, чтобы не расслаблялись!
Серегин скрипнул зубами и повернулся к Агеевой:
— Марина Борисовна, что у вас? Аналитическая справка по Груберу готова?
Агеева поправила прическу и с достоинством ответила:
— Практически была готова, но с утра сегодня у нас компьютер полетел… А я, кстати, предупреждала, что он на ладан дышит…
Серегин раздавил в пепельнице сожженный до фильтра окурок и устало сказал, закрыв глаза:
— Все, хватит… Вы меня точно сегодня доконать решили. Всем спасибо, все свободны…
«Комсостав» загремел стульями и, толкаясь в дверях, покинул кабинет. Андрей сидел в кресле с закрытыми глазами, а когда он их открыл, то увидел, что Коля Повзло задержался:
— Андрюха, ну не психуй ты так… Ну, всякое же случается…
Серегин вздохнул и усмехнулся невесело:
— Это не случается, Коля… Это мы так живем… У нас постоянно — то понос, то золотуха… Повзло покачал головой:
— Андрей, ты просто вымотался, вот и воспринимаешь все слишком обостренно. Люди есть люди, только роботы не ошибаются… Я согласен — и дисциплина нужна, и порядок… Но ты хочешь, чтобы агентство работало как часы швейцарские… Тебе бы расслабиться немного, отдохнуть… Ты же уже не замечаешь, как по любому поводу на всех гавкаешь…
Андрей удивленно поднял брови:
— Ты про сегодняшнюю летучку?
Коля отвел взгляд:
— Да нет, сегодня, конечно… действительно «наложили». Я вообще… И даже если «налажали», спокойнее надо реагировать — от крика все равно никакого толку…
— Тут ты прав, старик, — Обнорский кивнул, поскольку отличительной чертой его характера была не только вспыльчивость, но и отходчивость.
Повзло хлопнул Андрея по плечу и вышел из кабинета. Обнорский закурил, откинулся в кресло, выпустил струю синего дыма в потолок и подумал: «Коля прав, конечно… Нервы совсем ни к черту стали. Только гоняю всех… Ребята — они же живые, а я их все понукаю и понукаю… А они иногда, как дети малые, не хотят понимать, что мне на них орать — удовольствия-то никакого… Лучше бы уж на меня кто-нибудь орал — только пусть бы и ответственность за все на нем бы и лежала…».
Размышления Андрея прервал скрип открываемой двери. Ксения иногда позволяла себе заходить к начальнику без стука, поскольку была не просто секретаршей, но и в какой-то степени доверенным лицом — она всегда перепечатывала все материалы Серегина (Обнорский не умел ни набирать текст на компьютере, ни печатать на машинке), и обе его книги отпечатала тоже она, еще до того, как Служба организовалась. Ксюша по-женски жалела Серегина, и он чувствовал это теплое отношение, а потому прощал ей разные вольности.
— Что, Ксюша, — Андрей посмотрел на секретаршу и улыбнулся. — Только не говори, что и у тебя что-нибудь в компьютере сломалось…
Ксения фыркнула:
— У меня пока тьфу-тьфу-тьфу… Андрей, там к тебе человек какой-то пришел.
— Что за человек?
— Не знаю, он ничего толком не объяснил. — Ксения пожала плечами. — Говорит, что по личному вопросу.
— Псих?
Вопрос был задан не случайно. Городские сумасшедшие очень любили приходить в агентство с жалобами на воздействие психотропного оружия, на заговоры сионистов, антисемитов с целью похищения биополей и с разной другой ерундой. Особенно активизировались они в межсезонье, весной и осенью. Многие поначалу производили впечатление нормальных.
Ксюша снова пожала плечами:
— Вроде нормальный… Сказал, что ему обязательно с тобой надо переговорить… У него с собой папка какая-то…
Обнорский вздохнул:
— Ну, запускай… Ежели с папкой… Секретарша вышла, и через несколько секунд в кабинет зашел мужчина чуть выше среднего роста, сухощавый и, что сразу автоматически отметил про себя Серегин, одетый в легкую кожаную куртку, хотя на улице было еще достаточно холодно. Посетитель мягко развернулся, закрывая за собой дверь, — Андрей оценил пластичность его движений, поднялся из кресла и встретился с вошедшим глазами… Во взгляде незнакомца не плескалось безумие, но и нормальными такие глаза назвать было трудно… Таких глаз Обнорский навидался в своей жизни достаточно — он до сих пор безошибочно именно по глазам определял тех, кому пришлось в жизни хлебнуть по полной войны, крови и горечи утрат… В таких глазах словно невидимые клейма стоят, и ничем эти клейма не вытравить… Короткие русые волосы посетителя были густо пробиты сединой, а на левой щеке змеился глубокий шрам — от глаза почти до самого подбородка…
— Здравствуйте, — сказал Андрей и показал рукой на стул.
1 2 3 4 5 6 7