– Колян, иди сюда. Сережку мне дай, – скомандовал Леха, когда тот подошел. Колян нехотя протянул подвеску. Леха взял ее в другую руку. – Не отходи и рот не закрывай, – скомандовал Леха. Чуть что… – он опасливо посмотрел на стоявшего в стороне режиссера. – Я ее тебе в рот пихаю, сразу глотай!– Мне ваши дела по барабану, – обиженно чеканя слова, откликнулся режиссер. – Вы этими сережками хоть обожритесь! Всё равно: всё что у неё есть – до утра не съедите. Ну что ты ждешь, мегера? Плати ребятам быстрей и поехали. А то и вправду сейчас передумают, придется другое отделение кошелька открывать.Мария Ивановна обиженно дернулась. Ничего не сказав, она аккуратно вложила деньги Лехе в руку и тот, не глядя передал их Дрону. «Пересчитай и отойди на пять шагов!» – посоветовал режиссер. Дрон отошел и внимательно стал пересчитывать деньги.– Все в порядке, пять сотен! – его голос дрожал от возбуждения, столько денег он никогда раньше не держал в руках. Он даже никогда столько денег не видел.Леха поднял подвеску рукой и аккуратно вложил в ладонь Марии Ивановне. Та бегло осмотрела ее и спрятала в карман. Не сказав ни слова благодарности, она круто развернулась и проследовала в трейлер. «А может и стоит сегодня с одной серьгой пойти? А потом… как бы потерять? А потом, может, колечко мне Кеша купит… Эх, как бы пиз-ей не огрести по самое некуда, надо тут будет еще подумать… – пробубнила она на ходу и уже громко добавила, обращаясь к режиссеру: – а ты давай к шоферу лезь, козел драный… на студии поговорим!» Алина молча залезла в трейлер, не глядя на режиссера. Впасть в немилость к Марии Ивановне было смерти подобно. Ужин отменялся. * * * После мероприятия закупались по полной: куриные окорочка, колбасы, соки, и по чекушке каждому. Сели в подвале напротив метро и приступили к разбору полетов. Больше всех убивался Колян.– Ну, на фига мы серьгу отдали? надо было самим втюхать! Бикса же по всему, в натуре, навороченная, видать миллионы стоит, а у меня барыга знакомый есть, ему бы предложили…Леха молча резал колбасу и никак не реагировал. Дрону, однако, нытье не понравилось. Он привычно пнул Коляна.– Харэ орать как припадочный, – «бикса навороченная», «барыга знакомый» – и где ты только слов таких набрался? Да твой барыга нас первым бы биксе сдал, ему ж объяснить надо, откуда серьга у него. А то, что он с нее втрое больше взял бы, чем просто серьгу как железяку продать, я тебе точно говорю: два дня в ювелирном ларьке полы мыл, пока не выперли… И что с нами потом эта бикса сделала бы, тебе, надеюсь, рассказывать не надо…– Прав он. – Вступил Леха. – Точняк, попали бы по-крупному. А так… кидок с подвыподвертом получился! Даже красиво… Только неприятно немного. Воровать все-таки пришлось, не люблю я это.– А мне вообще по барабану! – Ответил Дрон. – Перераспределение материальных ценностей, так сказать. У них там – он показал куда-то вверх – даже Маркс такой есть, который за это перераспределение на Земле ответку держит.– Ты откуда слов-то таких набрался? – удивился Леха, заканчивая с окорочком.– Да я, когда ещё в школу ходил, во втором был, залез как-то под парту – очень спать хотелось – и отрубился. А когда урок закончился, в класс старшеклассников пригнали, у них «полиформация» там была. Ну. не вылезать же. Стал дальше спать. Так они там часа два про этого Маркса талдычили. Все обсуждали, как он перераспределить все хотел. А я, хоть и спал, с тех пор про все помню, говорят люди и во сне учиться могут, ну так это со мной, видать и случилось.– Диковинно… – прокомментировал Леха. – Ну, я не знаю, как это – распределять. Только совесть моя сразу успокоилась, как бородатый к Коляну полез. Он ведь считал, что все по честняку было… Что, искали мы, и нашли, как договорено – только ведь все равно кинуть хотел! А с таких и спрос другой. То есть, ломанули мы их, видать, правильно. Перераспределились! – Слово пришлось Лехе по душе.Немного помолчали, налили еще по сто. Выпили. Заговорили о жизни. Начали с кошек. Дрон вспомнил, как, когда-то, года два назад, пока мамаша от запоев в психушку не залетела, жили они в своей комнате, в коммуналке, на Васильевском. И был у них серый кот, Мурзик. Сядет он на форточку и часами наружу глядит. А куда, никто понять не может. Там, за окном, стена глухая. Ничего на ней нет. Ни кустика, ни травинки. А кот все сидит и смотрит. Дружбаны мамашины, как соберутся за бутылочкой, так все спорят: «чегой-та» он там такого интересного видит? По – разному думали. Серега с шестого даже мнение имел – оно, правда, только после третьего стакана наступало. Но отстаивал он его до хрипоты. Даже подраться в запале мог – что коты, мол, как перископом – за угол смотреть могут! Он об этом когда-то то ли слышал, то ли читал что-то такое «секретное». И, смотрит, по Серегиному мнению, Мурзик таким образом прямо и вверх: на звезды!Какие днем звезды, когда на улице солнце светит, его обычно не спрашивали. Потому что начинал тогда Серега кипятиться: ходить из угла в угол и папиросы на пол плевать. А это к хорошему не приводило: обычно в драку лез. Приходилось его всем миром вязать и на диван валить. После чего лежал он там, и только глазами вращал: всех ненавидел. А жаль. Потому как собеседник он был хороший, и без него становилось сразу скучнее.А вот, «зачем Мурзик на звезды смотрит», обсуждать разрешалось. Потому что правоту свою Серега видел в самом факте смотрения котов под прямым углом. К дискуссиям же о том, зачем это у них так устроено, относился снисходительно.– Так он в форточке воздухом дышал, – высказался наконец Леха, покончив с курицей. – Сивухой у вас, наверное, жуть как несло. Народу, поди, с десяток в фазенду набивалось. И все в усмерть пьяные.– Может оно и так, – чувствовалось, что Дрона дискуссия не задевает. Просто, приятно вспомнить было.– А у нас, блин в натуре, тоже котяра был. Злой, собака, вредный, век воли не видать, – вступил в разговор Колян, в запале обзывая кошку собакой. – Всю мебель, гадина, нам со злости исцарапал, батя его уж и метлой и ногами пинал. Мне тоже под горячую руку доставалось. Колян на мгновение остановился и улыбнулся, словно вспоминая что-то хорошее. – А этот, все только бы портить, и так всего одна штора на три окна, так он и ее в клочья! – закончил он с неожиданной гордостью.– Так это он когти точил, не при чем здесь его злость, кошкам надо это, – отреагировал Леха, – инстинкт…– Ты еще скажи – ежики от злости колючие, – добродушно добавил Дрон и в этот момент за дверью внезапно послышались голоса и шаги.– Вот тут они, отсюда шум, – послышался высокий женский голос, ему ответил мужской:– Щас разберемся. Отойдите, гражданочка.– Менты – зашипел Колян, – говорил я!Бежать было некуда. * * * Хлопнула дверь и в комнату ввалились трое. Они именно «ввалились», а не зашли; движение было резким и решительным, это не были просто посетители. По всему было видно: пришли Хозяева.Вернее, хозяин был один – первый. Высокий человек лет пятидесяти с пронзительным, бешеным взглядом из-под густых бровей. Двое других держались чуть поодаль: не меньшего роста и еще более внушительной комплекции. Охрана.Я никак не мог определиться с линией поведения: притворяться и дальше тюкнутым по голове и пребывающим в полуотключке ботаником? Или быть адекватным и откровенным? Помня мой опыт с Серегой, я, скорее, склонялся ко второму.Однако, жизнь внесла коррективы. Человек остановился прямо напротив и впился в меня цепким недружелюбным взглядом. «Может мочкануть его сразу надо было, как тех банкиров, и концы в воду? Хотя… надо узнать сперва, кто Серого приговорил, а то, повториться может уже не в нашу пользу… этот что-то да может знать…»Быть откровенным расхотелось. Из услышанных мыслей я уяснил для себя две вещи. Первое: меня, похоже, они не подозревают; это радовало. Второе: что мочканут меня после того, как узнают, кто убийца. Это не радовало совершенно. Дополнительно я понял, что про чтение мыслей надо молчать; уже сейчас я ненароком узнал про каких-то несчастных банкиров, концы с которыми были уже в воду. Ненужная осведомленность могла ускорить процесс в ненужном мне направлении – то есть я мог оказаться мёртвым гораздо раньше планируемого момента.– Встань. Божью корову нам тут не изображай, тебе укол обезболивающий сделали. Так что все у тебя давно прошло. – Говорил хозяин так же неприятно, как и смотрел. – Ты какого хрена друга нашего пришил, гнида? Мы же за тобой уже пять дней как ходим, с тех пор, как ты ему про отравление пургу задвинул!Сказанное меня не удивило. Если они за мной действительно следили, то это проясняло многое: в частности проникновение в машину и домой; обвинение же в том, во что он и сам не верил, означало, что решено меня сперва запугать. Что бы я посговорчивее был и «зря не парил». Не понятно было только, опять же, как реагировать.– Я не убивал. – Мне вдруг пришла в голову гениальная мысль. Во всей моей версии «для Сереги был один очень серьезный прокол – то, что я приплел несуществующего экстрасенса; теперь же, когда Наташа была мертва, появлялась другая, более изящная и абсолютно непроверяемая возможность все объяснить.– Случайно слышал. Я в машине сидел, пиво пил, на сиденье откинулся, да еще стекла тонированные… – я потер виском о плечо, голова все-таки еще болела. – Разговаривала она с кем-то. Сереге не хотел говорить… Ну, она ж тетка его, а я подслушивал… Вот и приплел экстрасенса… С дуру… Слышал, как говорила она кому-то, точно не помню, но что-то, типа: «Я его отравлю, он с меня все доверенности переписать обещал, куплю яд у Тифани, или Тофани, – тут я не ручаюсь, я ж не записывал, – и – в суп! Жить голодранкой не буду, хватит, на фабрике набедовалась». Про фабрику я наплел для убедительности, они же Наташкину биографию, как пить дать, вдоль и поперек… Я посмотрел на главного. Его глаза сузились.«Похоже на правду, иначе, откуда ему про фабрику знать? Натаха же у нас конспиратор еще тот, под аристократку косила – хотя куда ей было, за версту видать… – зазвучало в голове. Он повернулся и задумчиво посмотрел на застывших у стола, чуть ли не по стойке смирно охранников. – Похоже на то, что и правда. Ему яд сыпанула, да и сама же по глупняку хапнула, таких историй хоть отбавляй… Все, зачищать надо». – Закончил он думать переведя взгляд на меня.У меня внутри похолодело. Политик я никакой. В шахматы, вообще, почти не играю. Вот и теперь, имея на руках все козыри, умудрился сделать единственный неверный ход из ста. Надо было юлить, интриговать, выгадывать время; а там, может, и срослось бы что. – Он же русским языком подумал: «Убийцу найдем, тогда и концы в воду».Мне стало страшно. * * * Хозяин уже повернулся к охранникам, что бы скомандовать. Однако, в последнюю минуту передумал и снова посмотрел на меня.«А если врет? Нет… – зазвучали его мысли у меня в голове. – Сперва надо проверить; с кем Наташка разговаривала, найти – это по распечатке легко будет; второе: где яд взяла… А этого – в подсобку. Пару дней пусть там полежит. Авось не помрет… а там посмотрим.– В кладовку его, в подвал Казино. На обычную диету: вода, хлеб. До следующего распоряжения. – Он резко повернулся и, не дожидаясь ответа охранников, вышел так же стремительно, как и зашел.Мне завязали глаза, и, подталкивая в спину, куда-то повели.Я много раз читал в книгах, как кого-то куда-то повели с завязанными глазами, но никогда не читал о том, насколько это противно. Именно противно. Другого слова не подобрать. Когда не видишь дорогу, каждый шаг дается с огромным трудом – сопротивление обострившейся самозащиты орет перед каждым шагом: «Стой! Куда! Там яма! Нет! Там пропасть! Аааааааа! Стой! там стена! Ты врежешься, провалишься, поскользнешься, запнешься, упадешь! Перелом, гипс, сотрясение мозга! Аааа!» И так перед каждым шагом.Попробуйте, закройте глаза и пойдите спокойным ровным шагом по привычной дороге из спальни в туалет не выставляя при этом вперед руки: они-то у меня были сомкнуты за спиной наручниками, а мои конвоиры, видимо, в силу специфики умственных способностей и интеллекта, ничем, кроме пинков и толчков, еще более усугубляющих мою панику, себя не утруждали… Кстати, не удивлюсь, если вы на третьем шаге действительно разобьете себе лоб о стенку – к большему моему сожалению и торжеству инстинкта самосохранения, которое же кричало, предупреждало…В результате я все-таки стукнулся, но не лбом. Как я понял, мне открыли дверь автомобиля, видимо, рассчитывая, что я догадаюсь об этом сам. Я сильно стукнулся край открытой двери одновременно грудью и чем то, что ниже живота, но выше колен и только уже совместными усилиями моих конвоиров, наконец, сообразивших, что человек с завязанными глазами ничего не видит, был водворен в легковой, кажется, автомобиль. Дорога длилась с полчаса, после чего меня таким же образом препроводили в другое помещение.«Ори не ори, никто не услышит», – услышал я мимолётную мысль, вероятно, охранника.Развязали глаза. Поставили у стенки бутылку с водой, полбуханки хлеба, ведро. Разомкнули наручники и приковали к батарее отопления на уровне живота. С поднятой рукой я мог сидеть, прислоняясь к стене. С опущенной – стоять.Под потолком тускло светила лампа и гудел мотор вентиляции. Хлопнула дверь, и я остался наедине со своими невеселыми мыслями. Шансов открыть наручники не было никаких, а, даже если бы и были, то выбраться отсюда не представлялось возможным.Я оказался в западне. * * * – Рвем! – сдавленно просипел Дрон. – Я здесь лаз один знаю, – он схватил попавшуюся под руку ветошь и, обернув ею лампу, крутанул. Стало темно.– Лампу выкрутили, гады, – донесся из-за двери голос визгливой тетки. Ломайте же, уйдут! – Было не очень понятно чего же она, наконец, хочет. Порядка в доме? Но, сломанная, – как это обычно случается, навсегда – дверь в подвал, порядка не прибавит точно. Или же тёткой овладела маниакальная идея поймать хоть кого-нибудь и наказать? Но тоже ведь: выяснить, есть ли за что наказывать, можно только когда уже дверь сломают. А ведь, может, и не за что наказывать окажется… Раздался грохот ударов, видимо, тетка была местной активисткой, и милиция сочла за лучшее с ней не пререкаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26